Читать интересную книгу Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина

схватился за голову, сжав ее руками. — У меня сейчас голова лопнет, — пожаловался я вслух. — Или он действительно не знал? Намеки видел, но не думал, что дело так далеко зайдет? А зять — католик?

— Он все время пытался уговорить Леона в православную веру креститься.

Я повернулся к Катерине, с трудом различая, что она сидит, склонив голову.

— А он начал торговаться? Или ты ему шепнула, чтобы не суетился, все будет в лучшем виде?

Она кивнула, но я так и не понял, к чему это относится.

— Что же нам делать? — Так, спокойно, если ты ее сейчас убьешь, это ничего не изменит, у Долгоруких Анька на замену есть, и стоит ей понести — все, отбегался Петрушка.

— На что ты готова пойти, что со своим Леоном обвенчаться и мне помочь? — я пристально смотрел туда, где в темноте белело ее лицо и растрепанные белокурые волосы.

— На всё. Я на всё пойду, — с жаром выдохнула Катерина.

— И отца с дядькой предать сможешь? — я нагнулся к ней так, чтобы никакие чужие уши случайно не услышали нас.

На этот раз она молчала долго. Я уже думал, что она не ответит, но услышал вздох, и Катерина прошептала куда-то мне в шею:

— Только отца и дядьку? Иван, Анна, все остальные, не пострадают?

— Нет, только отца и дядьку, — твердо уверил я ее. Без этих двоих остальные в общем-то никто и звать их просто Долгорукие. Но раз торгуется, значит, еще не совсем совесть потеряла.

— Только если слово дашь, что не будешь в смерти их повинен.

— Не могу. Если их к ссылке приговорят и они по соседству с Александром Данилычем откинутся, то я все же буду виновен в их смертях, — я покачал головой.

— Нет, я не об этом. Пообещай, что не приговоришь их к казни.

Я задумался. Вообще-то мыслишка о том, чтобы раз и навсегда выжечь эту заразу, не раз и не два посещала меня, но нужно было что-то решать, а без ее помощи мне все же не обойтись.

— Обещаю. Какой бы приговор им ни вынесли, казнить я их не буду, клянусь, — торжественно произнеся эти сакральные слова, я снова наклонил голову, чтобы услышать ответ Катерины.

— Хорошо, я тебе верю. Что я должна делать?..

Дверь приоткрылась.

— Государь, Верховный тайный совет собран, — отрапортовал Репнин и скрылся, прикрыв за собой дверь.

Ну что же, теперь только вперед.

Собрать совет для Долгорукова оказалось плевым делом. Ну еще бы, гости-то все еще гостили в его доме, включая всех представителей совета. Собрались они в большой гостиной и сидели на диванах, лениво переговариваясь между собой. Я стремительно вошел в комнату, встал посредине. Сейчас побольше пафоса.

— Алексей Григорьевич, члены Верховного тайного совета, в этот день объявляю я о своем намерении взять в жены Екатерину Алексеевну не позднее девятнадцатого января следующего года. Торжественное объявление о нашем будущем счастье состоится тридцатого ноября в Головинском дворце, коий останется за ней до самого венчания. С этого дня будет присвоен Екатерине Алексеевне титул ее высочество государыня-невеста.

Сказав все это скороговоркой, я развернулся и, не дав господам временщикам опомниться, выскочил за дверь.

Вернувшись в свои комнаты, я проорал с порога:

— Митька!

— Да, государь, — он материализовался передо мной мгновенно.

— Собирайся, мы уезжаем.

Выйдя из спальни, я в гостиной нашел Репнина. Тот сидел вместе с Михайловым и что-то составлял. Насколько я понял, это был проект устава для организующегося полка.

— Юрий Никитич, прикажи седлать коней.

— Уезжаем? — Репнин вскочил из-за стола.

— Да. Возвращаемся в Лефортовский дворец.

Это была авантюра чистейшей воды, но как поступить по-другому, я просто не представлял. Ждать, когда пройдут сборы, было просто невыносимо, и я решил подождать на улице. Выйдя наружу, побрел по ухоженной живописной тропинке, которая петляла между беседок и небольших фонтанов. Летом здесь наверняка красиво, когда все увито изумрудной зеленью, а брызги воды из фонтанов искрятся на солнце, словно бриллиантовые слезы. Задумавшись и представляя, как именно выглядит этот сад в период цветения, я не заметил, как вышел к самым воротам.

— Я убью тебя! — немецкая речь, родная речь моей матери, обрушилась на меня словно упавший с неба камень. От небольшой кованой калитки отделилась тень и метнулась в моем направлении. В руке у нападавшего блеснул кинжал.

Я даже не успел удивиться, как вышедшие следом за мной и идущие чуть сзади и с боков гвардейцы бросились наперерез этому ненормальному, в котором я в последний момент узнал графа Миллезимо, и уже через мгновение парень лежал на земле, содрогаясь от собственной беспомощности, глядя на меня полыхающими от ненависти черными глазами, горящими на небритом лице.

— Эко тебя жизнь-то стукнула, — я смотрел на него сверху вниз, а затем протянул руку к застежке плаща. — Отпустите его, — приказал я гвардейцам, сделал шаг назад и выхватил шпагу. Граф поднялся, стряхивая с себя руки гвардейцев. — Что же ты напал из засады? Не мог, как дворянин, вызвать меня на честную дуэль?

— Императоры не дерутся на дуэлях, — в голосе Леона звучала обреченность.

— Ну а я вот дерусь. Как не драться, если речь о моей невесте идет, или ты меня по другой причине убить хотел? Так если нет, то защищайся, сударь.

Он едва успел выхватить шпагу, но я не стал с ним фехтованием заниматься. Сократив расстояние, перехватил его руку с зажатой шпагой, надавив большим пальцем в область «табакерки». Леон вскрикнул и выронил шпагу, я же обхватил его шею между плечом и предплечьем, используя полученный угол как рычаг, слегка нагнул, при этом нагнулся сам и зашептал ему в ухо. Хоть мы и говорили по-немецки, шанс, что нас могут подслушать, был крайне высок.

— Ну куда ты полез, кретин? Я же с кинжалом один на один на волка выхожу. Неужели думал, что с тобой не справлюсь?

— Пусти, — он попытался вырваться, но лишь еще ниже наклонил его голову. Еще чуть-чуть, и послышится треск ломаемых позвонков.

— Да не дергайся, все равно не вырвешься, — я надавил еще немного и снова зашептал: — Ты же знаешь, что я не могу на Катьке жениться, потому что эта дура веру предков поменяла? Кивни, только слегка, если знаешь, чтобы я не решил, что ты снова вырваться хочешь. — На этот раз он слушал более внимательно. И наконец-то прекратил вырываться. — Она твое дитя носит, ты в курсе? — Он снова затрепыхался, пришлось снова перекрывать ему кислород. — Да что ты вырываешься? Спокойно, я сказал. Даже если бы она снова в православие крестилась, я чужого ублюдка