Читать интересную книгу Фердинанд Врангель. След на земле - Аркадий Кудря

Обратное плавание почему-то истерзало Врангеля нехорошими мыслями. Ему казалось, что-то произошло в селении за время его отсутствия. Мало ли что может случиться: пожар, или вновь пробудился воинственный настрой живущих окрест колошей, или иная беда. Он выходил из каюты на палубу, придирчиво наблюдал за работой вахтенных матросов, раздраженным тоном отдал приказ мичману Розенбергу сменить курс и удалиться от берега:

— Не видите — ветер меняется, живо к скалам припечатает!

Белые буруны закипающих волн предвещали шторм, и буквально на глазах ядовито-мрачные тучи застлали небо, до половины скрыв самую высокую из громоздящихся вдоль побережья гор — Св. Ильи.

Стыдно было признаться самому себе, но более чем возможность общей беды тревожили думы о семье: не дай Бог, что-то с малышом, Вилли, либо с женой.

Вот уже и шторм утих, трепавший корабль почти десять часов, и близок ставший родным Ситхинский залив. В гавань входили при уже утихшем, слабом ветре. Из расходящихся туч ярко и радостно проглянуло солнце. На первый взгляд, все здесь тихо, спокойно. Слегка покачивается на волнах вернувшийся из залива Нортон шлюп «Уруп». Стоит на якоре и другое судно, под американским флагом — бриг «Дайана». Но дела потом, сначала домой.

Едва заякорились, нетерпеливо скомандовал:

— Что мешкаете? Шлюпку спускайте!

Должно быть, жену оповестили о возвращении корабля. А может, увидела и сама. Пока Врангель торопливо взбегал по проложенной наверх лестнице, она уже вышла на крыльцо, с непокрытой головой, в наброшенной на плечи накидке, подбитой горностаем, и ждала у входа в дом.

— Лиза, Лизонька! — вскричал он, крепко прижав ее к себе, целуя жарко. И тут же отстранил, всмотрелся в ее лицо, тихо, сдавленно спросил: — Как Вилли, не приболел, все у вас в порядке?

— Да что с тобой, Фердинанд? — поняв его чувства, жена успокаивающе улыбнулась. Сняв с головы мужа фуражку, ласково провела рукой по рыжеватым волосам. — Все у нас нормально. И я, и Вилли здоровы.

— Не знаю, — смущенно бормотал он, проходя за ней в дом, — почему-то совсем извелся. Ужасно вдруг забеспокоился, затосковал...

Первым делом — в детскую. Малыш, укрытый одеяльцем, безмятежно спал в своей кроватке. Головка у него была светлой, как у отца. Светлыми, рыжеватого отлива, были и ресницы.

Обедали вдвоем с женой. Все деловые встречи — Врангелю доложили, что приема ждут и вернувшийся на «Урупе» лейтенант Тебеньков, и американский шкипер Литл — он отложил на вечер. Нервное напряжение спало. За обедом позволил себе даже немного коньяку в честь встречи и с полегчавшим сердцем, не без юмора, рассказывал, что, не зная и не ведая, доставил на своей шхуне управляющему редутом Колмакову контрабандный товар — крепкое зелье, к коему тот весьма неравнодушен, и потому, из-за чересчур веселого настроя промышленника, три дня не мог добиться от него путного доклада.

— Опять порадовал меня отец Иоанн Вениаминов. О, как умеет он приворожить к себе сердца дикарей! Да и такие ли они дикие, как представляется нам? — задумчиво продолжал Врангель. — Перед отъездом Федор Колмаков много мне любопытного о них рассказал. Как высоко развито у них чувство справедливости, взаимопомощи! Каждый вернувшийся с удачного промысла охотник считает долгом своим оделить и вдов, и стариков, и детей-сирот. А как нежны они с детьми! Мать сызмальства собирает каждый трофей, который принес сынок — белку, птичку, мышку... Потрошит, высушивает, делает чучело и в праздник подвешивает в общем доме, где веселятся сородичи, под потолком, к вырезанной из дерева птице, чтоб все видели, какой растет умелый охотник.

Считают дурным наказывать детей. Тайком скажут соседу, чтоб тот объяснил сыну, либо дочери, что так поступать нельзя, нельзя негодными делами причинять родителям боль. Добросердечны, потому и нет у них обычая держать в своем подчинении рабов, калгов.

К концу обеда зашла приставленная к малышу нянька из алеуток и сказала, что сынок проснулся. Прошли в детскую, где малыш, подняв головку, лежал на расстеленной на полу большой шкуре матерого бурого медведя, добытого на острове Кадьяк. Он не выразил никаких чувств при виде отца, чем немножко разочаровал последнего. Поймав любовный, с потаенным восхищением, взгляд жены на их сыночка, Врангель подумал: какое счастье, что подрастающий Вилли врачует их боль в связи с потерей дочери. И Лизонька уже не вспоминает с тоской свою беззаботную девичью жизнь в Эстляндии катания на лодках и лошадях, доставлявшие ей такое удовольствие визиты к друзьям и родственникам в соседние имения. Теперь вся радость ее жизни сосредоточилась на воспитании этого Богом данного им малыша Вилли.

Перейдя водораздел и перетащив на плечах лодки, наконец спустились к верховью Хохолитны. Лукин по обыкновению шел на байдарке первым. За ним, на некотором расстоянии, следовала вместительная байдара, с запасом продуктов, инструментами и товарами для торговли с туземцами. Ее приводили в движение взятые в подмогу шесть гребцов-аглегмютов из крещенных в Александровском редуте. Возглавлявший партию Федор Колмаков время от времени менял на веслах одного из гребцов, давая им возможность поочередно отдыхать.

Смеркалось, когда доплыли до места, которое Лукин счел подходящим для ночлега. У подножия угора журчал ручей, и пока спутники-туземцы раскладывали костер, Лукин повел Колмакова вверх по ручью, обещая кое-что показать.

— Да что смотреть-то? — недовольно ворчал Колмаков, прыгая по усеявшим берег валунам и стараясь не оскользнуться.

— Вон, Федор, глянь — приют мертвеца. Мы его с Васильевым еще прошлый раз обнаружили, рыбача на ручье, довольный, что не спутал место, — возвестил Лукин.

На прогалине меж елей виднелось сооружение высотой сажени в полторы: на четырех столбах был закреплен наверху короб цвета крови. К одному из столбов привязан лук, к другому — копье с наконечником из меди. С фасада короб, в котором покоился прах усопшего, украшал прибитый к нему хвост рыжей лисы.

— Действительно, мертвец, — удостоверил Колмаков и, не сдержавшись, буркнул: — Тебя что надоумило рядом с покойником привал устроить?

— Не православный же, — оправдался Лукин, — все одно нехристь.

— Так и что с того? Неприятное соседство, — осуждающе процедил Колмаков.

Вернувшись к лагерю, Лукин, чтоб умилостивить начальника, предложил ему покидать уду с прицепленной к леске блесной:

— Здесь, Федор Лаврентьич, на устье ручья, место рыбное, проверено.

Колмаков от рыбалки не отказался и почти сразу отловил пару щук, каждая длиной с руку. Довольный сказал:

— Вот и харч на ужин есть.

Прежде чем приступить к еде, Колмаков с Лукиным перекрестились, и так же поступили старавшиеся подражать им в христианских обычаях аглегмюты.

— Как долго еще идти до Кускоквима? — спросил Колмаков.

— Ежели по-хорошему, дней десять. А по-плохому и две недели будет, — изрек Лукин. — В основном-то — по этой реке, но и по Холитне, коя в Кускоквим впадает.

— А по-плохому — как?

— Тут заторы бывают из подмытых лесин. А то и бобры реку перегородят.

— Бобровых жил много, говоришь?

— Много, — Лукин азартно сощурил глаза, — но больше на ручьях окрестных.

— А зверь?

— Встречается. И сохатого, и медведя на воде видали.

— Пожалуй, завтра жаканом ружье заряжу. А ты, как увидишь кого, притормози и жди меня и постарайся не спугнуть.

— У меня-то ружье давно жаканом заряжено, — ехидно ввернул Лукин.

— А ты и другим дай пострелять! — наставительно заключил Колмаков.

Через десять дней, по-хорошему, как выражался Лукин, миновав берегом лишь один затор, подошли к устью Холитны, и взору открылся полноводный Кускоквим. Почти напротив соединения Холитны с большой рекой на пологом берегу виднелись дома туземного селения. Их заметили, и на берег повыскакивали голые до пояса мужчины с затейливо разукрашенными краской телами. Некоторые держали в руках копья.

Колмаков распорядился, не переплывая пока Кускоквим, пристать к поляне на устье Холитны. Бодро сказал:

— Будем знакомство устанавливать. Достань-ка, Семен, большой котел и пару топоров. В подарок им поднесем. Опосля и беседа легче побежит.

Подготовившись к встрече, поплыли в байдарке на тот берег. Высадились на некотором расстоянии от домов. Колмаков в сопровождении аглегмюта, понимавшего язык кускоквимцев, направился к становищу. Лукин шел за ними, таща за спиной мешок с дарами для туземцев. На расстоянии нескольких шагов от молча ждавших их вооруженных мужчин племени Колмаков остановился и сказал переводчику:

— Пусть позовут старшего, тойона.

Тот гортанно передал просьбу, и из дома появился пожилой вождь с орлиными перьями на голове, седовласый, как и Колмаков, с худым морщинистым лицом, на котором выделялся изогнутый, как у хищной птицы, нос.