Читать интересную книгу Воспоминания о Максимилиане Волошине - Максимилиан Волошин

На северной, длинной стороне стола сидели мы - трое новоприбывших; Елена Оттобальдовна, распоряжавшаяся едой: разливавшая суп или борщ, распределявшая порции второго блюда, - и рядом с ней пожилая, совсем седая ее знакомая, скоро уехавшая. Не помню ее имени, откуда она. Не ее ли Макс в шутку - называл Dame de pikue *. Она помалкивала. Не помню ее голоса.

* Пиковая дама (франц.).

За нею, на переднем углу стола, сидел Миша, невысокий, худощавый. Небольшие глаза. Довольно странный взгляд. Кажется, племянник Елены Оттобальдовны. Увы - психически больной. Мания преследования. Иногда он отваживался пообедать со всеми, но чаще предпочитал есть у себя на чердаке дома, где он жил и где он мог тщательно обследовать еду, прежде чем решиться ею воспользоваться.

Вот мы и обошли вокруг стола и назвали всех сидевших. Так было в день нашего приезда. Так было каждый день. Потом состав мог слегка измениться. Приехал жених Аси * (она была на два года моложе Марины: осенью ей должно было минуть семнадцать). Потом обе пары - Марина с Сережей и Ася со своим будущим мужем - уехали.

Время от времени приезжали гости. Петр Николаевич Лампси - феодосийский мировой судья, кажется - внук Айвазовского. Его воспитанник - Коля Беляев, высокого роста, даже выше Сережи Эфрона - весьма красивый юноша. В то лето, очень часто, почти постоянно, к нам присоединялся юный художник - Людвиг Квятковский **, чрезвычайно талантливый. Перед его искусством я безоговорочно преклонялся.

* Трухачев Борис Сергеевич (1892-1919).

** Квятковский Людвиг Лукич (1894-1977).

Иногда, не часто, присоединялся композитор Ребиков. И Константин Федорович Богаевский - замечательный художник, друг Волошина. Вскоре Макс привел меня в его чудесную феодосийскую мастерскую.

Лето 1911 года. Только одно лето, когда у меня был с собой мой дешевый фотоаппарат "Дельта", хорошо снимавший, хотя объектив был даже не "апланат", а просто ландшафтный. Вот <...> снимок: весь наш обеденный стол, со всеми участниками, без меня, конечно: я - снимаю. Мое место рядом с Беллой, там, где стоит Маня Гехтман.

На первом плане, впереди, сидят: слева Коля Беляев, справа Миша - какой резкий контраст!

Обед подходил к концу. Не помню, что было "на второе". Какое-то мясо с салатом или макаронами. Кажется, еще вместилище, вроде глубокого блюда с черешнями и персиками. Кроме того, у большинства были свои корзиночки или кувшины с фруктами. На стол была высыпана горка простецких сладостей: монпансье, мармелад.

Елена Оттобальдовна по возможности поровну распределяла их между всеми сидящими. Макс - это и для меня было ясно - разыгрывал нетерпение:

- Ма-а-ма! Если можно - мне без очереди! Я не могу ждать! Я очень хочу!

Елена Оттобальдовна - в свою очередь - разыгрывала суровую справедливость:

- Все получат по очереди!

- Но я, мама, не могу ждать! Не в силах.

- Тогда ты получишь последним!

Но дележ кончился благополучно. Мы тоже получили - каждый свою долю.

После обеда, к нашему удивлению, все - хором - скандировали сонет в честь матери Макса: тоже из "Коктебельских сонетов":

ПРА

Я Пра из Прей. Вся жизнь моя есть пря.

Я, неусыпная, слежу за домом,

Оглушена немолкнущим содомом,

Кормлю стада голодного зверья.

Мечась весь день, и жаря, и варя,

Варюсь сама в котле давно знакомом.

Я Марье раскроила череп ломом

И выгнала жильцов, живущих зря.

Варить борщи и ставить самовары

Мне, тридцать лет носящей шаровары,

И клясть кухарок! Нет! Благодарю!

Когда же все пред Прою распростерты,

Откинув гриву, гордо я курю,

Отряхая пепл на рыжие ботфорты.

Если мой читатель не знает, что значит слово "пря", он легко может его найти хотя бы в толковом словаре Ушакова. "Пря" - старорусское слово, обозначающее спор, борьбу. Теперь оно употребляется всегда в шутливом применении. Но у Жуковского можно найти "пря" еще в прямом смысле - и вдобавок поэт это слово склоняет.

Конечно, смешно склонять несклоняемую приставку "пра", обычную в словах прадед, прабабушка, прародина, праязык и во многих других случаях. Чудно склонять как своего рода женское имя. <...>

Не знаю, возникло ли это прозвище вместе с сонетом Макса или было в ходу и раньше. Но так уж к ней и приросло это наименование. Все мы привыкли ее называть "Пра". И она привыкла, что так ее называют. <...> Голова Пра величественна, несмотря на ее невысокий рост. Вглядитесь в фотографию. Вы ощущаете нечто древнее? Скорее - скандинавское.

Татарские полотенца - из них она шила свои кофты-казакины - были двух родов. Или яркие, с простым геометрическим, вышитым гладью узором вдоль всего полотенца (краски - желтые, красные, синие, черные), или другие светлые, украшенные мелкими блестящими пластинками - финифти? глазури? И меж них расшивка тоже мелкими узорами шелковых или шерстяных нитей. Так или иначе кофты-казакины Пра были весьма нарядными.

Волосы ее тоже были обильными и курчавыми - уже пополам с сединой. Но далеко не столь мощно обильные, как у ее сына.

ЕЩЕ О "КОКТЕБЕЛЬСКИХ СОНЕТАХ" МАКСА

Красавчик француз, monsieur Жюлья 2, и впрямь появился в начале мая в Коктебеле. Его цель была увезти свою любимую Elisabeth и жениться на ней. У самонадеянного негоцианта даже не могла промелькнуть мысль об отказе. Что же оказалось? Пусть об этом расскажет один из сонетов Макса:

ФРАНЦУЗ

Француз - Жулье, но все ж попал впросак.

Чтоб отучить влюбленного француза,

Решилась Лиля на позор союза:

Макс - Лидин муж, поэт, танцор и маг.

Ах! Сердца русской не понять никак,

Ведь русский муж - тяжелая обуза.

Не снес Жулье надежд разбитых груза:

- "J'irai perir tout seul a Karadak!" *

Все в честь Жулья городят вздор на вздоре,

Макс с Верою в одеждах лезут в море,

Жулье молчит и мрачно крутит ус.

А ночью Лиля будит Веру: "Вера,

Ведь раз я замужем, он, как француз,

Еще останется? Для адюльтера?"

* Я уйду погибнуть одиноким на Карадаг (франц.).

Между другими обманными придумками был дельфин, который будто бы приплывал, чтобы его доили и его молоком лечили слабогрудого Сережу Эфрона. Кроме того, Макс (он очень хорошо говорил по-французски) уверял, что может вместе с Верой ходить по воде, как посуху, хотя для удачи такого опыта требуется помощь - особое благоговейное настроение зрителей. Были "мистические танцы". Разнообразные "магические действа". Весь "вздор на вздоре", как сказал мне сам Макс, разыгрывался необычайно серьезно и совершенно. Сам Волошин был превосходным актером. Все Эфроны были театрально одарены и могли блестяще разыграть любую мистификацию.

Не знаю, верил или нет французский негоциантик всему происходящему перед ним. Но у него вряд ли могло возникнуть сомнение, что его Lili замужем... и за кем?

Так или иначе, ему ничего не оставалось, как через несколько дней удалиться из Коктебеля - навсегда.

Может быть, кому-нибудь покажется, что в таком "обмане" таится нечто жестокое. Это - неверно. В конце концов, здесь была наиболее гуманная форма отказа. Гораздо жестче было бы попросту сказать: "Уходите прочь, вы ошиблись адресом".

Теперь я понимаю, что все мистификации Макса неизменно клонились к добру. Тогда, еще мальчик-подросток, я вообще не задавал себе таких сложно-нравственных вопросов, слушая рассказы о всех мистификационных проделках с черноглазым негоциантом. <...>

Что касается нас, новоприбывших, мы не были подходящим объектом для таких экспериментов. Я был еще мальчик, а Белла... Макс с его сверхобычным чутьем ощущал - по ее лицу - недопустимость таких опытов. Пристальный открытый взгляд. Довольно крупный рот, постоянно отмеченный легкой улыбкой усмешкой древней египетской статуи: Таиах или Нефертити. Она нередко краснела от застенчивости, доверчивая, незащищенная... Вообще отношение Макса к Белле было неизменно доброжелательным, бережно дружелюбным.

День рождения Макса - 16 мая - был отпразднован без нас: мы ведь приехали в июне. Смутно помню: рассказывали, что был испечен большущий пирог.

Подарки? Но откуда их взять? И где найти деньги - их купить? Главный подарок - были "Коктебельские сонеты" - от лица "Неизвестного".

Этот "Неизвестный", то есть сам Макс, конечно, прекрасно - во всех подробностях - знал быт всего "обормотника". В этом парадоксальном сочетании строгой формы классического сонета и точнейших бытовых деталей таится особое очарование этой серии. Нередко мы слышим голос одного из участвующих в жизни этого замечательного клана. Чаще всего Макс предоставляет слово Лиле Эфрон и вводит в текст ее темпераментные и несколько наивные реплики.

Я уже приводил сонет под названием "Обед", где Лиля откровенно мечтает о шоколаде. Еще четыре сонета нас вводят в живой быт небольшого кружка, я сказал бы так: друзей Макса.

Утро

Чуть свет, Андрей приносит из деревни

Для кофе хлеб. Потом выходит Пра

И варит молоко, ярясь с утра

И с солнцем становясь к полудню гневней.