Когда герцог Савойский узнал об этом, он спросил, не сражался ли странствующий рыцарь Ринальдо с турками в Богемии, а г-жа ди Пеция подтвердила, что именно так все и происходило. Никто, кроме меня, не обратил на это внимания. Но я замечала все.
Армида была своего рода колдуньей, язычницей, соблазнявшей христиан и любой ценой добивавшейся, чтобы они были прокляты. Она использовала для этого разные зелья и чары; Армида обладала неувядающей красотой и вечной молодостью и имела в своем подчинении демонов ада. Для такой героини нужен был великолепный восточный наряд. Свекровь одолжила мне свои драгоценные камни, к ним я добавила свои украшения — драгоценности двух моих старых тетушек, владевших подлинными сокровищами, так что в том костюме я в полном смысле сверкала. Мое длинное, открытое спереди платье было сшито из переливающейся золотом и серебром ткани и снизу доверху украшено рубиновыми розами с изумрудными листьями. Оно было таким тяжелым, что требовалось не менее трех человек, чтобы поддерживать его. А в моем распоряжении был только малыш Мишон, коротко остриженный, с лицом, покрашенным в черный цвет, и одетый в турецкий костюм, — другими словами, на нем были короткие шаровары, ожерелья и брыжи, как это можно увидеть на венецианских полотнах. Весь двор обратил внимание на его икры. Странно было то, что он не рос и по-прежнему выглядел как семилетний ребенок, хотя ему уже было двенадцать. В дальнейшем вы узнаете, почему я обращаю на это ваше внимание.
Мое платье имело сбоку разрез, как у охотниц, что позволяло видеть стройную ногу и стопу, обутую в античный котурн, который был расшит бесчисленными камнями. На мне был жакет из серебристой ткани, украшенный маленькими талисманами из инкрустированных золотом голубых камней, которые, по-моему, называют бирюзой. Турция очень богата такими камнями. Прическа у меня была также необыкновенной. Волосы локонами ниспадали на плечи и до середины были стянуты усыпанной бриллиантами сеткой, на голове была диадема из редчайших камней с темно-красным рубином, достойным королевы. В центре диадемы помещалась сова изумительной ювелирной работы: перья колдовской птицы были сделаны из разноцветных камней, а глаза — из рубинов фиолетового оттенка. До сих пор я храню эту диадему, украшенную, помимо прочего, и настоящими перьями, которые торчали из нее так, чтобы показать всем, какое дикое существо эта Армида; все остальное — мои уши, руки, шея — просто переливалось от блеска камней. Мой пояс целиком был расшит ими. Когда я появилась на помосте, мне стали рукоплескать. Если не считать наряда герцогини Савойской, мой костюм оказался самым красивым на маскараде и очень шел мне. Пожалуй, он был даже самым лучшим. Дамы просто умирали от досады и зависти.
Герцог во главе своих цыган выехал на арену верхом; попона и сбруя его великолепного белого коня сияла золотом, серебром и бриллиантами. В свете солнца одежда принца также слепила глаза. Я поняла тайный смысл его маскарадного костюма, увидев на груди принца коробочку, точную копию той, что подарил мне венецианский колдун, только она была чуть побольше и несла на себе надпись:
«Охраняю от всего».
Этот амулет был самым красивым украшением костюма, который и сам по себе поражал роскошью. Все придворные заметили коробочку и решили, что здесь скрывается какая-то тайна: у них ведь тонкое чутье, они издалека все угадывают. Проезжая мимо нас, Виктор Амедей опустил копье, приветствуя принцесс и придворных дам. И тогда мы увидели буквы, вышитые на его знамени. Придворным сфинксам, прочитавшим это слово, было над чем поломать голову:
«Незнакомке!»
Затем мы разглядели круговую надпись на изображении часов:
«Спокойны внешне, взволнованы внутри».
Герцогиня Савойская обернулась ко мне — я стояла за ее креслом — и очень тихо произнесла:
— Графинюшка, надо сегодня же вечером найти ту незнакомку, ради которой герцог жертвует мною.
Она произнесла эту фразу таким тоном, что мне стало ясно: герцогиня не очень рассержена. У меня же больше не осталось сомнений: амулет был безмолвным признанием, которое я обязана была заметить и пренебрегать которым впредь было уже невозможно.
Итак, все это щегольство, великолепие, многолюдье и пышное празднество, так не соответствующие вкусам герцога Савойского, были предназначены мне. Я стала главным действующим лицом, королевой этого двора; одно мое слово — и все бросятся к моим ногам, включая самого повелителя. В какое-то мгновение у меня закружилась голова, я закрыла глаза: мне казалось, что я вот-вот упаду с этой высоты. Во мне впервые проснулось честолюбие, даже властолюбие, я почувствовала силу страсти, до сих пор мне неизвестной, и с таким сожалением и волнением посмотрела, как удаляется принц, что он, наверное, был бы счастлив уловить этот взгляд.
Состязание четверок было красиво и продлилось долго. Само собой разумеется, победителем стал герцог Савойский; властелины не позволяют себя побеждать. В это время принц Евгений находился в Турине и на турнире возглавлял группу индейцев. Ему, как и другим, пришлось покориться главе семьи; но он первым после герцога был удостоен награды. Виктор Амедей сам позаботился о том, чтобы добиться того, чего ему хотелось. Когда они вдвоем поднялись на помост, где сидели дамы и где обычно вручается приз за храбрость, герцог Савойский взял принца Евгения за руку и сказал Клоринде:
— Прекрасная воительница! Вот молодой иноземец, которому я уступаю несравненную радость быть увенчанным вами, хотя делаю это, глубоко сожалея, что сам лишаюсь столь великой чести. Но он прибыл из такого далека и так достоин награды, что я не осмеливаюсь отнять ее у него. Позвольте же одной из ваших дам, чьи глаза сверкают рядом с вами, надеть мне эту перевязь, драгоценнейший и незабвенный дар для моей души.
Принцесса ответила ему очень изящной короткой речью, закончив ее обещанием указать рыцарю Ринальдо ту прекрасную даму, к которой он должен обратиться, дабы избавить его от неимоверно трудного выбора в таком созвездии необыкновенных красавиц.
Среди дам, окружавших герцогиню, я, без сомнения, была самой красивой и одетой роскошнее всех, мне и был передан приз, предназначенный победителю. Принц преклонил колено, подставил голову, и я набросила перевязь на его латы.
Голова его была опущена, лица нельзя было разглядеть; он взял мою слегка дрожавшую руку и поцеловал ее с такой страстью, что даже у самой неискушенной женщины не осталось бы никаких сомнений в его чувствах.
Я резко отстранилась; мой строгий вид никак не вязался с церемонией, которую мне поручено было совершить. Герцогиня-мать из-за легкого недомогания отсутствовала, иначе она догадалась бы обо всем.