Читать интересную книгу Срочно, секретно... - Валериан Скворцов

А потом становилось все тяжелее и тяжелее. Словно из рукава злого фокусника посыпались на семью Шэна всякие невзгоды, одна хуже другой. Когда же Маньчжурию оккупировали японцы, жить стало и вовсе невмоготу.

Японцы до отказа забили тюрьмы, опутали китайское население густой сетью провокаторов, доносчиков и шпиков. Под наблюдение тайной полиции были взяты гостиницы и постоялые дворы, железнодорожные вокзалы и пристани, почтово-телеграфные конторы и присутственные места. На вокзальных перронах перед приходом и отходом поездов крутились агенты. Чем-то ты не понравился, и за тобою сразу увяжется хвост. А разве можно догадаться, кто таскается за тобою под видом разносчика зелени, водоноса или рикши? Шпики не спускали глаз с магазинов, фотоателье, кафе, театров и кинотеатров, с ресторанов, аптек и даже с уличных торговцев, продающих вразнос прохладительные напитки, сладости и мороженое. Тайная полиция держала под особым контролем торговлю радиоаппаратурой, фотоматериалами и медикаментами.

Оккупанты свирепствовали, хватая всех по малейшему подозрению. Облавы следовали одна за другой, а маньчжурская полиция по первому требованию военных властей передавала японцам задержанных патриотов.

Разве мог он, Шэн Чжи, смотреть спокойно на ужасы, которые творились у него на глазах?

Когда однажды к нему подошел давнишний дружок, механик из паровозного депо, и завел разговор о том, что вчера японцы схватили и увезли неизвестно куда его соседа, а потом как бы между делом намекнул, что у него есть возможность выйти на связь с партизанами, Шэн не стал притворяться и делать вид, что не понял намека.

— Я сочувствую партизанам. Только чем я могу быть полезен им? — ответил Шэн старому другу, с которым к тому же они еще и состояли в дальнем родстве.

Тот помолчал. Скорее всего размышляя, продолжать разговор или нет. И решился продолжить:

— У тебя золотые руки, Шэн. Как насчет того, чтобы делать винтовки? Сам понимаешь, — понизил голос, — оружие для партизан — главное, без него не обойтись. А где взять партизанам оружие? Разве только в бою — отнять у японцев. Так что подумай хорошенько...

И Шэн принялся думать.

Да, его душу переполняла ненависть к оккупантам, и он чувствовал, что встать на путь борьбы — его долг. И в то же время страшили непоправимые беды, к которым может привести этот путь. Один неосторожный шаг — и Шэна бросят в тюрьму. А что тогда будет с семьей? Что ждет жену и детей, если его, единственного кормильца, схватят жандармы? Мало того, что им не на что будет жить, — их могут отправить в концентрационный лагерь.

Шэну вспоминалось все, что он слышал об арестах и пытках, об ужасах, которые творятся в концлагерях. Никто из тех, кого вывезли в такой лагерь, обратно уже не вернулся.

Ночью Шэн долго не мог заснуть. В голову упрямо лезли мысли, от которых не отмахнешься. «Если я скажу товарищу: извини, брат, передумал, — то все решится само собой: не придется рисковать головой, а значит, и семью уберегу от несчастий», — размышлял Шэн.

За свою жизнь и за судьбу близких можно будет тогда не тревожиться. Но станет ли от этого легче самому Шэну?

На память пришло изречение одного из древних мудрецов: «Крепость сосны узнается в мороз, а твоя, человек, верность родине — в годину испытаний».

«Я должен быть с теми, кто борется, другого пути для меня нет», — окончательно решил для себя Шэн.

Настало утро. Шэн, как обычно, отправился на работу. У проходной его поджидал все тот же механик из паровозного депо.

— Что я должен делать? — только и спросил Шэн.

— На шестой линии пристани есть харчевня, а во дворе, за харчевней, сторожка. Вечером после работы тебя там будет ждать один наш товарищ, — шепнул механик.

Незнакомец, который ждал Шэна в сторожке, больше расспрашивал, чем говорил сам. Только убедившись, что Шэн из тех людей, с кем можно иметь дело, он повел речь о главном — об изготовлении оружия для партизан.

До этой встречи Шэн знал одно чувство — безысходность; чувство это руководило всеми его поступками, направленными на то, чтобы как-то выжить. А теперь он понял: его цель — борьба, и рядом — единомышленники, и их много — тех, кому ненавистны оккупанты и кто, невзирая на гонения и казни, будет бороться.

Первым заданием Шэна стало вытачивание деталей для партизанских винтовок-самоделок.

Поначалу Шэн очень побаивался старшего мастера. Когда этот высохший, облысевший человек выходил из своей фанерной каморки, помещавшейся в дальнем углу цеха, Шэн быстро прятал незаконченную деталь под ворох металлической стружки, замирая от страха.

И вдруг, к немалому своему удивлению, он узнал все от того же верного друга-механика, что его придирчивый, въедливый брюзга-начальник, с душой, казалось, столь же высохшей, как и его тело, активно сотрудничает с антияпонским подпольем и знает о задании Шэна. После этого Шэн стал выполнять партизанские заказы уже спокойнее, но, не искушенный в правилах конспирации, он как-то совсем упустил из виду, что в цехе может оказаться пара глаз, приносящих несчастье. И такая неосмотрительность обернулась для Шэна бедой.

Однажды глухой ночью перед входной дверью перенаселенного дома, где в убогой квартирке на втором этаже ютилось семейство Чжи, остановилась машина.

— Немедленно откройте! — донеслось из-за двери, содрогавшейся от ударов прикладами.

— Беги, Шэн, беги... Это за тобой... — прошептала жена и прижала вздрагивающие пальцы к щекам.

— Успокойся, пожалуйста, успокойся, — сдавил он острый локоток жены. — Скажешь, что я не возвращался домой.

Шэн метнулся в кухню, толчком распахнул створки окна и, чувствуя приближающийся топот бегущих вверх по лестнице жандармов, выпрыгнул в темный двор.

Было это год назад.

А вот теперь он вслушивается в бормочущий шум камышей и, настороженно всматриваясь в ночную темноту, шепчет себе: «Пора...»

Да, пора — и будь что будет! Внутренне Шэн готов к любому повороту событий, но, если не произойдет самое худшее, будет так: ползком — через болото, вплавь — через реку, а потом — выпрямившись в полный рост, с поднятыми кверху руками Шэн решительно шагнет навстречу людям с пятиконечными звездочками на зеленых околышах красноармейских фуражек.

«Здравствуйте, товарищи! Я — красный партизан Шэн Чжи, меня знает товарищ Никаноров!» — по-русски скажет Шэн советским пограничникам.

ГРОЗОВОЕ ЛЕТО

Над Москвой клубило грозовые облака лето 1938 года. Мирное — как пишут о нем иные мемуаристы. Довоенное — как о нем говорят в народе.

Впрочем, тут сто́ит, очевидно, привести факты истории, отражающие суть того переломного времени века.

Итак, совершим небольшой экскурс к бурным событиям тех лет.

В 1935 году фашистская Италия напала на Абиссинию и поработила ее. Удар был нанесен и по интересам Англии: перекрылись пути «владычицы морей» из Европы в Индию, в Азию. Годом позже фашистские страны — Германия и Италия — под предлогом борьбы с «красными» ввели свои воинские части в Испанию и, расположившись в тылу у Франции, перехватили морские коммуникации Англии и Франции к их колониальным владениям в Африке и Азии. В 1938 году фашистская Германия насильственно захватила Австрию. Этим германские фашисты не только проложили себе путь в районе Дуная на юг Европейского континента, но и вообще обнаружили свое стремление к гегемонии в Западной Европе...

Таковы были события на Западе. А на Востоке?

В 1937 году японская военщина захватила Пекин и Шанхай, вторглась в Центральный Китай, осуществляя план по захвату и подчинению себе всей страны. Таким образом, по интересам Англии и США, которые вели выгодную для себя торговлю с Китаем, Япония нанесла серьезный удар.

То есть новая империалистическая война на деле уже началась. Началась втихомолку, без какого-либо объявления. Государства и народы как-то незаметно вползали в ее орбиту. В разных концах мира предприняли военные действия три агрессивных государства — фашистские правящие круги Германии, Италии, Японии; война шла на громадном пространстве — от Гибралтара до Шанхая, и более полумиллиарда жителей планеты участвовало в ней.

Об этом сказано в докладе 6 ноября 1938 года на торжественном заседании в Москве, посвященном XXI годовщине Октябрьской революции.

Однако, следуя хронике нашего повествования, до ноября еще надо было дожить. А когда идет война, то нет никаких гарантий, что в живых останешься именно ты. Особенно если у тебя одна из тех, не подлежащих огласке профессий, которая даже в мирные дни вынуждает жить и действовать, руководствуясь законами военного времени.

Именно такая профессия была у человека, сидевшего в летнее утро 1938 года за двухтумбовым письменным столом в тихом кабинете с окнами, выходящими в тенистый арбатский двор.

Перед человеком лежала выборка из донесений с пограничных застав о провокационных действиях японо-маньчжурской солдатни на дальневосточной границе.