Читать интересную книгу Духовная прародина славян - Михаил Серяков

Следы брака Неба и Земли проглядывают и в другом варианте змееборческого мифа, связанного с образом кузнеца. В Полесье в 1975 г. было записано два таких сказания про происхождение рек: «У нас у осень ета праяць кавалi свята… Тоже была змея, нарiсована ана наподобiе свiньi дзiкай, такiе лахматые у уши, рог не було у ней. Уот ана хадзiла i ела людзей. Уот да каваля дашпа, гаворiць: «Аддасi мне сына, аддасi мне сына сваго!» Кароль цi то каваль сказау: «Атдам, толькi пралiжi железные дверi»… Уот ен сыну сказау, i анi с сынамi кавалi… Ана сказала: «Кагда прiттi?» А ен сказау: «Завтрi». Уот ен скавау железные дверi. «Када пралiжеш, пасаджу сына, пряма iз кузнi пасаджу на язык».

А янi за то время падгатовiлi железные дверi плуг, клешчi, прутья, прута такога железнага.

Ана прiшла: «Кузьма, ты тут?» — «Тут». — «Садзi сына». — «А ты лiжи дверi». Ана как лiзнула, за тpi раза пралiзала дверi его. (Уот еiльная такая была!) Ну дак ен: «Падаждi, я тебе сына садзiць!» Да тады клешчамi за язык, да дверi атчинiлi, а другой дзержиць, а другой — плуг. Ну запрепi ея у плуг, дак ен крута да крута…

Дак мая матка ездзiла пад Лoey, дак там река, каже (я не знаю, е река у Лoeвi), дак кажець: там дак Кузьмы-Демьяна роу.

Дак ета яна лецела у реку жраць вады, — дак так i плугам праарау, дак i не зарос й целый век, — дак у реку, да жрала, жрала воду, да i лопнула.

Дак ета у восiнь, замароскамi — Кузьма-Дземьян, дак кавалi пьюць, гуляюць.

I асвабадзiл Кузьма-Дземьян людзей, I даже землю людзей»[460].

Насколько мы можем судить, изначально данный миф в символической форме содержал отголоски мотива священного брака Неба и Земли. На это нам указывает образ плуга, равно как и то, что пахота земли символически воспроизводила половой акт между двумя божествами. Сексуальная символика земледельческих работ появляется еще в период индоевропейской общности, о чем красноречиво свидетельствует сходство соответствующих ритуалов и идей у различных народов этой языковой группы. В Индии слово «лангалам» обозначало не только плуг, но и фаллос. Бог Индра, убивший Вритру и проложивший русла рек (Ф.Б.Я. Кейпер довольно обоснованно предположил, что в основе этого весьма распространенного ведийского мифа лежал процесс человеческого зачатия), издревле является господином плуга или вспаханной им борозды, упоминаясь в этом качестве среди других божеств поля: «Индра пусть вдавит борозду!» (РВ IV, 57,7). В иранской Авесте (Вендидад, Ш, 25–27) мы встречаем прямое отождествление женщины с землей и их оплодотворение соответственно мужем и пахарем: «Тот, кто обрабатывает эту землю… левой рукой и правой, правой рукой и левой, тот воздает (земле) прибыль. Это подобно тому, как любящий муж дарует сына или другое благо своей возлюбленной жене, покоящейся на мягком ложе. (…) Так говорит (ему) земля: «О ты, человек, который обрабатывает меня левой рукой и правой, правой рукой и левой, поистине буду я рожать без устали, производя всякое пропитание и обильный урожай»»[461]. Достаточно вспомнить в этой связи и фиксировавшийся на Руси еще в XIX в. этнографами обычай ритуального совокупления на вспаханном поле и сделанное Д.К. Зелениным следующее замечание: «К этому циклу близок обряд закапывания мужского полового органа в землю с целью оплодотворить ее»[462]. Символизм этот, как в свое время отмечал А.А. Потебня, переходил и на плуг: «В славянской поэзии земля, поле — символ женщины, орать землю — символ любви и брака. Отсюда плуг — символ оплодотворяющего начала»[463]. Эти общие соображения подтверждаются белорусской традицией, где после первой брачной ночи показывали гостям рубашку молодой и, если невеста была девушкой, пели следующую песню:

Казали нам Семенька гультай, —Золотую сошеньку направляу,Черную облогу раздирау[464].

Наконец, не лишним будет вспомнить, что и само слово семя в русском языке одновременно обозначает и зерно для посева, и мужское семя. Как мы видели из ряда приведенных текстов, Божий коваль, запрягши в плуг змея, пропахивает на нем в земле русла рек. В свете рассмотренного первого пласта этого мифа становится понятным наличие половой символики и в названии Днепра: «В этой связи следует напомнить, что в самом названии Днепра (др. — русск. Дънѣпръ) выделяется два элемента: первый, родственный др. — инд. Danu (мать Вритры, «поток»), авест. danu «поток», «река», название враждебного племени Danu, и второй, восходящий к и. — евр. iebhr— с идеей оплодотворения»[465]. В.В. Иванов и В.Н. Топоров обращают также внимание на то, что последний днепровский порог называется Гадючий, что также вписывается в миф о змееборстве Сварога.

Второй пласт значений рассматриваемого мифа объяснял происхождение тех или иных рек. В различных вариантах этого сказания в этом качестве фигурируют приток Припяти Вить, какая-то река подо Львовым, Западный Буг, и, по всей видимости, Днепр. В ряде случаев Божьим ковалям приписывалось создание русла не какой-либо одной реки, а многих рек: «Вони зачепили тим крюком змiю за язик та запрягли в великий плуг та давай межi робити I будьто ото, де великi рiчки як от Волга, Днiпр I т. н., ото орали ix Кузьма-Демьян змiею»[466]. Наконец, третий смысловой пласт был посвящен возникновению у славян земледелия. Таким образом, мы видим, что в этом варианте змееборческого мифа у восточных славян вновь сплетаются воедино разные символы, связанные как с прародителем Боем, так и с богом неба Сварогом. Если приводившееся в первой главе белорусское предание связывало образование рек с собаками Боя, то данный миф относит их образование к деяниям божественного кузнеца. Если созвездие Ориона воспринималось как фаллическое начало, а впоследствии и в образе плуга, то именно плугом Сварог пропахивает русла различных рек. Наконец, и сам этот змееборческий миф имеет своей подосновой миф о священном браке Неба и Земли.

Когда же возник у наших далеких предков образ Сварога? Приведенные в этой главе факты показывают, что это был весьма длительный процесс. Понятно, что образ бога-кузнеца не мог появиться до возникновения самого кузнечного дела, т. е. времени энеолита. Проанализированные в исследовании о Свароге данные позволяют датировать возникновения у праславян образа бога неба эпохой неолита или как минимум началом перехода к веку металла. С другой стороны, использование и, по всей видимости, почитание огня имело место еще в глубокой древности. Как отмечают археологи, очаги и другие следы использования огня обнаружены в пещере Эскаль (Франция), которая датируется 700 тыс. лет. В силу этого мы можем предположить, что истоки образа Сварога уходят в глубь каменного века, однако окончательное сложение его образа как бога неба и тем более бога-кузнеца произошло, соответственно, в эпохи неолита и энеолита. Следует отметить, что отличительную черту этого бога составляет его связь с различными достижениями человеческой культуры: сначала с огнем, затем с вареной пищей, впоследствии с кузнечным делом и установлением института брака. Очевидно, именно эта тесная его связь с культурой и побудила славянского переводчика «Хроники» Иоанна Малалы отождествить Сварога с древнегреческим богом-кузнецом Гефестом.

Глава 13. Битва за рай

Как мы видели в предыдущих главах, бог-кузнец освободил людей и, как говорит полесский текст, «даже землю людей» от власти змея. Однако оставалась еще одна важная сфера мироздания, где это чудовище сохраняло свою власть. Речь идет о загробном мире. Как было показано выше, раньше тело покойника зарывали в землю, которая мыслилась как материнское начало, через определенное время порождающее человека вновь, а тесно связанная с культом Великой Богини змея считалась благожелательным и охраняющим началом. Однако после патриархальной революции прежняя система верований рухнула, а оставшиеся от матриархата представления зажили собственной жизнью. Образ подземной змеи никуда не делся, но из положительного превратился в отрицательный, опасный не только для новых представлений, но и для принявших их людей. В результате свержения культа Великой Богини лоно Матери-Земли стало смертельно опасным для ее детей, а в ее недрах завелась страшная змея.

Побывавший на Волге в 922 г. и лично видевший там погребальный обряд русов Ибн-Фадлан оставил нам его такое описание и, самое главное, объяснение одного из участников: «После того подошли (остальные) люди с деревом (лучинами) и дровами, каждый из них имел зажженный кусок дерева, который он бросил в эти дрова, и огонь охватил дрова, затем судно, потом палатку с мужчиной (мертвецом), девушкой и всем в ней находящимся, потом подул сильный, грозный ветер, пламя огня усилилось, и все более разжигалось неукротимое воспламенение его.

Подле меня стоял человек из Русов, и я слышал, как он разговаривал с толмачом, бывшим при нем. Я его спросил, о чем он вел с ним речь, и он ответил, что Рус сказал ему: «Вы, Арабы, глупый народ, ибо вы берете милейшего и почтеннейшего для вас из людей и бросаете его в землю, где его съедают пресмыкающиеся и черви; мы же сжигаем его в огне, в одно мгновение, и он в тот же час входит в рай»[467].