Фадеев выдвинул Г. В. Табидзе (Грузия), А. М. Упита (Латвия), А. И. Шаншиашвили (Грузия); кандидатура М. С. Шагинян была снята с голосования. На вторую премию выдвигались Н. Байганин (Казахстан), Н. Д. Телешов (РСФСР) и Г. Цадаса (Дагестан)[929]. Дополнительно была выдвинута Т. Л. Щепкина-Куперник. Кандидатура Гамсахурдиа в список кандидатов за многолетние достижения не попала по причинам сугубо биографическим: Фадеев обратил внимание на националистические взгляды писателя (довольно веское основание в свете вышеизложенного «сюжета» о романе Муканова). Присланные с запозданием рекомендации Союза писателей Туркменской ССР по выдвижению на премию Б. Кербабаева и А. Салиха и ЦК КП Таджикской ССР по выдвижению на премию С. Айни решили отложить на будущий год.
Неудовлетворительной была ситуация с кандидатами по отделу драматургии: претензии писательского сообщества касались не столько количественного параметра, сколько тематической невыдержанности создававшихся пьес. Еще 26 января 1945 года состоялось открытие конференции «Тема и образ в советской драматургии», где основным докладчиком выступил Вс. Вишневский. Основные требования состояли в следующем:
Пьес у нас мало. Пьесы эти нас не удовлетворяют. Это так. Пьесы не дают удовлетворения, потому что рядом, в душе, в сознании лежит огромная развившееся, расширенное представление о событиях, о России, о мире. <…>
Что нам, драматургам, нужно делать? <…> Надо показать наш народ, нашего полководца СТАЛИНА, показать наших людей.
<…> Драматурги должны раскрыть суть, характеры этих (русских. — Д. Ц.) людей, их поведение.
Должна интересовать нас огромная тема личности и СТАЛИНА; СТАЛИНА, который впервые надел военную форму в 1903 г. (солдат «Коба») и СТАЛИН-маршал, СТАЛИН — лидер всего мирового, прогрессивного демократического движения. Должен нас интересовать его путь, все то, что им сделано, его теория, им выкованная с Лениным, — ибо те, кто интересуется, почему русские победили (!), — те должны найти истоки, точнее, правильное обоснование это теории[930].
Выдвижение на первый план проблем эстетической «теории» сталинизма в обстановке послевоенных лет окажется едва ли не центральной тенденцией: если в 1930‐е всевозможные дискуссии и погромные кампании сопутствовали метаморфозам диктатуры, то в середине 1940‐х — начале 1950‐х они сами будут становиться стимулом этих метаморфоз. Поэтому слова И. Сельвинского на заседании президиума Союза писателей 6 апреля 1945 года об отсутствии былой опасности быть обвиненным в «троцкизме» и «бухаринщине» следует воспринимать не как наивное заблуждение пережившего не одну травлю поэта, а скорее как симптом наступавшей фазы ожесточенных споров и культурных конфликтов[931].
Вернемся к стенограмме пленума. Позиция Фадеева в отношении отвергнутых кандидатов состояла в нежелании спешить с премированием небесспорных или незавершенных текстов. Еще одним аргументом, касавшимся поэтических произведений, стало отсутствие явно выраженной динамики, развития их «художественного качества» (в случае Рыльского, Тычины, Сосюры, Суркова, Бровки, Михалкова и Маршака). Одобренные же секцией тексты вполне конкретно подходили под требования, аккумулируемые в официальной паралитературной среде, ориентированной на политическую прагматику. Так, лишенные «литературщины» (хотя и созданные под влиянием Стивенсона и Диккенса) «Два капитана» В. Каверина, по словам Фадеева, «можно рекомендовать, чтобы все читали своим детям, потому что с точки зрения воспитания таких черт, как прямодушие, отвага, честность, правдивость, книга очень ценная»[932]. В поэме Кулешова «Знамя бригады», по словам Фадеева, было «очень много белорусской народности»[933] (позднее именно «народность» станет одним из ключевых параметров «высокого» соцреализма[934]); Тихонов же отметил в этом тексте не только «местный колорит», но и «советский гуманизм»[935]. «Василий Теркин»[936] Твардовского, по словам Фадеева, исполнен того самого «крестьянского патриотизма», «подлинного патриотизма», о котором неоднократно размышлял докладчик в своих докладах и речах. Храпченко же, боявшийся очередной осечки, очень настороженно отнесся к повторному обсуждению ранее отвергнутого в правительстве текста. В оценке «книги про бойца» согласия между Фадеевым и Тихоновым не было: новый председатель правления Союза писателей еще в докладе «Отечественная война и советская литература» отметил в Теркине недостаток «черт советского человека»[937]. Однако общее впечатление от поэмы было положительным. Фадеев сообщил жене поэта о том, что «все члены Комитета расценивают поэму высоко. Она на первом месте среди выдвинутых вещей»[938]. Спорными кандидатурами по разделу драматургии стали Вишневский, Корнейчук и Крон (ленинградского драматурга активно поддерживал Храпченко[939]). Во всех трех случаях Фадеева смутил некий схематизм драматического действия, из‐за которого они и были отвергнуты литературной секцией Комитета.
Выдвижение переводов Лозинского не могло не актуализировать дискуссию вокруг фигуры Пастернака, закончившего переводы шекспировских «Гамлета» и «Антония и Клеопатры». Этой проблемы коснулся Гольденвейзер. Ответ Фадеева был аккуратным, но вполне определенным: он не решился рассуждать об эстетических качествах переводов Лозинского и Пастернака, но сделал ставку на процессуальную сторону премирования, отметив, что при отсутствии прецедента «начинать сразу с двух переводов неправильно будет»[940]. Р. Симонов поспешил обратить внимание собравшихся и на пастернаковское поэтическое творчество:
Если Пастернак не может пройти за эти переводы, то как поэтический талант и явление в области поэзии — Пастернак фигура чрезвычайно серьезная и интересная, и он незаслуженно не отмечен до сих пор, тем более, что Пастернак печатался на страницах центральной прессы — в «Правде», в «Известиях». И как поэтическое явление, Пастернак настолько большая фигура, что хотелось бы его отметить. Это было бы заслуженно[941].
Ясно, что такая постановка вопроса не могла быть принята «писательскими чиновниками», сразу же ринувшимися наперебой приводить аргументы против премирования Пастернака. Первым откликнулся Тихонов: «Если брать его работу целиком, это так, но книжка „На ранних поездах“ — она маленькая и она не потянет рядом с другими»[942]. Действительно, 52-страничная книжечка карманного формата, выпущенная в «Советском писателе» в 1943 году, вряд ли могла конкурировать с тем же 400-страничным сборником Суркова 1944 года. Однако подобный формат малостраничных поэтических книг был весьма распространенным в военные годы (сам Тихонов весьма активно публиковал сборники объемом до ста страниц), поэтому его аргумент был скорее предлогом к скорейшему завершению этой «неудобной» дискуссии. На помощь ему пришел Фадеев: «За многолетние его премировать еще рано, он в полной силе. Его время еще впереди. Мы брали те вещи, которые вышли в этом году»[943]. На стороне «писательского начальства» выступил и Асеев, к тому моменту серьезно подпортивший свою репутацию публичными заявлениями о недостатках советской поэзии. Он сказал: «Странно выдвигать Пастернака как переводчика. Если бы шел разговор о его стихах — другое дело, а то первую премию давать Пастернаку за переводы. А Лозинский в основном переводчик. Это дело его жизни»[944].
Из-за отсутствия времени на полноценное обсуждение кандидатов эксперты почти не касались ни содержательных, ни формальных аспектов рассматриваемых текстов. Не дают полноценного представления о