— Цыпленок, — сказала она в полусне.
— Я знаю, детка.
Она продолжала тупо смотреть на него.
— Что ты делаешь с цыпленком? — ее взгляд скользнул по его рукам.
— Мы поужинаем им, если мне удастся расправиться с его перьями. Она еще раз взглянула на жалкую птицу.
— Ты должен обварить его, — сказала она.
— Что?
— Обварить его. Окуни в кипяток. Тогда легче будет ощипывать, — ее опять била дрожь.
Зекери взглянул на взъерошенного цыпленка.
— А что дальше, как ты думаешь?
Она отвела глаза в сторону.
— Я искала тебя, а ты ушел, — она снова впала в полубессознательное состояние. Ей было очень холодно.
Он не стал обваривать цыплят, а поступил по-своему. Ощипал, как умел, отрезал головы, лапки, крылья, выпотрошил, как рыбу. А потом выбросил потроха в воду, и сполоснул тушки в реке. Вернувшись к костру, Зекери уложил цыплят в горшок, залил водой и опустил туда же два яйца. Горшок он поставил на огонь.
Поколебавшись немного, Зекери распахнул спальник и лег рядом с Элисон внутрь мешка. Он замерз, а надо было еще следить за варевом. Усталость совсем одолела его, но тело чувствовало жесткую землю, на которой был расстелен спальный мешок, и Зекери было неуютно. Он крепко обнял Элисон, с беспокойством ощущая ледяной холод ее тела под тонкой футболкой. Она казалась такой маленькой рядом с ним, и он чувствовал себя защитником, наслаждаясь этой ролью.
Приятная тяжесть револьвера в заднем кармане придавала Зекери уверенность в своих силах. И какое это было блаженство вот так прилечь с ней рядом, позволить себе расслабиться на несколько минут — лишь на несколько минут! Он ослабил объятья, и она заворочалась, устраиваясь поудобнее, и, наконец, повернулась к нему спиной, прижавшись к его груди, как маленькая девочка. Согревшись теплом его тела, она перестала дрожать и крепко уснула. Зекери был на седьмом небе, наслаждаясь ее невинной близостью, в голове вертелась одна и та же мысль: он обнимает знаменитую девушку Галле, фотомодель с рекламы духов — нет, он не мог в это поверить, несмотря на очевидность. Всего несколько минут, — обещал он себе, прикрывая усталые глаза. И моментально отключился.
Проснулся он через несколько часов.
Не соображая, где он находится, Зекери в полусонном состоянии ощутил рядом с собой теплое женское тело. Мягкая нежность этого тела мгновенно наэлектризовало Зекери, так что каждой клеточкой он ощущал все уголки его.
Он нежно прикоснулся пальцами к выпуклости бедра и ощутил горячую шелковистость гладкой кожи. Он нащупал на ее бедре узкую полоску тонкой материи, которая, как он знал, была бледно-розового цвета. Затем его пальцы нырнули в мягкую выемку, ощутив нежную кожу ее гладкого плоского живота. Он хотел ее, хотел заниматься с ней любовью. Медленно. Изощренно. Он хотел, чтобы она хотела того же.
Он никогда не брал женщин силой, без их согласия, и, конечно, не собирался делать этого сейчас. Поэтому он медленно провел рукой вверх по ее ребрам и наткнулся на мягкую теплую грудь под тонкой футболкой. Он разрешил своей руке пробраться под трикотажную ткань и поласкать упругие груди, а пальцам — поиграть персиково-коричневыми сосками, которые он видел однажды в душевой. Он пережил несколько бесконечно восхитительных минут, испытывая подлинное желание обладать именно этой женщиной — чувство, давно забытое им.
Через несколько минут он заставил свое напряженное, не желающее ему подчиняться, тело отодвинуться от Элисон, и Зекери сменил уют спального мешка на холод каменной пещеры. Встав, он инстинктивно проверил, на месте ли оружие, пистолет был при нем. Огонь почти потух, и часы показывали четыре часа утра. Цыпленок почти остыл, но был хорошо проварен. Боясь тех чувств, которые она возбуждала в нем, Зекери все же не мог удержаться — он долго смотрел в ее умиротворенное спящее лицо, с аппетитом поедая цыпленка и подбрасывая ветки, чтобы поддержать огонь. Когда костер ожил, он вышел из пещеры, собрал дрова в предрассветных сумерках и подтащил их поближе к огню.
— Эй, — он потряс ее за плечо достаточно сильно, чтобы она пришла в себя, и протянул кружку с бульоном, удивляясь, что даже мимолетное прикосновение волос Элисон к его руке возбуждало его так, как не возбуждала ни одна женщина на протяжении последних лет. Зекери чувствовал себя выше, сильнее и моложе.
— Выпей это, — сказал он спокойно. И она покорно выпила.
Когда он с удовлетворением увидел, что все идет хорошо, и она снова уснула, он опять нырнул под одеяло, радуясь, как школьник, с наслаждением ощущая прикосновения ее кожи к своей обнаженной груди. Он прижал Элисон к себе, пытаясь не давать воли своим рукам, и почувствовал, что она нежится в его объятиях. И прежде чем уснуть, Зекери поцеловал грубый шрам на ее плече.
Несмотря на обложенное тучами небо, забрезжил серый рассвет. А вместе с ним посыпал мелкий дождик. Капли влаги покрыли листву на деревьях каньона и медленно стекали на землю. Дождь стучал по камням у входа в пещеру, как стучал он по этим же скалам и булыжникам сотни лет, изнашивая их и меняя их облик. Высоко на гребне каньона сидел иссиня-черный ягуар и смотрел, не мигая, желтыми глазами, на вход в пещеру, подкарауливая непрошенных гостей, занявших его жилище.
15
Это был восхитительный поцелуй: долгий, влажный, страстный, бесконечный… Мир исчез. А когда реальность вернулась, существовал лишь вкус его губ, ощущение его тела, крепкого, сильного, такого близкого сейчас. Ей хотелось увидеть его лицо, но взгляд ловил только пустоту, а томительные поцелуи лишали плоть всякой воли. Но как можно не попытаться разглядеть лицо человека, чьи ласковые руки цепко сжимают ее в своих объятиях, проникают в самые интимные уголки ее тела, возбуждая и приводя в смятение все чувства? Она хотела видеть его. В конце концов, это несправедливо! И подбежав к каменному мостику, она заглянула в воду… Но не нашла там его отражения. И вдруг увидела: его глаза, неуловимо изменчивые, пламенеющие золотом на солнечном диске. Она улыбнулась, потянулась всем существом навстречу солнцу и теплу.
— Доброе утро!
Тут она окончательно проснулась и в растерянности увидела: ранние сумерки, еле брезжит рассвет. А приснившееся ей солнечное сияние — всего лишь жар разведенного костра, на котором готовится пища, да согревающее тепло двух накинутых поверх ее спального мешка грубошерстных одеял. Сон был поистине странный. И необычайно важный… Но главное, Зекери вернулся! Глиняный горшок стоял на раскаленных камнях костра.
— Я очень не хотел тебя будить: ты улыбалась во сне.