Читать интересную книгу Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра - Олег Егоров

Подневная запись в точности соответствует записи в путевом дневнике. Если ее представить в нормальном, неразвернутом виде, то она будет выглядеть приблизительно так: «13-го мая. Нынче поутру зашел ко мне доктор, его имя Вернер. Я встретил Вернера <еще> в С... Когда он ушел, грусть стеснила мое сердце.

После обеда часов в шесть я пошел на бульвар: там была толпа; княгиня с княжною сидели на скамье, окруженные молодежью. Я поместился на другой лавке, остановил двух знакомых офицеров. Несколько раз княжна под ручку с матерью проходила мимо меня. Грушницкий следил за нею, как хищный зверь»[358]. Автору дневника по сжатой записи легко восстановить все детали событий дня, после чего рассказ и займет те шесть страниц, которые он занимает в романе.

Во всех других записях сохраняются композиционные признаки классического дневника, выдерживается структура события дня, естественного перехода от одной части к другой.

С точки зрения типологии дневник Печорина является осциллирующим. Большинство подневных записей воссоздает внешние события в жизни автора. Но, будучи натурой мыслящей, к тому же с нервическим характером, Печорин, испытывая одиночество и не имея возможности приложения своих душевных сил, впадает в рефлексию и делает записи интровертивного типа. Они имеют либо полностью самостоятельный характер, как запись под 14 июля, либо чередуются с повествовательными фрагментами.

Финальная часть «Княжны Мери» также строго выдержана в дневниковой манере: после дуэли Печорин, естественно, не мог обратиться к журналу; он дает ее описание по прошествии времени, в крепости, куда был выслан за поединок. Такой временной разрыв, вызванный экстраординарными обстоятельствами, напоминает аналогичные случаи как в классических дневниках (перерыв в два года, вызванный смертью младшего сына, в дневнике С.А. Толстой), так и в дневнике художественном (последняя запись в дневнике Савелия Туберозова).

Для «Журнала Печорина» как дневника ссылки свойственна пространственно-временная ограниченность. Стесненный в передвижении, автор вынужден описывать ту узкую сферу своего бытия, в которую его поставили обстоятельства: часть Пятигорска, крепость, редкие выезды за их пределы. Пространственно-временная локализация суживает горизонт сознания автора, а военная служба ограничивает его человеческие контакты. От этого в дневнике Печорина существует напряжение между локальным и психологическим временем – пространством.

Лермонтов достоверно воспроизвел большинство элементов дневниковой жанровой структуры. Мало того, он точно вывел типологию, хронотоп и жанровое содержание записок своего героя из свойств его характера и особенностей судьбы.

д) беллетризация классического дневника

Процесс интеграции дневника в систему литературных жанров был сложным и многообразным. Как уже отмечалось, внедрение дневника в художественную прозу проходило двумя путями: путем использования личного дневниковедческого опыта (Тургенев, Чернышевский) и через освоение опыта других авторов, как непосредственно (Чернышевский), так и опосредованно.

Имелся и еще одни способ, который был связан с недопониманием жанровой самостоятельности дневника. О нем шла речь во Введении, в разделе о разновидностях дневника: Л.П. Шелгунова ввела записи журнала мужа в свои воспоминания; Л.М. Жемчужников в своих воспоминаниях использовал старый путевой дневник. Такой опыт не был единственным. Попытку беллетризации собственного дневника еще раньше предпринял А.А. Григорьев.

В повести «Другой из многих» включены выдержки из дневников двух персонажей – П.С. Рассветовой и И.П. Чабрина. Образ последнего автобиографичен. В этом произведении дневники фигурируют как жанровая имитация, не имеющая прямых аналогов в личной практике автора или его близких.

Другой разновидностью беллетризованного дневника является произведение под названием «Листки из рукописи скитающегося софиста». Издатель «Воспоминаний» А. Григорьева Б.Ф. Егоров включил этот фрагмент в сборник, оговорив в Примечаниях, что рукопись «исключает возможность предположения, что перед нами дневник; если таковой и велся, то в каком-то черновом варианте»[359].

В тексте «Листков» отсутствует общепринятая датировка, но каждый ее фрагмент нумерован. Этот факт дал Б.Ф. Егорову дополнительный аргумент против признания рукописи дневником. Однако в истории дневникового жанра были случаи, когда датировка записей заменялась нумерацией. Примером тому – дневник А.С. Хвостова.

Суть проблемы в том, что А. Григорьев готовил перебеленный и отредактированный дневник для его включения в мемуары. Поэтому он взял не весь текст, а только его заключительную часть – с XX по XLVI номер. Качество текста дает основание заключить, что автор тщательно работал над его стилем, т.е. стремился придать дневнику художественную выразительность.

Множество признаков свидетельствует о том, что «Листки...» являются типичным дневником. Прежде всего, это пространственно-временная организация материала. Большинство записей начинается с указания места и времени действия, как в классическом дневнике: «Нынче был день рождения Любовь Федоровны: поутру я, как следует, был с поздравлением»; «Нынче вечером мы долго говорили с Кавелиным о бессмертии»; «У Н.И. нынче был какой-то господин <...>»[360] Композиция рукописи непрерывная как на уровне отдельной записи, так и между соседними записями. Дневник имеет динамический сюжет, по-григорьевски оригинальный. Критик питал склонность к «свободным сюжетам», которые не имели завязки и развязки в общепринятом смысле. Произведениям с подробным сюжетом он давал подзаголовок «Без начала и конца» («Вверх по Волге. Дневник без начала и конца», «Человек будущего. Рассказ без начала и без конца»). Первым опытом в таком роде и были «Листки из альбома скитающегося софиста». Их отличие от художественных опытов состояло в том, что здесь действовали не вымышленные персонажи, а реальные лица.

Дневник как форма организации событий привлекал А. Григорьева тем, что его событийная канва не имела обязательных сюжетных узлов. Материал в дневнике группировался в порядке его естественной событийной динамики. Его текучесть и безначальность соответствовали творческой манере Григорьева – беллетриста и мемуариста. Григорьев тяготел к такому сюжету, который мог начаться с любого события в драматической судьбе героя и на любом событии прерваться, не будучи завершен по законам художественного действия. Это была принципиальная эстетическая позиция писателя.

Беллетризация классического дневника имела место на разных уровнях. Первым из них был выбор сюжета. Подобно Олениной, Керн и Чернышевскому, Григорьев выбрал для описания в дневнике любовную историю – свое увлечение Антониной Корш – и довел ее до своего бегства из Москвы. Второй уровень – система образов. Подобно Олениной и Керн, Григорьев называет возлюбленную именем литературной героини – Нины из «Сказки для детей» М.Ю. Лермонтова (ср. с Олениной: «Я мысленно называла его Квентин Дорвард»; с Керн, называвшей героев своего дневника именами из условного «Языка цветов» – Мирт, Барвинок, Иммортель). В другом месте герои сравниваются с персонажами романа Ж. Санд «Консуэло»: «Послушайте, вы граф Альберт... – она не договорила, но лукаво засмеялась. «Консуэло, Консуэло, Консуэло (утешение) души моей», – отвечал я с безумным порывом»[361]. Еще раз Григорьев сравнивает себя с литературным героем, когда размышляет о возможном повороте своей судьбы при счастливом стечении обстоятельств: «Дайте мне счастье – и я буду <...> совершенно Эгмонтом Гете»[362].

Так дневник Григорьева постоянно находится на грани реальности и художественного вымысла. Поэтической стихии не удается захватить первенство, потому что автор в самом жизненном материале, в собственной судьбе находит поэтический сюжет и возводит его в художественное достоинство.

3. Элементы жанровой формы классического дневника, отразившиеся в художественном дневнике

Будучи жанровой имитацией, художественный дневник вобрал в себя основные элементы формы дневника классического. С точки зрения содержания, художественный дневник также отобразил продективные жанровые разновидности дневниковой прозы XIX в. Некоторые из слагаемых дневника (функциональность, жанровое содержание) были рассмотрены выше. В заключение остановимся еще на ряде характерных свойств художественного дневника.

Между двумя группами дневников – художественными и классическими – имеются существенные различия в пространственно-временной организации записей. Во-первых, в художественном дневнике отсутствует континуальный хронотоп. Писательский замысел начисто исключал в сюжетном действии повести-дневника сопряжение разнонаправленных событий, одновременно происходящих в нескольких отдаленных точках пространства. Исключение составляют «Записки сумасшедшего» Н.В. Гоголя, в которых упоминаются события в Англии, Испании, Франции, Алжире. Но там они составляют не реальный хронотоп, а фантазии больного воображения героя.