домой, одеваются и отправляются в гости на вечер. Потом ужинают в 12 и ложатся опять спать в 2 часа; просыпаются в 5-м часу, чтоб воспользоваться утренним освежающим воздухом. При входе в гостиную больших домов некоторые раскланиваются с хозяином или хозяйкою, другие же проходят мимо и проводят целый вечер, не видав ни хозяина, ни хозяйки, и так отправляются домой; все сие таким образом водилось, особливо в упомянутом мною доме. Конечно, для иностранца весьма приятно быть введенным в подобный дом, где можно со всеми познакомиться. Меня сначала один приятель представил хозяину, а потом я уже имел всегда свободный вход и радушный прием, так что познакомился вдруг со всеми лучшими домами в Маниле.
Капитан американского корабля, на коем я приехал впервые в Манилу на пути в Китай, имея в предмете важный коммерческий оборот, достал рекомендательное письмо к маркизу Дагильярду. Когда он явился к генерал-капитану, тот спросил его, есть ли на корабле его пассажиры, и, узнав, что есть английский путешественник, едущий в Кантон, тотчас послал за мною. Когда я приехал, он спросил, почему я до сих пор у него не был. На сие я отвечал, что только теперь еще вышел в первый раз на берег и хотел прежде просить у его сиятельства позволения представиться ему. Он тотчас, протянув ко мне руку, сказал, что каждый имеет право являться к генерал-капитану, но что маркиз Дагильярд всегда счастливым себя считал видеть у себя путешественника, особливо англичанина «А как капитан вашего корабля, — прибавил он, — будет у меня сегодня обедать, то я надеюсь также видеть и вас у себя». Во все время моего там пребывания я пользовался отличным вниманием его и прекрасной его супруги.
По возвращении моем через несколько лет я нашел в Маниле большую перемену. Общество, по смерти маркиза, явно потеряло то благородство, которое оно заимствовало от его характера и примера. Балы, обеды и вечера продолжались; но я скоро заметил, что дух безначалия, коим была обуреваема Испания, и туда прокрался, расстроив то согласие, коим счастливая сия земля дотоле пользовалась.
Колония Филиппинских островов имеет более истинной ценности, нежели вся Индия; но испанское суеверие, беспечность и изуверство обратили выгоды испанского двора, получаемые от сих драгоценнейших островов, почти в ничтожество. Табак, соль и спирт из кокосов суть главнейшие источники доходов. Последний перегоняют из соку кокосового дерева и считают оный весьма здоровым; он не имеет палящего и неприятного вкуса русской сивухи. Кокосовая пальма пускает на вершине своей два толстых ростка, кои свешиваются на стороны. Потом на ростках сих образуются цветы и, наконец, кокосы. Если надсечь один из ростков, тогда потечет сок, из коего перегоняют кокосовое вино (так называется спирт, из сих пальм добываемый); на сем ростке орехов в тот год уже не родится, на другом же ростке бывают: таким образом одно дерево производит в одно время и спирт, и плоды. Насечку делают на ростках попеременно каждый год. В Маниле приготовляют великое количество сего вина, и оно употребляется средним классом народа. Я посещал дом одного китайца, женившегося на манильской уроженке, и он всегда потчевал меня сабайоном, из кокосового вина и яиц приготовленным, который мне весьма нравился. У него были две прекрасные дочери, которые вышивали золотом и особенно искусно приготовляли золотые цепочки, и я часто удивлялся искусству их в сем деле. Каждое звено цепочки состоит из 32 малейших кусочков золота: по изготовлении кусочков, сии две девицы, поджавши ноги, садились на пол; у каждой из них была своя паяльная трубка, лампа и щипчики, и сими-то простыми инструментами, с удивительною скоростью, они приготовляли цепочку, столь тонкую, что обыкновенным глазом нельзя было заметить место, где металл спаян. Сии мулаты, или местицы (метисы. — В. М.), как их называют в Маниле, т. е. порода, происходящая от испанцев или китайцев с туземками, цветом светлее, чем туземные женщины, и гораздо пригожее, но имеющие менее живости и энергии, чем тагалиянки. В них замешана какая-то креольская беспечность и бесчувственность, как будто нервы их не действуют, что придает им вид холодный и незанимательный. Они составляют богатую и многочисленную часть населения Манилы. Мужчины горды, ревнивы и завистливы, весьма обижаясь тем, что не занимают в обществе равной степени с своими господами — испанцами, от коих происходят.
Один из них, весьма богатый и пользовавшийся великим влиянием мулат в одной северо-восточной области Луконии, обижаясь некоторыми поступками правительства, возбудил к бунту тагалийцев. Он имел многих сообщников в соседних областях, и если бы не влияние одного областного священника, то, вероятно, он завладел бы всею тою частию острова. Он собрал в одно место более 20 000 человек, готовых повиноваться его мановению; как вдруг священник, доминиканец, в полном белом облачении своем, с крестом в руке, предстал перед ними. Толпа, хорошо вооруженная разного рода оружием, при его приближении побросала оное. Он, осенив их крестом, предал вечному проклятию и мучению всех тех, кои вздумали бы не слушать его, и потом повелел им всем пасть ниц перед крестом Христа Спасителя. Даже и сам начальник бунтовщиков, который присутствовал при сем, не имел дерзости противиться, и вся армия до последнего человека преклонила колени. Тогда монах громким голосом предал анафеме всех ослушных воле генерал-капитана, представляющего собою испанского короля, помазанника Божия и истинного государя их, и сказал, что они отвержены будут католическою церковью и во веки веков прокляты. «Теперь, — прибавил он, — пусть тот из вас, кто забыл долг свой к Богу и государю, встанет и оставит место сие, так как недостойный оставаться между верующими». Потом, произнеся краткую молитву за спасение душ их, он возблагодарил Господа за указание им правого и истинного пути, за удаление сердец их от искушения сатаны и за научение их послушанию к Богу и государю. «Овцы, — сказал он, — услышали глас пастыря своего; восстаньте, добрые христиане, возвратитесь с миром каждый в дом свой и просите Пречистую, да отвратит от вас греховные помыслы и всякую строптивость!» Все войско, как бы паническим страхом объятое, встало и тотчас же разошлось; сам начальник только принесением чистосердечного раскаяния избавился отлучения от церкви.
Другое происшествие сего рода случилось с знакомым мне монахом, который назначен был областным священником в южную страну Луконии, часто подверженную нападениям диких негриллосов (негритосов. — В. М.), кои, вторгаясь неожиданно, грабили и убивали беззащитных жителей. Надобно знать, что дикие жители почти неприступных гор Южной Луконии называются негриллосами; они жестоки и ничем не укротимы;