Читать интересную книгу Три романа и первые двадцать шесть рассказов (сборник) - Михаил Веллер

Это было ошибкой. Сухопутный человек слабо представляет себе, какое множество помещений и закоулков заключено в корпусе крейсера – кроме моряков, это знают лишь таможенники и судостроители. Колчак провел их вниз в машинное отделение, и в течение сорока минут рысью таскал по лабиринту бесчисленных коридоров и трапов, наслаждаясь каждым охом и сдавленным шипением за спиной, обозначающими очередное соприкосновение головы и прочих нежных частей тела с выступающим со всех сторон металлом. Лязг, грохот и мат охранника, ссыпавшегося в обнимку со своим карабином с трапа в выгородку водоотливного насоса, заставил его удовлетворенно улыбнуться.

– Боеприпасы есть?

– Не имеем. Нам не положено.

– А личное оружие офицеров?

– Пистолеты командира, старпома и вахтенного начальника.

Через час посланный на поиски Сидорович обнаружил их в шпилевой. Под глазом одного из карабинеров наливался синяк, отчетливо различимый даже в тусклом трюмном освещении. Все было в порядке.

Ольховский на мостике дал понять им свое легкое удивление столь затянувшимся отсутствием и ознакомил с образцом компьютерной графики лейтенанта. Бланк с печатью выглядел лучше настоящего. Текст гласил, что «Аврора» следует в Москву по приказу Главного Управления ВМФ, отданному во исполнение директивы Главпура номер такой-то от такого-то числа, дабы принять участие в торжественном отмечании юбилея 7 Ноября. И всем органам и службам, которые ей только могут встретиться, вплоть до санитарно-эпидемиологической и газово-аварийной, категорически предписывается оказывать ей всемерное содействие. Подписал этот шедевр он лично, развернув завитушку на четверть листа.

Наискось была наложена резолюция доктора: «Проход всюду!!! Под личную ответственность начальствующих лиц всех вошедших в контакт органов внешних и внутренних служб. Нач. 5 Упр. КБФ к.-адм. Шкандыбенко (подпись)».

– Так, – сказал Изворыкин, вертя лист на свет и слюня пальцем печать. – Допустим. А где комиссар корабля?

– Бубнова – на мостик!

Шурка прибежал в кожанке и при кобуре, бросил руку к фуражке, данной Мознаимом для представительства.

– Почему не упомянули про маузер у комиссара?

– Так это же само собой.

– Все ли в порядке на борту, комиссар?

– Товарищ комиссар! – нагло надавил Шурка. – Так точно, все в порядке. А что, есть сомнения?

Его вопрос был проигнорирован. Изворыкин смотрел перед собой с тем неохотным разрешительным выражением, каким вахтеры всех рангов показывают пропускаемым посетителям, что на этот раз их бумажки по какой-то мало достоверной случайности, ладно уж, сойдут, а на самом деле – есть, есть за что их прихватить и даже посадить. Так для прокурора любой человек – потенциальный обвиняемый, ходящий на свободе лишь до поры, пока его вина официально не доказана.

И тут маркони продемонстрировал, что за время похода он в высокой мере овладел умением настоящего культуртрегера угадывать, какое искусство востребуется данным моментом. Потому что трансляция грянула:

Выходит Котька в кожаном реглане,в защитном лепне, в черных прохорях,в руках он держит какие-то бумаги,а на груди горит значок труда!

Лицо Изворыкина разгладилось.

– Лебедев-Кумач? – утвердительно спросил он, и даже пристукнул каблуком в такт. Но долго расслаблять себя музыке не позволил.

– Можете следовать, – процедил он, повернулся и впереди своей пары карабинеров стал спускаться на палубу. Налитое подглазье ушибленного испускало восходящее радужное сияние.

Крейсер втягивался в открывшиеся ворота шлюза, когда с берега поплыл заунывный рельсовый звон. И к проволочной изгороди, которая тянулась меж четырех открывшихся с этого места вышек, поползла цепочка людей со старинными тачками землекопов.

– Как всегда – техника на грани фантастики, – тяжело вздохнул Ольховский.

На закате из-за линии ЛЭП над лесопосадками вынырнул спортивный самолетик. Он был стилизован под старинный аэроплан, этажерку-кукурузник, и тарахтел раскатисто и звонко. Самолетик заложил вираж над самыми мачтами, из открытой кабины свесилась голова летчика в кожаном шлеме и очках, он поднял руку в раструбистой краге и помахал. На глянцево-багровом от вечернего огня борту самолетика было написано «Осоавиахим».

– А они там в Москве, похоже, и в самом деле решили праздновать 7 Ноября всерьез, – помахал ему в ответ Беспятых, на подъеме от прочувственной командирской благодарности и премиальных двухсот граммов.

Уже стемнело, когда прошли под химкинским железнодорожным виадуком и впритирку миновали мост окружной кольцевой дороги.

– Ну, Егорыч, твою мать, – сказал Колчак, – теперь смотри в оба. Не будем утром у Кремля – пущу рыб кормить.

28.

Сталинский шпиль Северного Речного вокзала, подсвеченный снизу в каре гипсовых счастливцев с книгами и колосьями, медленно уходил назад по правому борту. Прижатые в ряд прогулочные теплоходы белели под ним. На корме одного пели под гитару на ужасающем русском английском: так мог бы петь на английском умирающий от полового истощения мартовский кот. Там гуляли.

Лоцман стоял на крыле мостика рядом с Ольховским, вытянув шею, и щурился в темноту.

– Теперь нам надо карман направо не прозевать, – озабоченно повторял он. – Там два рукава отходят – сразу в левый! В канал вдоль Большой Набережной втиснуться… Хорошо бы все-таки шлюпку спустить, командир, а?

– Что – не уверен?

– Тут уверен не уверен – а глубины смотреть надо, а?

Но шлюпку спускать не пришлось, потому что по надстройкам мазнул луч, и подлетел катерок под флажком.

– Вот да ни фига себе! – степенно и жизнерадостно раздалось оттуда, когда треск мотора упал до железного мурчания. – «Аврора»!

– Какими судьбами?

Направили вниз прожектор: в катере заслонились ладонями oт света двое в сизых пятнистых бушлатах и шерстяных шапочках, а флажок принадлежал речной милиции.

– Товарищи, дорогие, ребята, господа менты! – вскричал Егорыч с радушием деревенского дедушки, чающего обнять родимых внучат. – Подсобите до места дойти, уж отблагодарим!

– Отблагодарим – это как? – настроился на деловую волну мордатый сержант с полубачками и подбритым треугольником усов.

– Это пятьдесят баксов за проводку до Кремля, – сказал сверху Ольховский.

– До Кремля – стольник будет, – хмуровато прикинул сержант.

– Годится.

– Тогда держитесь за нами.

– Погоди! Пару ребят с мерным шестом к тебе спустим.

– А сколько у вас осадки, товарищи балтийцы?

– Почти шесть.

В катере свистнули:

– Неслабо! Смотрите, мужики, гарантий не даем, на ваш страх и риск.

– Да ладно, – примирительно сказал второй, – а баржи с гравием на сколько сидят.

– А почти шесть – это как?

«Практически без топлива, котлы сняты – осталось два, низ после ремонта легче, минус от проектной»:

– Это пять с половиной… но запас иметь надо.

– Хочешь? – имеешь.

Колчак снял шинель и повесил на крючок в штурманской. Делалось тепло и даже жарко.

– Ничего, – сказал он. – Течение здесь слабое… не Нева. Доползем на малых… согласно атласу!

Катерок тихо двинулся впереди, ведомый слепяще-синим лезвием прожектора, косо воткнутым в воду. Перегнувшийся через борт Беспятых, старательно страхуемый Шуркой, совал в дно полосатый шест с марками, и сержант гудел в мегафон:

– Семь ровно! – И через полминуты – полста с небольшим метров: – Шесть восемьдесят! Шесть шестьдесят! Шесть восемьдесят!

От сосредоточенного до болезненной чуткости внимания шорох крови в ушах начинал казаться шуршанием песка, вымываемого под малыми оборотами винтов. Девятиэтажки с редко горящими окнами замедленно откатывались назад вдоль берегов канала.

– После Волоколамского железнодорожный мост – и к повороту налево на Москва-реку, – приговаривал Егорыч. – Хорошо… хорошо…

Габисония на руле сглатывал шершавым горлом, усилием всех чувств сливая себя со штурвалом.

– Шесть с половиной!

– Влево давай, чтоб вписались в фарватер!

– Лево сорок, средняя малый назад, правая добавить оборотов!

Баковый огонь покатился влево мимо пустыря, озера за его узким перешейком, и выровнялся на середине автомобильного моста.

– Ох мачты снесем, – беззвучно простонал Ольховский.

– Пр-ройдем…

Наверху заскрипело, заскрежетало, что-то с лязгом упало на крышу бывшего матросского камбуза, ныне музейно-показательной радиостанции. С матом выскочил маркони.

– Стеньгу сломали! – страшным голосом закричал сигнальщик. – И грот-стеньгу сейчас сломаем! господин командир!!!

– Не вопи, – ответил Колчак. – Сломаем – починим.

Как сучком по ксилофону, пробороздили грот-стеньгой по опорным ребрам настила и продолжали движение к Серебряному Бору.

– Шесть ровно! Эй, на «Авроре» – шесть ровно!

– Слышу. Продолжать.