Талис опустился на корточки, чтобы оказаться с двумя солдатами лицом к лицу.
– Сообщили уже? Что чудовище вырвалось на свободу?
Оба солдата с застывшими лицами немигающе смотрели прямо перед собой.
– Ну так шевелитесь тогда, – приказал Талис. – Приведите ко мне кого-нибудь. Мне нужны Арментерос и аббат. И давайте Толливера Бёрра с больничной койки поднимем, просто чтоб повеселиться. И соорудите там терминал виртуальной связи для мамочки моей королевы.
– Э-э… – сказал мальчик – тот, который тогда зеленел.
– Для ее величества Анны, – перевела я ему, – королевы Панполярной конфедерации.
Моя мать. В каждую секунду, пока опускался яблочный пресс, она могла сказать одно слово и спасти меня. Я прекрасно понимала, почему она этого не сделала. «Я не виню ее», – говорила я себе. Не виню.
Мне даже будет приятно ее увидеть. В последний раз.
– Передайте им: во дворе, на заре, – велел Талис. – Ха-ха, рифма получилась!
Он стремительно поднялся, поддержал меня за талию, и мы пошли прочь. Когда мы были уже на середине коридора, он резко обернулся и бросил:
– Да, и скажите им, чтобы не разбирали тот пресс для сидра.
Глава 24. Условия
Рука Талиса лежала у меня между лопаток – поддерживая, ободряя, но притом тревожаще-властно. Так мы и вышли на у лицу.
Уже наступили сумерки, до зари оставалось, наверное, три четверти часа. Странное слово – «сумерки». Оно заставляет меня думать о завершении, о сделанном. И о том, что осталось, о том, что закончилось, о вечере. Но в каждом дне бывают два вида сумерек, и одни из них предвещают не тьму, а рассвет. Так и в этих сумерках, передо мной открывалось нечто новое.
Должно быть, солдаты, сидевшие за мешками с песком, все передали, потому что камберлендцы носились с фонарями, прорезая серый полумрак, словно светляки. Точнее, как напуганные светляки. Талис не обращал на них внимания. Он проводил меня за угол здания обители. В глаза мне бросился яблочный пресс, массивный и темный. Я отпрянула, как лошадь, – и попыталась скрыть это за вопросом:
– Куда мы идем?
– К кораблю. Хочу одолжить для тебя ультразвуковой сращиватель.
Само слово «корабль» пахло кровью. Мелькающие образы в темноте. Я остановилась.
– Талис, я не хочу, чтобы они ко мне прикасались.
– Ну, не глупи. – Талис легонько подтолкнул меня, отчего я пошатнулась.
Он сразу меня поймал, словно это была фигура в танце, – но оттого, что его рука схватила меня за плечо, тело сотрясла такая перемалывающая боль, что я ахнула.
– Вот видишь? Больно, а можно все починить, так что перестань капризничать.
Я встала покрепче, опираясь на его руку.
– Не желаю, чтобы они ко мне прикасались! – решительно заявила я.
– Ну хорошо, – надулся он. – Они не будут к тебе прикасаться. Я сам все сделаю.
– А вы знаете, как это делается?
– Грета, у меня четырехзначный IQ. Ультразвуковой сращиватель – далеко не самый сложный прибор, который я подчинял своей стальной воле, уж поверь.
– Но вы когда-нибудь им пользовались?
– А то.
В сумеречном свете блеснула его улыбка, как белые перья на крыле голубой сойки. Мне было не понять, лжет он или нет.
Но я решила, что мне все равно.
Талис провел меня вверх по холму к самому кораблю камберлендцев. Стоявшую у входа охрану унесло в стороны, как магнитами. Звук наших шагов по настилу, запах регенератора воздуха, ритмичный свет точечных светильников… У меня напряглась шея, а плечи ожгло болью. Но я про это не обмолвилась ни словом. Как Грего: ему было очень страшно, а он молчал. Тоже своего рода сила.
Талис проводил меня в санитарный отсек, усадил на смотровой стол и стал шуровать по выдвижным ящикам так яростно, что казалось, вот-вот начнет выбрасывать лишнее через плечо. Но вероятно, даже склонность Талиса к театральным жестам имеет свои пределы, поскольку в воздух так ничего и не полетело. Я лежала на столике и щурилась на точечный свет. Думала о Грего и о серой комнате. О боли и о том, каково это будет – иметь сознание, которое можно отключать.
– Вуаля! – Талис развернулся и продемонстрировал мне нечто. – Ультразвуковой сращиватель!
Альтернативная гипотеза: театрально расшвыривать вещи просто не пришло ему в голову.
– Готова?
Он не дал мне возможности ответить, а сразу приставил к плечу круглую головку прибора.
Все, что я слышала об ультразвуковых сращивателях, оказалось верным. От него дрожали зубы, разогревалась кожа, получалась своего рода сенсорная перегрузка, терпеть которую было так же противно, как жевать фольгу. Но все это длилось очень недолго. После оставалась не боль, а какое-то пустое пространство в том месте, где она была раньше.
Закончив с сухожилиями на обоих плечах и с костями на обеих руках, Талис убрал сращиватель, и я без сил упала на тканевое покрытие стола, хватая ртом воздух.
– Ну как, тебе тоже было хорошо? – ухмыльнулся он.
Я продолжала лелеять надежду, что, если не отвечать на сомнительные шутки, Талис прекратит их отпускать. Похоже, надежда была тщетной, но надо довольствоваться хотя бы тем, что есть. Я попробовала поднять руку. Плечевой сустав перекатился невероятно легко, словно в нем было слишком много смазки, а руки, наоборот, гнулись плохо. Но все двигалось и ничего не болело. Так что я стянула через голову обе перевязи, сначала левую, потом правую. Бросила ткань на расчерченный ромбами пол. Застежки звякнули. Снова откинуться на стол. Как я устала.
Из улыбки Талиса пропала сумасшедшинка, он провел рукой мне вдоль косы, над ухом.
– Это, наверное, придется отрезать.
Я остолбенела. Королева не обрезает волосы.
– Потому что мы тебя прикрутим, – сказал он все с тем же нежным взглядом, – надо, чтобы лучи составили хорошую, точную нейрокарту. Это не получится, если ты будешь ерзать.
– То есть вы будете меня… приковывать?
– Прикрутим. Именно болтом, прямо в череп. Не волнуйся, это не больно. – У него в глазах снова испуганной птичкой промелькнула мысль. – На этом этапе – не больно. Но через всю эту копну волос дырку не проделать. У Лю Лиэнь были такие волосы, давно когда-то, длинные, как река. И она… Она заерзала и после загрузки просто… – Он помахал в воздухе руками. – Она растаяла, как трубочка с мороженым, так же быстро. Распалась на части. Я тебе серьезно говорю, стрижка не помешает.
Я сглотнула. Может быть, кивнула.
– И вот еще что. – Талис щелкнул пальцами.
– Властитель Талис, во всей истории человеческой языковой коммуникации еще ни одна добрая весть не начиналась со слов «и вот еще что».
Он усмехнулся, но не отреагировал.
– Насчет Элиана. Этот договор между нами… Твой могучий мозг – за его маленькую жизнь? Нельзя это сделать публично. Ваши страны объявили войну, а когда объявляются войны, мои дети погибают. Все просто, и иначе нельзя.