Дарка выбрала две самые красивые ленты — ярко-розовую и ярко-синюю.
Санда была только на год старше Дарки, но два года уже ходила на выданье, а теперь после рождества поджидала сватов. Сватов Санда ждала от двоих, и это больше всего удивляло Дарку.
— А за кого ты хочешь выйти замуж?
— За того, кто скорее сватов зашлет…
— А все-таки — кто тебе милее?..
— Ни один…
— А все-таки?
— Тот, кто мне нравится, кого люблю, не возьмет меня.
— Почему?
— Он возьмет богачку…
Дарка стыдилась при всех дарить Санде ленты. Она позвала ее в сени, где прятались от мороза куры, и вынула из кармана пальто пакет.
— Это тебе, Санда…
Та неуверенно протянула руку, словно колеблясь, не отдернуть ли ее.
— А ты? Тебе уже не надо?
Дарка объяснила, что в городе в ее возрасте уже не носят такие яркие ленты.
Санда с минуту посмотрела на ленты, потом неторопливо спрятала их за пазуху. Эффект был совсем не тот, какого ожидала Дарка.
— Будь здорова, Санда!
— Подожди… Я хотела спросить тебя… твоя мама не может дать нам немного бульбы?.. Я бы весной отработала у вас в огороде… Поговори с мамой, а?
— Хорошо, — ответила Дарка, совсем сбитая с толку этой просьбой.
То, что должно было сделать пребывание в Веренчанке приятным, сделало его совсем нестерпимым. Гнетущий осадок от встречи с Сандой теперь мешал Дарке при каждом воспоминании о селе.
И хотя папа предупреждал директора, что, возможно, Дарка на недельку задержится дома, она настояла на том, чтобы уехать из дома вовремя.
Когда Дарка села в вагон, она почувствовала, что отъезд из Веренчанки принес ей облегчение.
* * *
Хозяйка, резавшая свеклу, так и застыла от удивления, увидев на пороге кухни Дарку на пять-шесть дней раньше условленного срока. Впрочем, постоянно обучавшая всех хорошему поведению, пани Дутка сама, несомненно, была «хорошо воспитана» и тотчас сменила удивление на радость:
— Кого я вижу! Кого я вижу! А мы вас ждали через недельку.
Хозяйка наскоро вытерла о передничек мокрые руки, чтобы поздороваться с Даркой. У девушки от весеннего ветра загорели румяные щечки и на носу появилось несколько дерзких веснушек.
— Я уже больше не могла выдержать дома. Мама, бабушка и папа — все уговаривали меня: «Побудь еще!., побудь еще», а я не могла!.. Мамочка? Спасибо, как всегда… целый день кружится вокруг Славочки. Та теперь капризничает… Бабушка говорит, что это у нее зубки режутся…
Хозяйка провожает гостью (словно Дарка здесь первый раз!) в ее комнату.
— Здесь как будто что-то изменилось за время моего отсутствия. Как-то странно…
— Это вам только так кажется, Даруся. Что могло измениться? Снимайте пальто и приходите в кухню пить чай!
— Спасибо… Большое спасибо… Я сейчас… Теперь еще нет часу… Я побегу в гимназию.
— Подождите, садитесь… Лидка придет после занятий и расскажет вам все новости.
— Нет, я сама пойду. Лидка не скажет того, о чем я хочу узнать…
Стыдно и неловко в будний день идти без книжек. Так стыдно, что Дарка уже раскаивается: вот ведь не послушалась хозяйку, не подождала до завтрашнего дня. В коридорах пусто и царит такое деловое спокойствие, что она не решается даже громко кашлянуть. Тишину нарушает только однотонный шум падающих из крана капель. Дарка на цыпочках прокрадывается к своему пятому классу. Прижимает ухо к двери: Мирчук! Кто же другой может рассказывать о чем-то на латинском языке! Услышав звонок, Дарка отскакивает от двери: еще, чего доброго, вместо приветствия получит дверью по носу!
Первой выбежала из класса очкастая Шнайдер. За ней показался учитель Мирчук, а за ним уже все, кто был в этот день в гимназии. Лидка, Стефа, Мици Коляска не выпускают Дарку из объятий.
— Дети, она похорошела! Честное слово, похорошела! Пусть веснушки тебя не огорчают! Я дам тебе такой рецепт, что ты мне руки станешь целовать за него! Я тебе говорю! — как всегда, перекрикивает всех Мици.
Стефа легонько проводит по Даркиному лицу выхоленными пальцами.
— Уже цветут подснежники… Как-нибудь выберемся за ними вдвоем, ладно?
Дарка берет эти пальцы и сжимает их так нежно, что пожатие говорит больше, чем поцелуй.
— Хорошо, Стефа!
Дарка ищет глазами Наталку Ореховскую. Та стоит на своем обычном месте у печки и отвечает на приветствие подруги едва приметной улыбкой. Тогда Дарка оставляет всех и идет к ней.
— Что слышно у наших?
Ореховская лениво пожимает плечами.
— Ничего особенного… Сегодня с нами будет мой брат. Приходи к нам вечером пить чай… Так около семи. Можешь?
Если это приглашение, а не формальность, то звучит оно очень сухо. Но, боже ты мой, чего еще можно ожидать от Наталки?
— Что пишет Подгорская? Еще не вышла замуж за какого-нибудь офицера? — насмешливо спрашивает кто-то.
Лидка берет Дарку под руку (иногда хорошо побыть наедине), словно та принадлежит ей одной, и так, ступенька за ступенькой, они спускаются вниз.
Лидка, наверно, умерла бы, если бы не молола языком:
— Что слышно? Ну, говори, рассказывай! Что сказали дома на все это? Как мамочка приняла твои двойки? Ведь не убила и не повесила тебя за них… Ой ты, трусиха! Ну, говори… Мы ведь столько не виделись!
— Лидка, имей совесть, не все сразу!
Дарка приглядывается к толпе мальчишек, но Данка нет. Либо он не вышел еще из класса, либо уже ушел.
— Дома… ты же знаешь, как дома… Конечно, все родители хотят, чтобы их дети хорошо учились… Папа больше понимает в этих делах, чем мама… Но что это я только о себе говорю?
Лидка даже не догадывается, что Дарке хочется умолчать кое о чем. Она рада, что снова может говорить.
— У нас была контрольная по математике, и знаешь, все, кроме Шнайдер и Ореховской, написали ее на «неудовлетворительно». Да, Мигалаке спрашивал, знает ли домнишора Попович, что должна сдать ему стихи Эминеску?
«Все-таки Эминеску, а не Тудоряну. Эминеску можно. Эминеску — поэт. Настоящий, большой поэт».
— Да? Что ж, если надо, так надо. Я читала Эминеску в немецком переводе. Мне очень нравится. Особенно одно стихотворение — о позднем лете…
— Разве ты так хорошо знаешь немецкий?
Дарка делает многозначительную гримасу.
— А что?
— Я бы не сказала, что это так… Подожди, Дарка, еще одна новость! У нас в гимназии идет подготовка к сербаре унирий [36]. В этом году будем впервые праздновать… Не знаю, говорят, что Стефанович из восьмого будет петь соло. Хотя все за Илюковну…
— Что еще за «воссоединение»? Что это такое?
— Как? Ты не знаешь, что двенадцатого апреля государственный праздник воссоединения Буковины с Румынией? Разве у вас в селе не празднуют этот день? Правда, наша гимназия впервые в этом году так торжественно готовится к празднику. Будет большой концерт… Дарка, ты не рада, что в гимназии будет вечер?
— Что? Рада ли я?
— Ага! Вот еще что! — Лидка вспоминает новость, непосредственно относящуюся к Дарке. — Орест спрашивал о тебе. Да! Как-то встретил меня по дороге из гимназии и спросил, куда подевалась Дарка и почему ее не видно. Не красней! Не красней, Дарка!
Дарка и не краснеет, но Лидке, видно, очень хочется, чтобы эта новость произвела на Дарку сильное впечатление.
— Ты знаешь, с кем я познакомилась? Угадай! А ну, угадай!
К огромной Лидкиной радости, Дарка угадывает с первого раза.
Хотя Дарка выглядит здоровой и веселой, но за первый обед на «станции» она принимается без аппетита. Хозяйка обижена (она даже на это способна обижаться):
— Вы, Даруся, привыкли к маминой изысканной кухне, и вам не по вкусу наша простая еда…
— Ой, что вы! Как можно так говорить! Это же мое любимое блюдо… борщ с чесночком! Но сегодня я совсем ничего не могу есть… Столько впечатлений… столько впечатлений…
— Ну-ну! — снисходительно смеется хозяйка.
* * *
Дарка так и не знала, приглашена она на чай или эти слова только ширма для собрания.