Вышедший в свет в 1846 году «Двойник» сразу занял особое место в русской литературе. «Сюжетом повести, – отмечал Г. М. Фридлендер в послесловии к произведению, – становятся не только реальные события, но и „роман сознания“ Голядкина».[643] «К тому же в качестве главного героя выведен явно душевно больной человек с параксиальными чертами».[644] Однако критика в лице В. Г. Белинского увидела в герое Достоевского не «клинику», не аномалию, а типическую фигуру, распространенную в разных слоях общества: «Герой романа г. Голядкин, – писал критик, – один из тех обидчивых, помешанных на амбиции людей, которые так часто встречаются в низших и средних слоях нашего общества ‹…› Если внимательнее осмотреться кругом себя, сколько увидишь господ Голядкиных, и бедных и богатых, и глупых и умных».[645]
Таким образом, патология сознания не есть исключительная черта героя этого раннего произведения Достоевского. Сознание Голядкина является отклонением от нормы, но сама норма отличается лишь степенью интенсивности симптомов. Это важное открытие, сделанное Достоевским-психологом, подтверждают исследователи XX века: «Достоевскому было, по-видимому, известно, что невротики страдают от тех же причин, которые могут быть вскрыты и у здоровых, только у последних они проявляются слабее, чем у больных».[646]
Заслугой Достоевского-писателя стало подробное описание хода болезни, приведшей Голядкина к аутоскопическому созерцании своего двойника. Изображение этого явления Достоевский впоследствии отнес к своим высшим творческим достижениям: «‹…› серьезнее этой идеи я ничего в литературе не проводил, – признавался он в „Дневнике писателя“ за 1877 год. – Но форма этой повести мне не удалась совершенно ‹…› если бы я теперь принялся за эту идею и изложил ее вновь, то взял бы совсем другую форму». Почему же Достоевский в 1877 считал, что не справился с художественной задачей в 1846 году? Ответ на этот вопрос следует искать, принимая проблему двойничества в творчестве писателя в целом.
Между Голядкиным и двойниками в произведениях Достоевского 1860–70-х годов существует огромная, принципиальная разница. В сороковые годы Достоевский творчески еще не дорос до постижения двойничества идейного. Он ставил проблему на социально-бытовом уровне. «Часть патологического у героев Достоевского, – отмечает психиатр и литературовед И. Д. Ермаков, – может быть, при внимательном чтении и анализе окажется только „психопатологией обыденной жизни“ ‹…›»[647]
Идейное двойничество наблюдается у героев-идеологов Достоевского – «подпольного человека», Раскольникова, Ивана Карамазова. Голядкин – незначительная, даже ничтожная фигура, не вызывающая ни симпатии, ни сострадания (в отличие, например, от гоголевского Поприщина). В рамках идейных исканий 1840-х годов Достоевский свою задачу выполнил. Он глубже, чем его предшественники в данной области (А. Погорельский, Гоголь, Лермонтов), раскрыл механизм психологического двойничества, наметил зыбкую грань между расстройством личности и нормой, неврозом и психозом, привлек внимание к этой болезни, получившей распространение в урбанистической среде 1840-х годов. Мало того, Достоевский оказал заметное воздействие на повесть М. Е. Салтыкова-Щедрина «Запутанное дело», особенно на ту ее часть, которая повествует о прогрессирующем психическом заболевании главного героя Мичулина.
Комплекс двойничества «подпольного человека», Раскольникова и Ивана Карамазова сформировался на основе психического нарушения. Но доминантой здесь является не психическое, а идейное двойничество. Прежде чем показать глубины последнего, Достоевский должен был представить его себе, постичь его психопатологический механизм. И «Двойник» в этом отношении был совершенно необходимым этапом в творческой эволюции писателя. Приобретенный в работе над «Двойником» художественный и психоаналитический опыт помог Достоевскому в процессе его идейного развития 1850–70-х годов подняться на более высокий художественно-эстетический уровень в изображении этого сложного культурно-исторического явления.
Первопричиной жизненных неудач Голядкина является невроз, сформировавшийся во время его пребывания в Петербурге (по рождению герой Достоевского – провинциал). В науке XX века понятие «невроз», «невротический» выходят за рамки узкой сферы психиатрии. «Сам термин „невротический“, – отмечает Карен Хорни, – хотя он и является медицинским по происхождению, не может теперь использоваться без учета культурных аспектов его значения».[648] Поэтому невроз в произведении Достоевского мы будем рассматривать как явление урбанистической культуры России XIX века.
В отечественной литературе о Достоевском бытовала, до и сейчас нередко встречается гипотеза, согласно которой «душевное расстройство Голядкина изображается Достоевским как следствие социальной и нравственной деформации личности, обусловленной ненормальным устройством общественной жизни».[649] Литературоведам вторят психологи: по их мнению, Достоевский воссоздал «в Голядкине-старшем мир входящего в безумие мелкого чиновника, плохо обеспеченного (выделено мной. – О. Е.), ограниченного в интересах».[650] Однако текстуальный анализ повести не дает оснований для подобных выводов относительно материальных и нравственных мотивов болезни героя. Проблема невроза Голядкина находится в другой плоскости.
Кто такой Голядкин с точки зрения социальной и чиновной иерархии России 1840-х годов? Голядкин – титулярный советник и помощник столоначальника столичного департамента. Согласно петровской табели о рангах, титулярный советник – это гражданский чин IX класса, соответствующий знанию капитана в армии. Для выходца из провинции без связей это отнюдь не маленькая должность. Гоголь при характеристике данной сословной группы отнес ее к среднедостаточной: «отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, – словом, все те, которых называют господами средней руки» («Мертвые души», глава первая). Достаточно сравнить его чин и должность с положением его начальника Антона Антоновича, который, дожив до старости, выслужил только асессорский чин и должность столоначальника.
Должность обеспечивает Голядкину сносную жизнь: он снимает квартиру (напрямую, а не от жильцов, как было принято у мелких чиновников), с недорогой, но добротной мебелью, имеет слугу и денежные накопления в сумме 750 рублей, что немало даже для Петербурга сороковых годов. Достаточно сравнить эту сумму с теми, которые имели при приезде в столицу такие персонажи литературы 1840-х годов, как щедринский Мичулин (1000 рублей от родителей, имеющих 100 душ), Адуев-младший И. А. Гончарова (2000 рублей при таком же приблизительно имении). Этот факт свидетельствует о том, что в основе душевного расстройства героя Достоевского лежат не материальные проблемы. Он не бедняк, задавленный нуждой и угнетенный социальной несправедливостью.
На службе Голядкин был исполнительным чиновником и пользовался расположением начальства. Правда, его обошли при представлении к следующему чину. Но о том, что его именно «обошли», мы узнаем от самого героя, сознание которого уже помутнено к началу сюжетного действия повести. Причина расстройства Голядкина заключается в высоком уровне притязаний в сочетании с отсутствием чувства реальности. Герой безосновательно притязает на то, что никак не соответствует ни его природным свойствам, ни общественному положению.
Претендуя на руку и сердце Клары Олсуфьевны, дочери своего высокого начальника, Голядкин не учитывает громадную разницу между собой и возлюбленной. Помимо социально-имущественных причин, это – возраст и внешность героя. Достоевский неоднократно рисует неприглядный портрет Голядкина: «‹…› заспанная, подслеповатая и довольно оплешивевшая фигура была именно такого незначительного свойства, что с первого взгляда не останавливала на себе решительно ничьего исключительного внимания ‹…›»[651] В другом месте писатель характеризует внешность своего героя по контрасту с одним из посетителей бала: «Ближе всех стоял к нему ‹Голядкину› какой-то офицер, высокий и красивый малый, перед которым господин Голядкин почувствовал себя настоящей букашкой».[652] Наконец, в уста героя Достоевский вкладывает самохарактеристику: «фигурою, признаться, не взял»[653]
Свое желание пробиться в высший свет и занять в нем место Голядкин выражает в карикатурной, шокирующей всех форме: нанимает бутафорскую карету, обряжает пьяного лакея в ливрею, надевает нелепый костюм. При этом он сам сознает неадекватность своего облика и неадекватными поступками создает курьезно-комедийную ситуацию. Терпя постоянные неудачи в неумелом исполнении чуждой ему социальной роли, Голядкин впадает в тяжелейший невроз.