Читать интересную книгу Том 5. Дар земли - Антонина Коптяева

— Поразительно, что величайшую трагедию человеческой жизни можно уложить в простую схему. Но это бьет именно по таким, как муж Пучковой: Полина была в расцвете душевных и физических сил…

— Поэтому-то она и смогла понять и простить.

— Нет, она не простила. Поняла… Может быть! Конечно, поняла низость человека, которому отдала свою молодость.

— С которым была счастлива в молодости, — поправил Дронов.

— Ты нарочно сердишь меня сегодня! Я на месте Полины тоже казнила бы этого человека презрением. Разлюбила бы и тебя, если бы ты променял маму на какую-нибудь бессовестную женщину!

— Я так не поступлю потому, что люблю нашу маму, но если бы разлюбил ее, то не побоялся бы даже твоего осуждения.

Надя гневно посмотрела на отца.

— Да, да, — подтвердил он весело. — В тебе говорит юный эгоизм, а ведь тебя тоже ждут сердечные волнения. Я знаю: мама подготовила тебя… Но, милая дочь, буря ломает гордые дубы, а для гибкой талинки не страшны никакие ураганы.

— Значит, плохо быть твердой в своих убеждениях?!

— Наоборот! Нельзя подходить к жизни только с категорическими требованиями. Иногда нужна гибкость, то бишь чуткость, умение быть снисходительным, не унижая себя и не оскорбляя другого.

— Не признаю снисходительности.

— Прекрасно. Однако это накладывает большие обязательства и на тебя. Нелегко остаться на уровне собственных высоких требований, когда дело коснется тебя самой. Я ведь не призываю к уступкам в вопросах морали, к поблажкам ради соблюдения внешнего приличия. Лицемером никогда не был и стать не собираюсь. Просто меня беспокоит твоя излишняя самонадеянность — плохой союзник в житейских потрясениях. Уверенность — другое дело. — Дронов кивнул на чертеж Надиного проекта. — Вот что создает ее — стремление к творчеству, желание все строить своими руками. Надобно сказать, вы, молодые, это умеете!

— Мы хотим не только работать, но жить по-коммунистически.

— А мы, старики, разве не хотим того же! Но может ли приблизиться к коммунизму семья, построенная на принуждении? Полина Пучкова правильно поступила, без шума разрубив безнадежно затянувшийся узел. Молодец она!

Надя промолчала, словно устав от спора. Была ли она такой уж самонадеянной особой? Может быть, наоборот, в ней уже проснулась смутная боязнь утраты? Отчего так властно захватил ее воображение этот ярко-черноволосый, широкоплечий, юношески стройный Ахмадша? Разве не встречала она до сих пор красивых молодых людей? Но именно он, с его немножко не русским, чуть горбоносым лицом, с доброй, даже застенчивой улыбкой в светло-серых глазах, смело окрыленных размашистыми бровями, только он, с детства знакомый и вновь найденный, сразу заполонил собою ее мысли и чувства. Не просто красивый юноша, а человек близкий, дорогой, понятный представлялся ей, когда она задумывалась о нем. Кто виноват, если тоже никем еще не потревоженная душа Ахмадши глянула удивленно-радостно из его глаз и, как в свой дом родной, вошла в ее сердце! Попробуй теперь избавься от этой милой напасти! Но почему он до сих пор после встречи в Скворцах не побывал на их даче?

По Каме плыли погруженные в воду бело-розовые облака, а где-то в Закамье шел дождь и погромыхивало там. Дронов стоял у перил террасы, ветер шевелил его широкую бороду, заносил ее вбок. Сильный, напористый, известный в стране, и все-таки Наде стало жаль отца: значит, он уже начинает думать о старости, о той вершине треугольника, на которой жизненные возможности сходят на нет? И девушка снова заговорила о том, что ее волновало.

— Почему надо готовиться к разочарованию в жизни? Вы нас учите только хорошему, в книгах и газетах пишут тоже о хорошем. Да… Вчера в клубе была лекция на тему о любви и дружбе. Лектор утверждал, что любить можно только раз в жизни (я, между прочим, уверена в этом). А кто-то из ребят крикнул: «Сами-то вы женаты уже в третий раз!»

— Что же он ответил? — с веселым интересом спросил Дронов.

— Он сказал: «Иногда обстоятельства бывают сильнее человека». А когда нас такое объяснение не устроило, то признался, что очень уважал двух последних жен, но любил только первую.

— Ну?

Надя недоуменно повела плечом.

— Мы ушли с двойственным впечатлением, долго спорили. Он может и десять раз жениться! Ведь мы не слепые! Как ему верить? Если мы в самом деле хороши, то нам надо сразу идти в коммунизм и не нужно никаких бригад коммунистического труда. А раз они возникли и идет соревнование за право быть в них — значит, мы должны еще от многого очиститься. Столько еще плохого в нашей жизни!

— Нельзя отрывать борьбу за нового человека от борьбы за создание условий, которые обеспечат расцвет его личности. Об этом сейчас хорошо говорится на пленумах и съездах партии. Ты сказала: от многого надо очиститься. Так ведь я тебе об этом и толковал. — Заметив удивление дочери, Дронов пояснил: — Вот я занял неугодную тебе позицию по отношению к драме Пучковых, и ты сразу набросилась на меня с обвинениями. Почему? Потому что уже сейчас не терпишь противоречий. Учти: там, где подавляется свобода мнения, обязательно плодятся лицемеры… Вроде вашего лектора, который громче всех будет судить Пучкова, лишь бы отвести общественное мнение от собственных делишек.

31

Поспорив, они, оба упрямые, остались каждый при своем мнении. Дронов выпил стакан молока, закусил холодной ватрушкой, походил по веранде, тихонько насвистывая, и вызвал машину.

— Поеду в цех синтеза каучука. Там монтируются контактные печи и что-то не ладится с компрессором. А оттуда — на заседание райкома.

Надя еще посидела у чертежной доски, потом прибрала кое-что в своем углу, распахнула окна на Каму. Еще одно окно в комнате родителей выходит на восток, из него можно увидеть развалы известняка, край леса и зеркальную заводь с зелеными островами: вдали, над зарослями поймы, — поля и крыши избушек в Скворцах, а совсем рядом стоит на круче маяк на высокой треноге, с дощатым белым щитом впереди.

Домик под маяком! Надя, как и Дронов, влюблена в свою «дикую» дачу. Утром с постели — в реку. Вечером из реки в постель. Славно здесь и в ненастную тишь, когда дождь стучит по крыше, шепчет в береговых камнях, дробит стеклянную гладь воды, а в плите уютно потрескивает огонь, разнося над мокрым берегом вкусно пахнущий древесный дымок. Чем не Робинзоны! Но неподалеку гигант завод, кипение новостроек, и «дачник» Дронов мгновенно превращается в директора-заказчика.

Сегодняшний его разговор с дочерью — так, между прочим: столкнулись лбами, и все. Рассуждать и спорить о жизни им некогда. Горький осадок остался у Нади после этого случайного разговора, но она подумала: «Нет, хорошо, что я твердая, и буду такой, несмотря ни на что».

Она рассеянно допила молоко, села опять возле чертежной доски и еще раз как бы со стороны посмотрела на себя. Сидит одна в чудный летний вечер. Мать обещала приехать, но, видимо, занята, а отец ждет ее, скучает, тревожится. Другой на его месте давно бы предъявил жене ультиматум или поступил, как Пучков. Что это он так защищал Пучкова? С детства Наде казалось: отец непогрешим, а сегодня она впервые думает о нем придирчиво.

Склонив набок голову, она всматривается в свой чертеж. На чертеже диск, разбитый на двадцать четыре части (двадцать четыре часа).

Вот тут будут загораться сигналы, два ряда крошечных линз: красные — «закрыто», зеленые — «открыто». Пучкова хочет получить датчик питания, который настраивался бы на неделю, даже на месяц.

Снова вспомнилось то, что возмутило и продолжало возмущать Надю в семейной драме Полины: неужели самые благородные, самые святые чувства бессильны перед соблазном? Рабочее настроение опять сникло: сделанное показалось примитивным, захотелось все перечеркнуть.

«Сбежать от стыда впору!» — подумала Надя, хмуро поправляя чертеж.

— Здравствуйте! — сказал кто-то подошедший к домику со стороны маяка.

Она быстро обернулась, рука, стиснувшая в пальцах карандаш, опустилась.

— Здравствуйте! Это я, Ахмадша Низамов.

Он остановился так близко у террасы, что стоило ему протянуть руку, и он коснулся бы босых ног Нади, и, словно испугавшись такой возможности, она прикрыла их подолом пестрой юбки.

— Я давно хотел разыскать вас, но, знаете, начал нулевку… — Ахмадша умолк, боясь насмешки, но молчать оказалось невозможно. — Это очень ответственно, когда начинается бурение новой скважины. Ну, и я… я не мог уйти, ни на один вечер нельзя было вырваться.

«А зачем вы хотели разыскать меня? Чтобы рассказать, как проводили нулевку?» — могла бы спросить Надя.

Но ее интересовало все, чем занимался Ахмадша, и, конечно, прежде всего то, почему он не пришел раньше. Он обязательно должен был прийти, потому что еще никто не заставлял ее так ждать и волноваться. Неужели он сейчас распрощается и уйдет? Как задержать его? Надя давно привыкла считать себя взрослой, но вдруг оказалась беспомощной, точно девчонка.