Второй возможный сценарий климатического будущего – это антирост. Выше я уже говорил о зарождающемся низкоуглеродном гражданском обществе, основу которого составляет огромное число активистов и экспериментальных проектов. Это гражданское общество готовится к переменам, не зная, что именно из того, что оно делает, сработает. Основной вопрос здесь заключается в следующем: сможет ли такое низкоуглеродное гражданское общество породить достаточно новых практик, привычек, товаров и услуг, способных снизить потребление ископаемого топлива в мировых масштабах и, соответственно, нивелировать противодействие влиянию со стороны мощных сил, прежде всего углеродного, финансового и цифрового капитала.
Это возможное развитие событий перекликается с историческим анализом, предложенным Э. П. Томпсоном в «Становлении английского рабочего класса» (Thompson 1968). Он показал, как в XIX в. зарождавшийся рабочий класс участвовал в собственном «становлении». Для Томпсона подобный класс общества имеет фундаментальное историческое значение, будучи вовлеченным в процесс собственного становления и последующей трансформации. И, участвуя в собственном становлении, рабочий класс преобразовал само английское общество. Мы можем видеть схожую силу в низкоуглеродном гражданском обществе. По мере того как последнее участвует в собственном становлении и набирает силу, преобразовывая свое будущее, оно изменяет общества по всему земному шару точно так же, как английский рабочий класс в ходе своего становления в XIX в. изменил Англию.
Однако вполне вероятно, что подобное станет возможным лишь в условиях масштабной катастрофы, которая однозначно будет вызвана изменением климата. Эмпирические исследования показывают, что обеспокоенность вопросом климатических изменений выше там, где людям приходится напрямую сталкиваться со стихийными бедствиями (Spence, Poortinga, Butler, and Pidgeon 2011). Таким образом, многие силы могут объединиться, выступив за реализацию глобальной стратегии снижения потребления ископаемого топлива. Одновременно с этим другие силы могут посчитать невозможным сохранение существующего положения вещей, поскольку именно оно привело мир к климатической катастрофе, и это можно наблюдать в самых разнообразных формах во многих регионах мира.
Третий сценарий сосредоточен на экономическом росте, но он достигается иным путем – путем экологической модернизации. Развитие и реализация целого спектра экотехнологий, прежде всего в таких сферах, как возобновляемые источники энергии, новые транспортные средства и принципы утилизации, должны обеспечить новый большой период экономического роста (Mol, Sonnenfeld, and Spaargaren 2009). Это требует структурных изменений, нацеленных на экологические инновации. Экологические модернизаторы считают, что процессы, которые способствуют или препятствуют расширению кластера подобных инноваций, встречают отклик во всем мире.
Иногда сторонники экологической модернизации опираются на идеи русского экономиста первой половины XX в. Николая Кондратьева и его последователей. Они выделили ряд технологических бумов в истории капитализма: паровой двигатель и производство текстиля; строительство железных дорог; химия и электрооборудование; появление системы автомобильного транспорта; интернет и цифровые технологии. Каждый из этих технологических прорывов приводил к продолжительному буму и процветанию, затем наступал перелом и, наконец, кризис. Как правило, продолжительность подобных «волн» составляла примерно 60 лет. Некоторые экономисты полагают, что сейчас мы переживаем шестую «кондратьевскую волну», в основе которой лежат кластеры экоинноваций в сочетании с биотехнологиями, нанотехнологиями и разработками в области здравоохранения. Нет никаких сомнений в том, что сегодня мы действительно наблюдаем целую волну инноваций, хотя для того, чтобы они смогли вытеснить углеродный капитализм и преодолеть нашу зависимость от ископаемого топлива, потребуется монументальный прорыв.
Последний сценарий основан на целой серии масштабных катастроф, затрагивающих множество стран и вызванных климатическими изменениями. В результате многие правительства и корпорации совместными усилиями реализуют масштабную программу геоинженерии. Такой глобальный социальный эксперимент может быть признан единственным способом, который позволит и дальше сжигать ископаемое топливо (Klein 2007, 2014: 261–265).
Наиболее вероятной формой подобной программы геоинженерии стала бы система управления солнечной радиацией, для создания которой потребовалось бы финансовое, организационное и научное сотрудничество в мировом масштабе (www.srmgi.org). Влиятельные заинтересованные группы мобилизовали бы усилия для этого технологического решения. В качестве запасного варианта такая геоинженерия представляет собой фаустовскую сделку, отметающую принципы демократической политики и опирающуюся на глобальную концепцию, в которой нет места интересам отдельных стран. Группа специалистов во главе с Брониславом Шершински утверждает, что система управления солнечной радиацией приведет к рождению новых климатических конфигураций. Кто-то от этого выиграет, но кто-то и проиграет, и это поставит множество сложных вопросов, связанных с обеспечением справедливости и перераспределения (Szerszynski, Kearnes, Macnaghten, Owen, and Stilgoe 2013). Более того, вследствие неопределенности, присущей климатическим феноменам, задача выявления причин и следствий, а также вины и ответственности станет невыполнимой. Поэтому подобный глобальный социальный эксперимент почти наверняка приведет к новым геополитическим конфликтам, которые Изабелла Стенгерс определяет как выбор между «варварством» и «варварством» (Stengers 2015).
Таким образом, как мы убедились, вопрос климатического будущего поднимает множество трудноразрешимых проблем. Есть среди них и «злостные» проблемы, будущее, зависящее от событий и процессов, которым только предстоит произойти, потенциальные изменения в природе «человеческого» вида и серьезная проблема пересмотра логики экономического роста. Эта глава показывает, что изменение климата действительно «все меняет» (Klein 2014;
см. также: Stengers 2015).
10
Заключение:
будущее будущего
Барбара Адам и Крис Гроувз заканчивают свою интересную книгу о будущем следующим призывом: «Требуются: эксперты XXI века по вопросам будущего» (Adam and Groves 2007: 191). В настоящей книге я принял этот вызов и попытался выступить в качестве эксперта по будущему и особенно по моделям социального будущего. Но, как мы уже не раз видели, мобилизовать такое экспертное знание напрямую едва ли возможно. Главный экономист Всемирного банка Каушик Басу говорит об этом так: «Слишком долгосрочные прогнозы – весьма рискованное занятие из-за неопределенных и непредсказуемых событий, которые могут в любой момент вмешаться и повернуть или перекрыть уже намеченный путь. В то же самое время разработка мер, в основе которых лежат благоразумие и реалистичность, требует от нас взгляда в будущее с учетом лучших из имеющихся в нашем распоряжении информации, моделей и статистических данных» (World Bank 2013: xi). Этот парадокс был рассмотрен в настоящей книге. Чтобы жить в этом мире и разрабатывать соответствующие политические меры, нам необходимо заглядывать в будущее – иного выбора нет. Мы уже цитировали слова Джона Ф. Кеннеди, что нам нельзя пропустить будущее. Нет никаких сомнений в том, что будущее важно для компаний, экологических организаций, правительственных органов, военных организаций и т. д. Но прогнозирование будущего сопряжено с рисками и неопределенностью.
Мы имеем дело со слишком большим числом известных и «неизвестных неизвестных», преднамеренных и не преднамеренных результатов. Мы должны делать все от нас зависящее, но зачастую нам все равно придется иметь дело с опасным и неопределенным будущим, полностью противоположным тому, что мы ожидали.
Я уже показал, что попытка представить будущее предполагает рассмотрение моделей социального будущего, что предполагаемые варианты будущего должны основываться на анализе многочисленных социальных институтов, практик и движений. Мы также видели, что попытка представить будущее помогает лучше понять, что все может сложиться иначе, что результаты не всегда предрешены и что то или иное будущее необязательно неизбежно (см.: Tutton 2016; Watson 2008).