тут тоже имеется.
– Но что же произошло, ответьте, прошу вас?!
– В интересах следствия я не уполномочен разглашать информацию… Послушайте, наше время дорого. С вашей помощью или без, но мы вынуждены арестовать Тилляева. И только от вас зависит, будет ли это сделано тихо и спокойно, либо со скандалом и шумом.
– Я должен позвонить Александру Артёмовичу, – ухватился за соломинку Москвин, думая, что начальник райотдела всё же даст возможность довести спектакль до окончания.
– Это не поможет, – заявил капитан, поднимая правую руку, чтобы жестом дать своим подчинённым разрешение действовать.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но появление ещё одного персонажа приостановило развитие событий в тревожном ключе.
В холл вошла высокая элегантная женщина, одетая в тёмно-бордовый костюм явно «от кутюр», который виднелся под распахнутым бежевым плащом, тоже достаточно стильным. Она постукивала тёмно-синими туфлями довольно большого размера (Денису бы точно подошли), скорее всего, также известного бренда. Волнистые, чуть не доходящие до плеч русые волосы красиво обрамляли немного бледное лицо. Глаза скрывали большие очки «Рэй Бен» со слегка затемнёнными стёклами. Вошла она как хозяйка, но хозяйка встревоженная, словно уже знающая, что в её доме происходит неладное.
Москвин явно был в курсе, кто это. Он поднялся, обошёл стол и, пожирая глазами светлую шатенку, сказал только одно слово «здравствуйте».
– Рада встрече, Владислав Семёнович… Могу я узнать, что здесь происходит? – обратилась она сразу ко всем присутствующим.
Голос у женщины был низким, звучным и хорошо поставленным, как у человека, которому часто приходилось много говорить вслух, и не просто говорить, а командовать.
– Простите, а вы кто и на каком основании задаёте вопросы? – сразу же ощетинился Максим Черенков.
– Я – главный режиссёр этого театра, – заявила женщина. – Могу предъявить все необходимые документы.
– А я, в свою очередь, готов подтвердить личность и правоту всего сказанного, – быстро добавил администратор.
– Я только что была в вашем главке, капитан, – произнесла женщина. – Полковник Вахрушев должен сейчас позвонить по этому телефону, – она показала пальцем с изысканным маникюром на аппарат, лежащий между бумагами и калькулятором. – Будьте добры, возьмите трубку.
– И какое основание… – начал было Черенков, но телефон действительно зазвонил в эту же самую минуту. Милиционер колебался, и тогда женщина кивнула Москвину. Семёныч поднял трубку и произнёс:
– Театр… Да… Да… Вот, он здесь, рядом со мной… Товарищ Черенков, возьмите трубку, это вас.
Капитан, недоверчиво и недовольно поблёскивая глазами, принял трубку у администратора.
– Слушаю, Черенков… Я, товарищ полковник… Так точно, согласно ордеру прокуратуры… Понятно… Разрешите вопрос. Что делать, если упомянутый Тилляев вздумает сбежать?.. Тоже понятно. Так точно, ожидаем окончания спектакля. Есть, товарищ полковник.
Затем милиционер вернул трубку Москвину и обратился к своим подчинённым:
– Слышали разговор? Приказ не отменён, но нам велено ни в коем случае не вмешиваться в ход пьесы. Полковник Вахрушев берёт ответственность за все возможные проблемы на себя.
– Вас сейчас проведут в служебное помещение, – сказала женщина, назвавшаяся главным режиссёром. – Просьба ожидать там. После спектакля я позову вас в кабинет, и Тилляев пойдёт с вами. Только давайте постараемся сделать всё тихо и аккуратно, так, чтобы другие актеры ничего не увидели.
– Послушайте… – произнёс Черенков. – Я, вообще-то хорошо знаю этот театр и не раз посещал его. Слежу за информацией. И всегда был уверен, что главный режиссёр здесь – это Евгений Атаманов.
– Я скоро подойду к вам и лично расскажу о том, что не попало в прессу, – сказала шатенка.
А чуть позже, когда Москвин проводил милиционеров в актёрскую курилку и вернулся в холл, к своему рабочему месту, он обратился к женщине:
– Конечно, я читал все ваши сообщения и смотрел фото, переданные по факсу, но, признаться, до сего момента не был готов увидеть вас лично, так сказать, непосредственно своими глазами… Как я должен к вам обращаться?
– Об этом позже. Сейчас немедленно звоните Левитану.
– Но с ним же обычно разговаривал… – начал сомневаться Москвин.
– Владислав Семёнович, вы же понимаете, что эти разговоры велись от лица другого человека. К тому же вы с адвокатом знакомы лично и хорошо знаете, что надо говорить.
– Так вот, я не знаю, что говорить, – пробормотал администратор, листая блокнот с телефонными номерами.
– Если коротко, сегодня ночью стреляли в какую-то девушку. Я, конечно, знаю, в какой разгул бандитизма приехала, но дело не в этом. Имеются якобы неопровержимые улики, что стрелял наш молодой актёр, некто Денис Тилляев. Я лично предполагаю, что всё это было подстроено, а улики подброшены. Спасибо полковнику Вахрушеву, сразу же набрал мой сотовый – по-моему, даже он усомнился в бандитских наклонностях мальчишки. Ему же всего восемнадцать.
– Да нет, он старше, – возразил Москвин. – Если верить документам. Всё-таки не вчерашний школьник, после училища… Но что за ерунда происходит?
– Полковнику отвечал, естественно, Игорь. Он, кажется, понял, о какой девушке речь. И сейчас страшно переживает, что выставил её из коттеджа, когда она временно жила там. Вы в курсе этой истории?
– Боже мой! – воскликнул Семёныч. – Неужели это Зульфия? Это же мы с Людмилой Ивановной спрятали её в коттедже. За ней гонялись парни-соотечественники, чтобы силой увезти обратно домой и против воли выдать там замуж… А она, насколько я знаю, девушка нашего Дениса…
– Так, похоже, мне надо многое узнать, что здесь произошло, – вздохнула женщина. Она скинула плащ, нервными движениями свернула его вчетверо и бросила на ближайший диванчик. Затем села туда же, положив обтянутую золотистым нейлоном ногу на ногу. Дождалась, когда Москвин закончит разговор с адвокатом, после чего произнесла:
– Теперь подкатывайте стул и рассказывайте всё. Начиная с появления Тилляева в театре и заканчивая этой странной историей с девушкой в коттедже.
* * *
Зрители тепло проводили актёров аплодисментами. То есть почти как всегда. Впрочем, в публике было четыре человека – две пары, которые побывали на третьем премьерном показе. Обмениваясь впечатлениями, они сошлись во мнении, что в четвёртом спектакле игра актёров была хуже, нежели в предыдущем. Папаша (Дедов) выглядел поистине «деревянным» и заторможенным, его любовница (Афонина) вообще перепутала реплики и несла отсебятину. Мамаша же и Тоня (Севостьянова и Тилля) лихо переигрывали и создавали намек на инцест, которого, в первоисточнике даже близко не было.
Наблюдай за спектаклем Пронина, артистам было не избежать строгого разноса за явно худшую работу по сравнению с предыдущими выступлениями во «Второй нити Ариадны». За кулисами уходящих со сцены актёров встречал Москвин. Он подозвал Дениса, который планировал идти переодеваться в гримёрку Светланы.
– По-быстрому смывай грим, хватай свою одежду и бегом сюда, – произнёс Москвин, пряча глаза.
– А что случилось? – насторожился