Глава семнадцатая
Ляхов принялся читать папки и тетради с рефератами, докладами и статьями членов клуба, полученные у Ферзена, с большим интересом. Все ж таки его допустили до некоего потаенного знания, знакомство с которым интересно и помимо его реальной исторической и научной ценности. То, о чем пишут люди, подчас интереснее того, как пишут.
А труды «пересветов» оказались значительными и в научно–популярном смысле. Да ведь и то — не дураки писали, а люди эрудированные и успевшие проявить себя на разных поприщах. Работавшие, по всему видно, с подлинниками документов, о которых Ляхов, ни разу после окончания гимназии не взявший в руки ни одной научной книжки, кроме медицинских, и понятия не имел.
Самое первое потрясение, которое испытал Вадим, — ни черта он не знает об отечественной истории последнего века. Да, как и все, учил в школе, а что там можно было выучить?
Киевская Русь, иго, Иван Грозный, петровские реформы, «век золотой Екатерины» и вплоть до Мировой войны — понятное дело, увлекательно, интересно подано, есть над чем задуматься и чему позавидовать.
А потом? Что, запоминать даты выборов в очередные Думы? Фамилии премьеров, меняющихся иногда чаще, чем календари на стене? Ну, несколько пограничных конфликтов, действительно имевших национальное значение, вроде Халхин–Голского, скоротечные войны за КВЖД[38], Квантун и Сахалин — это он помнил. Ну и все.
Общее впечатление о второй половине минувшего столетия, которое он вынес из школы, — пустота, скука и обрывки не складывающихся в систему сведений.
Примерно как о первом веке то ли нашей, то ли до нашей эры. Смотришь на выставленную в музее картину: «Консул Гай Марий празднует триумф над плененным Югуртой, каковой узурпировал трон Нумидии, а затем нарушил присягу великому Риму», написанную безвестным выпускником Академии художеств в качестве дипломной работы году этак в 1820–м, соображаешь, о чем речь, поскольку застряли в памяти и Марий, и так называемые Югуртинские войны, но и не более того…
А теперь мир последних 70 лет оказывался чрезвычайно увлекательным и даже непонятным, как писал поэт, — «странным, закутанным в цветной туман».
Он, например, совсем не задумывался, что время после окончания Мировой войны и подавления двух самых грандиозных революционных переворотов, случившихся вроде бы в соответствии с теорией Маркса — Энгельса, а на самом деле — сугубо вопреки ей, было одной из самых странных эпох в истории.
Давно уже, буквально с древности, сознание людей — и рядовых, и тех, кто принимал решения, — не было загружено такой массой мифов.
Естественно, авторы рефератов более всего внимания уделили изучению причин возникновения и краха агрессивных тоталитаризмов правого и левого толка.
Это понятно — что может представлять более интереса, чем попытка установления коммунистических режимов одновременно в одной из самых культурных и развитых стран тогдашней Европы и в одной из самых отсталых? Отсталых — в смысле уровня политического развития, ни в каком другом. Речь идет о Германской и Российской империях.
И там и там эти попытки закончились крахом, только в Германии довольно быстро и почти бескровно, а в России двухлетняя гражданская война унесла почти миллион жизней.
Но — закономерно все вернулось на круги своя.
Однако шестилетняя Мировая война всех против всех, повлекшая за собой страшные разрушения, смерть десятков миллионов человек, разрушившая почти до основания три великие Империи (Германскую, Австро–Венгерскую и Турецкую), имела один положительный итог: никто больше не хотел воевать. Жертвы войны были настолько ужасными, что рядовой европеец стал исступленным пацифистом.
А если есть социальный заказ, то явятся и его исполнители в лице демократически избранных правителей.
27 августа 1924 года в Париже был подписан пакт Бриана — Келлога — Милюкова, наложивший запрет на войну «как на инструмент национальной политики». К нему немедленно присоединились 25 государств, имевших хоть какое–то отношение к прошлой войне.
В 1928 году в Европе и Северной Америке состоялся так называемый плебисцит мира, в результате которого почти 350 миллионов человек поддержали идею «всеобщего сокращения вооружений», а также мысль, что, «если какая–то страна собирается напасть на другую, остальные члены пакта должны ее остановить».
Избранный в 1931 году президент САСШ Франклин Делано Рузвельт, продолжая традиции главных миротворцев минувшего полувека — Александра Третьего, Николая Второго и Вудро Вильсона, предложил создать Организацию Объединенных Наций. А в качестве обеспечения ее функционирования, поскольку «добро должно быть с кулаками», — Тихо–Атлантический оборонительный союз, включающий в себя державы, способные реально поддерживать мир на планете для тех, кто хочет мира. И для обуздания тех, кто до такого уровня цивилизации еще не дорос.
Совершенно естественно, что северной границей Союза, или, если угодно, его центром, являлся Северный полюс, южная проходила по Рио–Гранде, Гибралтарскому проливу, порубежью Российской державы до Порт–Артура и замыкалась около Лос–Анджелеса. В качестве анклавов туда же входили Австралия и Новая Зеландия.
А все, что оставалось ниже южной границы Союза, так называемого Периметра, объявлялось «невходящими территориями». Расположенные там страны могли поддерживать цивилизованные отношения с государствами Союза или нет на собственное усмотрение.
Одновременно устранялся так называемый колониализм. То есть Великие державы решили оставить за собой только выстроенные ими и населенные европейцами большие города. Естественно, с необходимым для жизнеобеспечения и обороны предпольем. Все прочее — «зона свободной торговли».
Главное — мировые отношения теперь строились на строго рациональной основе, обеспечивающей северной трети планеты спокойное и предсказуемое процветание.
Исключалась возможность новой Мировой войны оттого, что внутренние границы стран — учредительниц ООН признавались незыблемыми и нерушимыми во веки веков, а для «нарушителей конвенции» имелись отработанные методики приведения к общему знаменателю. С помощью Объединенных вооруженных сил, находящихся под командованием Комитета начальников штабов армий Союза и под контролем Совета Безопасности ООН.
То есть, мировая ситуация году к 1950–му выстроилась великолепно и выглядела завершенным политико–архитектурным сооружением.
Шедевр гуманизма и демократии.
На практике все получилось чуть–чуть по–другому.
Поскольку ничем так нельзя унизить человека, даже давши ему полную свободу, как намеком на то, что он все равно остается «в третьем классе».
Это можно представить по аналогии, купив билет означенного класса на трансатлантические лайнеры «Нормандия» или «Юнайтед Стейтс».
Все на этих кораблях равноправные пассажиры, и все плывут в одну сторону на превосходном судне, развивающем скорость в сорок узлов, только с вашим билетом вы будете весь рейс сидеть в многоместной каюте без иллюминаторов, расположенной ниже ватерлинии, прекрасно зная, что другие в это же время пользуются комфортом двух–трехкомнатных кают на «шлюпочной» и «солнечной» палубах, ресторанов, баров, библиотек и курительных салонов, бассейнов с подогретой морской водой.
Однако на море все обходится, поскольку пароход рано или поздно приходит в порт, и билеты люди покупают все–таки добровольно, а если бы плавание длилось год, два, вечность?
Вот планета Земля и превратилась в такой, плывущий в никуда, корабль.
Если бы еще удалось сделать южную границу Периметра совершенно непреодолимой, прекратить всякое сообщение стран Союза с остальным миром, отключить радио и дальновидение, беспощадно отстреливать каждого, пытающегося пересечь «железный занавес», тогда статус–кво можно было бы поддерживать достаточно долго.
Но как раз этого «демократические страны» себе позволить не могли. И в итоге получили то, что получили.
Враждебность, ненависть, зависть и злобу четырех пятых человечества, для которых не оставили «предохранительного клапана» в виде хотя бы надежды приобщиться к избранным.
Вот тогда, в середине XX века, и начал сам по себе складываться так называемый «Черный интернационал», включающий в себя, даже если они об этом и не подозревали, всех, кого не устраивал существующий порядок вещей, от сбежавших за границу уцелевших вождей РСФСР и остатков Красной Армии, германских «спартаковцев», испанских «штурм–гвардейцев» и вплоть до кое–как научившихся стрелять из автомата аравийских бедуинов и вымуштрованных до потери самосознания китайских бойцов «Великого похода».
Главной ошибкой разведчиков и аналитиков, воспитанных на идеях и теориях XIX–XX веков, было то, что они, изучая мировую ситуацию, вообразили наличие некоей единой идеологии и организации, вроде пресловутого марксизма и партии большевиков, только очень хорошо законспирированной и не публикующей своих программных документов.