Читать интересную книгу Четыре голубки - Уинстон Грэм

Предположим, что дело обстоит по-другому, что сообщница по преступлению разделяет с вами вину, но разве следовало вам пользоваться глупостью неразумной девицы? Скорее вы должны были бы приложить все усилия, чтобы оградить ее от беды и позора, и в будущем она стала бы достаточно разумной, чтобы самой их избегать. Разве не предполагается как нечто само собой разумеющееся, что ваш долг — всячески пытаться внушить ей уважение к религии и чести? Где же был ее друг, отец и брат? А ведь именно ими вы должны для нее быть: учеником, проповедником и миссионером Христовым.

С каким лицом вы убеждаете паству возрадоваться Христу и жить в добродетели, если ваше собственное поведение предполагает, что в этом нет необходимости? Как вы можете пробудить в других надежды или внушить страх, если сами так открыто показываете, что вам страх неведом? Но вряд ли я скажу по поводу этого отвратительного события нечто, что вы еще не слышали или что не подсказала вам собственная душа...

Мистер Уитворт уставился на лист бумаги, как перед этим смотрел на Ровеллу — словно увидел перед собой змею. Как раз после Пасхи с ежегодным визитом в Труро приедет архидьякон, и Оззи пригласил его остановиться в своем доме...

Он встал, в ярости разорвал письмо пополам и швырнул его в камин.

V

— Я вызвал тебя, чтобы объявить мое решение, — сказал Оззи. — Я решил любезно огласить его сначала тебе, а потом уже информировать твою сестру. Ты вернешься к матери. Ты не годишься для того, чтобы обучать моих дочерей и быть компаньонкой моей жены. С тех пор как ты приехала, а в особенности после Рождества, ты вела себя дерзко и бесстыдно, что в разговорах, что в манерах. Твое поведение стало невозможно контролировать, ты не слушала моих советов, свободно разгуливала по округе и развратничала. Я больше ничего не могу для тебя сделать и предоставляю твоей матери возможность что-то изменить. Приготовься к отъезду на следующей неделе.

Ровелла стояла перед ним в коричневом платье, в нем она выглядела более худой, проглядывал лишь намек на те изгибы, что так его привлекали. Теперь Оззи ее ненавидел, смертельно ненавидел.

— А как же ребенок? — спросила она.

— Какой еще ребенок? Ничего не знаю ни о каком ребенке. Это несчастное отродье — результат твоих прогулок по городу и полностью твое личное дело.

Ровелла об этом уже подумала.

— Я обвиню вас, викарий.

— Никто тебе не поверит. Мое слово против твоего.

— Пятьсот пятьдесят фунтов, и я уговорю мистера Солвея.

— Ты ничего не получишь!

— Я дочь декана. Люди ко мне прислушаются. Я напишу епископу.

— Это всего лишь обвинения истеричного ребенка.

— На вашем животе есть шрам, викарий. Его оставил мальчик, которого вы мучили в школе. Он воткнул в вас нож. Вам повезло, что вы не получили более серьезных повреждений.

Оззи облизал губы.

— Я рассказал это тебе в шутку. Это может знать любой.

— А на ягодицах у вас родинка. Особой формы. Я нарисую ее для епископа.

Мистер Уитворт не ответил.

— Если дадите мне перо, я могу нарисовать ее для вас, — сказала Ровелла. — Вам, наверное, трудно рассмотреть. Она черная и слегка выпуклая. Если дадите мне перо...

— Чтоб ты сдохла, — прошептал Осборн. — Я скорее тебя удавлю, чем заплачу хоть пенни тебе или этому тощему сопляку, за которого ты надеешься выйти замуж! Я не позволю наглой пятнадцатилетней потаскухе диктовать мне, что я должен делать! Не могу даже вообразить, что тебя действительно воспитал твой отец. Убирайся из моей жизни! Раз и навсегда! Вон!

Они сошлись на пятистах фунтах.

Глава седьмая

Неделю спустя французский десант на четырех кораблях, состоящий из самых отъявленных подонков и возглавляемый американцем, неожиданно высадился в Илфракомбе и Фишгарде, и доставил немного неприятностей, перед тем как поспешно ретировался и уплыл обратно во Францию. Но поползли слухи, что враг вторгся в Бристоль и на западное побережье и захватил обширную территорию. Многие забирали деньги из банков и хранили золото там, где считали более безопасным в случае вторжения. Теперь это стало происходить по всей стране, клиенты осаждали банки, пытаясь забрать деньги до того, как станет слишком поздно. Они считали, что страна вот-вот обанкротится, и в подтверждение этих слухов банк Англии приостановил платежи.

В Труро положение было очень напряженным, все три банка находились под давлением, вопрос заключался в том, выстоят ли все три, или одному или даже двум придется закрыться. В конце концов стало ясно, что два самых больших и молодых банка справляются лучше, главным образом потому, что все знали о богатстве и положении в промышленности Уорлегганов и богатстве и положении в обществе лорда Данстанвиля. Третий, самый старый и мелкий, по-прежнему более известный как банк Паско, несмотря на более длинное название, оказался на грани краха. По словам Харриса Паско, два других банка вместо того, чтобы ему помочь или хотя бы не вмешиваться, использовали свои возможности, чтобы лишить его кредитов и тем самым обеспечить собственное выживание. Но после нескольких дней возрастающего напряжения, когда лорд Данстанвиль прибыл из Лондона, политика изменилась, банк Паско получил новые кредиты и был спасен.

Росс приехал в Труро на следующий день, после того как худшее было уже позади. Харрис Паско похудел, и седых волос у него прибавилось, как будто со дня их последней встречи прошло не два месяца, а два года.

Паско, похоже, хотелось поговорить не о собственных бедах, а о более глобальных опасностях, как будто размышления над общими перспективами помогали позабыть о собственных чувствах.

— Питт уже много лет ходит по краю пропасти. Влияние войны на экономику... Кризис был неминуем.

— И он возник из-за кучки французов, спаливших сарай, а потом удравших при первом признаке сопротивления! Во времена королевы Элизаветы такого бы не случилось!

— Это была искра. Другая сделала бы то же самое. Это кризис силы духа, Росс. Несколько плохих урожаев, не считая последнего... Нам пришлось закупать продовольствие за границей. Только в прошлом году на иностранное зерно потрачено два с половиной миллиона фунтов. Плюс затраты на содержание армии и задабривание союзников — в прошлом году Австрии дали в долг шесть миллионов фунтов, а еще поддержка Ирландии. И всё это финансируется путем заимствований, а рост цен и падение производства идут рука об руку. Всё стало дороже, и всё меньше людей имеют деньги на покупки. Даже помощь бедным стала обходиться дороже, потому что бедных стало больше. А кроме того, хотя это, конечно, очень умозрительно, во время бунтов из-за обесценивания французской валюты росли иностранные вложения в Англию. Теперь, когда там установилось новое правительство и после успехов их армии, франк выглядит более стабильным, и приток золота в Англию иссякает.

— И что же теперь будет?

— Теперь? Мы продолжим кое-как тянуть воз. Банк Англии выпустит банкноты в один и два фунта. Он также заявил, что имеет более чем достаточно средств, чтобы удовлетворить любые требования по ассигнациям. Это успокоит страну. Но будут ли обычные люди д-довольны бумажными деньгами, когда они привыкли к золоту? Уж точно не в провинции. Уж точно не у нас.

— Для Труро самое худшее позади?

— С-скорее всего так. К счастью, мы были осторожны, получая кредиты и выпуская векселя, поскольку, как вы знаете, ни один банк не сможет выполнить всех обязательств, если это потребуется в короткий срок. Разумеется, мы понесли серьезные потери, пришлось продать ценные активы куда ниже истинной стоимости, чтобы остаться на плаву.

— А пару лет назад все расширялись, деньги текли рекой, проценты по кредитам были низкими...

— Ситуация изменилась, и люди мудрые ее оценили и сделали выводы. Но кто первым начал уменьшать обязательства, урезать кредиты, копить активы, собирать долги и обращать бумаги в золото? Никто не знает, но это случилось, один последовал за другим, и началась лавина. А если такое начинается, никто не знает, когда это закончится.

— Джордж Уорлегган сейчас в Труро?

— Приехал где-то за неделю до паники. Сегодня утром вернулся в Лондон с почтовой каретой.

— А Элизабет?

— Насколько я знаю, она осталась в Лондоне.

— Банк Бассета оказал вам помощь?

— Только в самом конце. А иначе мы бы обанкротились из-за каких-то пяти тысяч фунтов.

— Значит, он не стал вам мстить за голосование.

Паско встретился с Россом взглядом.

— Почти до самого конца я считал по-другому.

II

Остаток весны прошел под знаком кризиса и борьбы с кризисом. Мрачное настроение страны, лишенной и денег, и идей, быстро сменилось радостью после новостей о большой победе на море над испанцами. Адмирал Джервис уничтожил вражеский флот, в два раза превосходящий собственный, и избавил страну, как раз вовремя, от опасности союза между испанским и французским флотом. Помимо Джервиса и других адмиралов все повторяли и еще одно имя. Похоже, что действия коммодора Нельсона были самой блестящей и необычной тактикой, не говоря уже об исключительной личной храбрости. Его имя называлось в числе выдающихся морских офицеров, как имя Бонапарта — среди французских генералов.