Читать интересную книгу Незнакомцы в поезде - Патриция Хайсмит

— Рад видеть, что у меня наконец-то есть с кем выпить, — пробормотал Оуэн. Гай сел напротив Оуэна на аккуратную, покрытую зеленым покрывалом кровать. Внезапно он почувствовал усталость.

— Так для вас это ничего не значит, — начал он снова, — ничего не значит для вас?

— Вы не первый человек, кого я вижу, кто убил другого человека. Или женщину. — Он усмехнулся. — Мне кажется, чаще так свободу находят женщины.

— Какую свободу? Я не свободен! Я сделал это хладнокровно. Безо всякой причины. Вы не понимаете, что может быть хуже? Я сделал это для… Он хотел сказать, что сделал это, потому что в нем была та мера порочности, достаточная для совершения убийства, но понял, что для Оуэна это будет пустой звук, так как тот был человеком практичным. Оуэн был настолько практичным, что не станет затруднять себя тем, что набросится на Гая или сбежит от него, или позовет полицию, потому что куда удобнее сидеть в кресле.

Оуэн качал головой, словно действительно обдумывал точку зрения Гая. Ресницы у него были полуопущены. Он наклонился и что-то достал из кармана. Коробка с табаком. Потом он достал пачку курительной бумаги из нагрудного кармана рубашки.

Гай наблюдал за всей этой операцией, которая, казалось, продлится годы.

— Пожалуйста, — сказал Гай, протягивая свои сигареты.

Оуэн посмотрел на них с сомнением.

— Что это за сигареты?

— Канадские. Довольно хорошие. Попробуйте.

— Спасибо, я, — он закрыл коробку зубами, — предпочитаю свой сорт. И еще минуты три делал самокрутку.

— Это было так, словно я достал пистолет, пальнул в кого-то в общественном парке и убил его, — продолжал Гай, решив идти дальше, хотя всё обстояло так, будто он говорил с неодушевленным предметом вроде лежащего в кресле диктофона — с той разницей, что в этот предмет его слова совсем не проникали. До Оуэна не доходило, что ли, что Гай может достать пистолет прямо в номере и наставить на него? — Меня заставили сделать это. Вот что я расскажу полиции, но это не будет иметь значения. Какая разница? Ведь я это сделал? Я. Знаете, я должен рассказать вам идею Бруно. — Оуэн сейчас по крайней мере смотрел на него. Нельзя сказать, чтобы он был поглощен повествованием, но на его лице было написано пьяное внимание, смешанное с удовольствием и деликатностью. Но Гая это не остановило, он не давал себе остановиться. — Идея Бруно состояла в том, что мы должны убить друг для друга. Он должен убить Мириам, а я — его отца. Затем он поехал в Техас и убил Мириам, за моей спиной, без моего согласия и ведома, понимаете? Выбор слов Гай ограничивал, но так, по крайней мере, Оуэн слушал его и слова лились. — Я об этом не знал и даже не подозревал, это так. Узнал через несколько месяцев. И тогда он начал преследовать меня. Он начал говорить мне, что повесит смерть Мириам на меня, если я не доведу до конца его проклятый план. Вы понимаете? А это значило — убить его отца. Вся идея была основана на том, что для убийств нет причин. Никаких личных мотивов. И таким образом нас невозможно было бы выследить — поодиночке. Учитывая, что мы не виделись друг с другом. Но это уже другое дело. В общем, я убил его. Я был раздавлен. Бруно сломал меня письмами, шантажом и бессонницей. Он и меня сделал ненормальным. И я думаю, любого человека можно сломать. Я мог бы сломать вас. При подобных обстоятельствах я мог бы сломать вас и заставить вас убить кого-то. Я мог бы пользоваться не теми методами, который Бруно применял против меня, но они сработали бы. А благодаря чему еще функционируют тоталитарные государства? Вы когда-нибудь думали о таких вещах, Оуэн? Ну вот, это я и расскажу в полиции, но это не сыграет роли, потому что они скажут, что не надо было поддаваться. — Гай набрал воздуха. — Это не сыграет роли, потому что они скажут, что я проявил слабость. Но теперь вне всё равно, понимаете? Я никого не боюсь, понимаете? — Он пригнулся и заглянул Оуэну в лицо, но Оуэн вряд ли видел Гая. Его голова, поддерживаемая руками, пошатывалась из стороны в сторону. Гай встал и выпрямился. Он не мог сделать так, чтобы Оуэн смотрел на него, он чувствовал, что Оуэн не понимает главного смысла сказанного им, но ничто из этого уже не имело значения. — Я приму всё, что мне определят. То же самое я скажу завтра полиции.

— А вы сможете доказать это? — спросил Оуэн.

— Что доказать? А что там доказывать, если я убил человека?

Бутылка выскользнула из руки Оуэна и упала на пол, но в ней оставалось так мало, что практически ничто не пролилось.

— Вы архитектор, да? — спросил Оуэн. — Я помню.

Он поднял бутылку и поставил ее, но на пол.

— А какое это имеет значение?

— Интересно.

— Что интересно? — нетерпеливо спросил Гай.

— Потому что вы говорите, как немного тронутый — если вас интересует мое искреннее мнение. Я не говорю, что вы действительно не того.

Оуэн насторожился, опасаясь, как бы Гай в ответ на его замечание не бросился на него. Когда же он увидел, что Гай не шелохнулся, то еще глубже погрузился в кресло.

Гай уцепился за конкретную мысль, не желая, чтобы его аудитория, безразличная к его словам, растворилась.

— Послушайте, что вы чувствуете в присутствии знакомого вам человека, который совершил убийство? Как вы относитесь к нему? Как вы действуете в отношении него? Вы проводите время с таким человеком, как с любым другим?

Под испытующим взглядом Гая Оуэн как будто попытался поразмыслить. В итоге он сказал с улыбкой, с облегчением заморгав глазами:

— А мне-то какое дело? — твердо сказал он.

— Как какое дело? Ведь вы… вы же часть общества!

— Ну, тогда это дело общества, — ответил Оуэн, лениво махнув рукой, посмотрев при этом на бутылку, в которой оставалось на полпальца виски.

"Какое дело? — думал Гай. — Это его истинное отношение или он просто пьян?" Потом он вспомнил, что таким же было его собственное отношение, когда он стал подозревать Бруно — еще до того, как он начал преследовать его. И так думает большинство людей? А если так, то кто же это — общество?

Гай повернулся спиной к Оуэну. Он прекрасно знал, кто это — общество. Но общество, о котором он думал применительно к себе, это был закон, свод неукоснительных правил. А вообще обществом же были люди вроде Оуэна, люди вроде него самого, люди вроде, например, Брилхарта из Палм-Бича. Сообщил бы о нем Бриллхарт? Нет. Он даже не мог представить, чтобы Бриллхарт сообщил о нем. Каждый переложил бы это на других, а те оставили бы это тоже другим, и никто этого не сделал бы. Питал ли он уважение к установлениям? Что это за законы, который привязывали его к Мириам? Ее убили, а кому до этого дело? Если люди от Оуэна до Брилхарта по существу не собираются сдать его, то чего ему-то дальше суетиться? И чего он этим утром думал. что собирается сдаться полиции? Что за мазохизм с его стороны? Не будет он сдавать себя. Что он, конкретно, имеет на своей совести? Какое человеческое существо собирается сообщить о нем?

— Разве что осведомитель какой-нибудь, — сказал Гай. — Думаю, осведомитель сообщил бы.

— Верно, — согласился Оуэн. — Грязный, вонючий стукач. — И он с облегчением рассмеялся.

Гай хмуро смотрел в бесконечность. Ему хотелось увидеть твердую основу, на которую он может ступить и пройти в какую-нибудь сторону — нечто мелькнувшее перед ним вдалеке. Закон — это не общество, с этого он начинал. Общество — это люди вроде него самого и Оуэна, и Брилхарта, которые не имеют права отнимать жизнь у других членов общества. Но закон это делает.

— И всё-таки закон пока считается, является волей общества — как минимум. Но это даже не то. Может быть, коллективной волей, — добавил он, понимая, что он, как всегда, путает следы, делает вещи максимально запутанными, пытаясь сделать их ясными.

— Хм? — подал голос Оуэн. Голову он опять запрокинул на кресло, его черные волосы в беспорядке упали на лоб, глаза были почти закрыты.

— Нет, коллективно люди могут линчевать убийцу, но закон призван как раз предупреждать такие вещи.

— Никода не верил в линчи, — с трудом пробормотал Оуэн. — Это непрально! Это чтобы зря навешать собак на Юг.

— Мое мнение: если общество не имеет права отнимать у другого человека жизнь, то и закон не имеет. Я считаю, что закон — это сумма регулирующих норм, данных свыше, в которые никто не имеет права вмешиваться, ни одно человеческое создание не имеет права трогать. Но в конечном итоге дело с законом имеют человеческие создания. Я говорю о людях вроде вас и меня. Мое дело, в частности. — особое. Пока я только говорю о моем деле. Но это только логика. Я вам скажу одну вещь, Оуэн. Логика не всегда срабатывает, потому что ею пользуются люди. Хорошо, когда ты строишь здание, тогда всё зависит от материала, но… — Его аргументация словно растворилась в дыму. Он словно натолкнулся на стену, которая не пропускала больше ни единого слова — просто потому, что он уже не мог думать дальше. Он говорил громко и внятно, но знал, что Оуэн его не слышит, даже когда пытается слушать. Вопрос о вине Гая его совершенно не волновал. Пять минут спустя Гай сказал: — Интересно, как насчет жюри.