Пашков вместе с конструкторами не вылезал из приборного отсека, выселив оттуда штатных прибористов. Для замеров пришлось установить несколько дополнительных контрольных приборов, смонтированных на отдельном щите. С их установкой провозились долго, почти до вечера. Наконец Пашков доложил, что можно приступать к испытаниям.
Стрешнев приказал погружаться на глубину. Он внимательно следил за работой на посту погружения и всплытия. Стрелка глубиномера показывала сто двадцать метров, когда Пашков из приборного отсека доложил:
- Товарищ командир, прошу прекратить погружение!
- Стоп погружаться! - тотчас скомандовал Стрешнев и, когда стрелка глубиномера замерла на цифре сто двадцать пять метров, спросил у Пашкова: В чем дело, Иван Спиридонович?
- Не успеваем записывать отсчеты.
Пришлось выделить для записи двух прибористов. Конструкторы предложили погружаться скачками, через каждые десять метров. Оказывается, на самом малом ходу лодка погружается почти вертикально и не учитываются какие-то завихрения.
Всплыли на перископную глубину и начали погружаться скачками. Теперь времени требовалось раз в пять больше, и, проведя один замер, Стрешнев решил остальные отложить до завтра.
На следующий день произвели еще шесть замеров.
Последний замер Стрешнев решил использовать для тренировки "комендоров", как по старинке именовали на лодке моряков боевой части-два. Пашков давал целеуказание и дальше полностью имитировалась ракетная атака.
Вся предстартовая подготовка прошла хорошо, матросы действовали слаженно и умело. Приборы ракетной стрельбы помигивали разноцветными лампочками, ровно гудели сельсины. Вот на панели сразу погасли все шкалы, сейчас выскочит яркая белая надпись "Залп набран" и можно будет воздушным пузырем имитировать пуск.
Но надпись почему-то не появлялась. Еще раз вспыхнули и разом погасли шкалы на панели.
- В чем дело? - спросил Стрешнев у Пашкова.
- Что-то случилось с автоматом. Сейчас выясню.
Из приборного отсека он вернулся мрачным.
- Сгорел трансформаторный блок.
- Причина?
- Причины может быть две: или произошел случайный бросок напряжения в сети, или приборист сразу включил высокое. Сейчас разберемся.
Разбираться не пришлось. Приборист матрос Гущин сам доложил, что ошибочно дал на блок высокое напряжение.
- Что же ты, голова твоя садовая, не знаешь? - напустился на него Осипенко.
- Так ведь в отсеке негде повернуться, - Гущин покосился на конструкторов. - Вот и перепутал. Виноват!
- В самом деле мы ему мешали, - заступился за матроса Катрикадзе.
- Ладно, идите, - отпустил Гущина Стрешнев, полагая, что часть вины за случившееся надо взять на себя: может быть, не следовало в данной ситуации проводить тренировку?
Но как бы там ни было, а трансформатор сожгли, придется об этом докладывать вышестоящему начальству, а оно вряд ли примет во внимание ситуацию.
К удивлению Стрешнева, начальство совсем не обратило внимания на его доклад о трансформаторе.
- Сожгли, ну и черт с ним. Накажите виновных и поставьте новый - только и дел-то. Тут, брат, поважнее события надвигаются: сам командующий решил к нам пожаловать. Так что смотри, чтобы у тебя все было в ажуре: и внешний вид и вообще. У кого обмундирование поизносилось, пусть выдадут новое. Учти, к тебе первому заглянет...
Матвей и по своему опыту знал, что один небритый матрос может привести иного поверяющего в такую ярость, что потом никакие успехи в боевой подготовке не смогут его умиротворить. Тем более что особых успехов пока еще не было у нового командира лодки.
* * *
Теперь было и не до конструкторов. Они ковырялись в механических мастерских вот уже третий день, а Стрешнев третий день занимался чисто хозяйственными делами: производили уборку и на лодке и в казармах, драили медяшку, гладили брюки, получали и подгоняли обмундирование, проводили строевые занятия по боевым частям, готовились к общему строевому смотру...
Пришел Дубровский. Он отвечал за уборку всей территории базы, а людей у него мало, просил выделить пятнадцать человек. Осипенко начал было жаловаться, что самим не хватает, но Стрешнев приказал людей послать.
- Эх, испортили вы мне обедню, Матвей Николаевич, - сказал Осипенко, когда Дубровский ушел. - Я ведь у него хотел за это краску выцыганить, нам во второй казарме полы покрасить надо.
- Он и так обязан дать.
- Обязан, а вот не дает, хотя у себя в казарме в этом году уже второй раз красит. Своя-то тельняшка ближе к телу.
- Ну вы уж с ним, Петр Поликарпович, как-нибудь по-другому договаривайтесь. А матросов прошу для такого рода сделок не использовать. У них есть строго определенные обязанности и права. Вот об их правах прошу никогда не забывать.
- Так ведь жизнь она по-всякому заставляет, - начал было оправдываться старпом, но, взглянув на Стрешнева, осекся и уже официальным тоном повторил: - Есть, не использовать и не забывать о правах!
После этого он долго молчал, хмуря густые брови.
- Обиделись, что ли? - весело спросил Стрешнев.
- На что же, собственно, обижаться? Все верно, - не очень искренне сказал Осипенко.
- А все-таки обиделись. Уж признайтесь.
Осипенко посмотрел на Стрешнева, улыбнулся и развел руки:
- Грешен!
Не первый их спор завершался таким вот образом, и Стрешневу было приятно, что со старпомом они быстро нашли общий язык, могут и покритиковать друг друга, не постесняются и признать свои ошибки. Стрешнев знал за собой старый грешок - излишнюю прямолинейность и резкость - и полагал, что очень удачно получилось, старпом ему попался как раз мягкий и добрый, они как бы дополняют друг друга. Стрешнев испытывал к Осипенко искреннюю симпатию. Он с тоской думал о том, что старпома когда-нибудь от него заберут и удивлялся, почему это по сделали раньше: Осипенко был вполне подготовлен для того, чтобы стать командиром лодки.
- Петр Поликарпович, почему не вас, а меня назначили командиром? спросил однажды Стрешнев. - Мне иногда даже неловко становится, ведь вы лучше меня знаете лодку.
- Возможно, - согласился Осипенко. - Но не забывайте, что мне уже сорок, меня давно пора списывать на берег. А вам еще плавать да плавать. Вы - человек перспективный не только с точки зрения возраста, а вообще...
- А вам не обидно?
- Нет. Должность старпома, конечно, не сахар, с этой должности каждый хочет или побыстрее в командиры выскочить, или на берег списаться. Командиром, как видите, меня нет смысла назначать, а на берег я сам не тороплюсь. Если только почувствую, что становлюсь обузой, тогда сам уйду. И раз уж мы с вами об этом заговорили, будет у меня к вам такая просьба: скажите мне прямо, когда стану негодным. А то ведь знаете как бывает: чем старше человек, тем сильнее он держится за свое место. Иногда он уже давно, как говорится, мышей не ловит, а ему из уважения к его опыту и заслугам боятся сказать об этом. А опыт-то его уже давно устарел, и человек этот только мешает, потому что слишком осторожен, боится сделать ошибки и поэтому, как правило, ни черта не делает. Где уж тут дерзать! Благо бы сам не дерзал, так ведь и другим не дает. И все по той же причине: а вдруг его подчиненный ошибется, как бы за него отвечать не пришлось. Прилипнет вот такая старая ракушка к днищу и только движению мешает... Так вот я и прошу вас, Матвей Николаевич, в случае, если начнете замечать, что я не тяну, прямо об этом скажите. Обещаете?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});