Подняв голову, он заметил, что приближается к городскому особняку Ангуса. Слава Богу, устроенный Джонет пожар не спалил его дотла. Александр отпер дверь, бесшумно поднялся по лестнице мимо гостиной. Тяжелый запах гари все еще стоял в воздухе, но огонь не нанес сколько-нибудь серьезных повреждений.
Он проскользнул по коридору, намереваясь пройти мимо двери Джонет и подняться на третий этаж в свою собственную спальню, но что-то заставило его остановиться. Сначала ему показалось, что кругом царит тишина, но потом из-за двери вновь донесся еле слышный звук приглушенного женского плача.
Дверь не была заперта. Александр осторожно открыл ее и скользнул внутрь.
Звуки плача внезапно прекратились. Раздался шорох простыней, и Джонет села в постели.
— Кто там?
— А кого ты ждала?
— Александр!
В этом возгласе слышалось такое огромное облегчение, что он улыбнулся в темноте. Как все-таки приятно знать, что он все еще ей небезразличен.
— Александр! Господи, я уже раз сто тебя похоронила!
— Тем не менее я жив, как видишь… вернее, видеть ты не можешь, но уверяю тебя, это правда. Я цел и невредим, все основные части тела на месте.
Плотные оконные шторы не были задернуты, в комнату пробивался слабый свет. Александр с трудом различал хрупкую фигурку, съежившуюся посреди громадного, покрытого балдахином ложа. Он подошел к ней.
— Кто были эти люди?
— Французы.
— Ну, это мне известно! Чего они хотели?
— Вообще-то моей крови, но мне удалось их отговорить.
Он помедлил.
— Это совершенно не связано с твоими заботами, Джонет. И будет лучше для всех нас, если ты забудешь о том, что видела.
Она внимательно выслушала его слова.
— Очень хорошо. Я только… хотела знать, что с тобой случилось.
— Да неужели? Только не говори мне, что эти слезы ты лила из-за меня. Мне казалось, что по здравом размышлении ты будешь рада узнать о моей безвременной кончине.
— Я вовсе не плачу, — возмущенно запротестовала девушка. — Я просто… просто…
Она осеклась и несколько секунд молчала.
— Не знаю, как мне относиться к тебе, — заговорила она наконец. — Мне часто кажется, что я тебя ненавижу. Я всеми силами стараюсь тебя возненавидеть. Как вспомню о том, что ты наделал… как ты лгал… как бессовестно ты лгал!
Джонет вновь помолчала.
— И все же… это правда, я беспокоилась. Даже притворяться не буду, что это не так. Не знаю, почему, но я не могу желать тебе смерти. Хотя ты этого заслуживаешь.
Александр сел на край постели. Джонет была наделена честностью, что вызывало у него восхищение, правдивостью, которая оборачивалась против нее самой. И как ни горько было это признать, она только что сказала именно то, что он хотел услышать.
— Все прошло благополучно после того, как мы расстались? — спросил он, резко меняя тему разговора. — Мэрдок тебе поверил?
Джонет приняла перемену с благодарностью.
— Мне кажется, да. Сначала он пришел в ярость, я даже не могла понять почему. Это же не его дом! А потом к нам вышел Ангус, и он был очень мил. — Она наклонилась вперед и обхватила свои колени. — О, Александр, Ангус был сама любезность! Просто не могу поверить, что он такой злодей, как все о нем говорят! Может, он не знает обо всем, что Мэрдок творит от его имени? Как ты думаешь, что если мне пойти к нему и все рассказать? Если я попрошу его о помощи…
— Нет, Джонет. Поверь мне, Ангус прекрасно осведомлен обо всем происходящем.
— Вот как… — Девушка задумчиво подтянула колени к груди и положила на них подбородок. — Наверное, тебе виднее?
— Да, Джонет, боюсь, что так. Мне виднее.
— А ты был прав, когда говорил, что мой мир перевернулся вверх ногами. Отвратительные люди оказываются злодеями, но очаровательные люди, выходит, еще хуже! Нет, мир вверх ногами выглядит ужасно. — В голосе Джонет зазвучала легкая хрипота. — Мне так хочется вдруг проснуться и оказаться дома. Чтобы все встало на свои места.
В комнате было тепло и почти совершенно темно. Темнота сближала их, скрывая от них собственные глаза и мысли, но обостряя все ощущения. Александру было не по себе на мягкой постели всего в нескольких дюймах от теплого тела Джонет. Его так и тянуло прикоснуться к ней. И не только прикоснуться, ему хотелось гораздо большего.
Он протянул руку и ощутил влажный след недавних слез на ее щеке.
— Этого не случится, милая. Того, что было, уже никогда больше не будет.
— Знаю. Но я спрашиваю себя, хватит ли у меня сил взглянуть в глаза этой новой правде. И боюсь, что не хватит.
В ее словах прозвучала горечь выстраданной, тяжкими испытаниями завоеванной мудрости. Сердце Александра разрывалось от сострадания к ней, от стыда за ту роль, что ему пришлось сыграть в приобретении этой мудрости, за ту боль, что он ей причинил. Он наклонился к ней, его губы двинулись по тому же пути, который минутой раньше проделали его пальцы. Джонет была так молода и беззащитна! На всем белом свете ей не от кого было ждать помощи. Разве что от него.
Ее щека была теплой, нежной и соленой от слез. Она слегка повернула голову, Александр смутно различал склоняющийся к нему тонкий профиль. Его губы скользнули по уголку ее рта, остановились на мгновение, а потом властно завладели ее губами. Он обнял ее и привлек к себе. Увы, он не мог дать ей того, что ей было нужно, и предлагал лишь то, что мог дать, вложив в поцелуй всю свою нежность, каждую каплю честности и искренности, которую мог найти в своей душе.
— Не надо, Алекс, — прошептала Джонет. Ее голос едва слышным дуновением прошелестел у его щеки. — Не делай этого из жалости.
— Из жалости?
Он смотрел на нее в изумлении. Невозможно было поверить, что у нее так мало уверенности в себе, что она совершенно не подозревает о своей власти над ним.
— Неужели ты так плохо меня изучила за все это время? — спросил он, обхватывая ее лицо ладонями.
Она не ответила, и Александр глубоко вздохнул.
— Боже всемогущий! Да неужто ты думаешь, что мужчина может так целовать женщину из жалости?
Джонет судорожно перевела дух. Она не знала, почему он ее целует и как она сама может так страстно этого хотеть. То он казался ей другом, чуть ли не возлюбленным, то — всего через минуту — превращался в ее злейшего врага. Она лишь знала, что нуждается в нем, боится его и за него, поминутно переходя от отчаяния к надежде и обратно.
Она помолчала, подбирая нужные слова.
— Ты сегодня… ну, я не знаю… какой-то не такой, как всегда. И если это жалость, Алекс, мне это не нужно. Лучше бы ты меня ненавидел, даже презирал. Мне было бы легче продолжать тебя ненавидеть.