Когда неповоротливый, грузный «Нептун» проходил на предельно низкой высоте очередной раз вдоль борта, Обрезков неожиданно вскочил на ограждение рубки во весь рост и весьма нелюбезно показал пилоту отогнуты средний палец — надо полагать, для любого американца жест вполне понятный…
В ответ «Нептун» лишь покачал крыльями, будто покрутив пальцем у виска.
«Лошадиного тебе… в твою задницу!» — выкрикнул Кузьма злорадно и весело, как если бы пилот мог расслышать его обидные слова.
— Кузьма-а, — со снисходительной укоризной в голосе протянул Колбенев. — Опять забыл: ты же не подручный при домне, а морской офицер, старший помощник командира корабля. Будь всё же толерантным по отношению к пилоту. Не сыпь ему соль на рану, пока он на тебя сверху не пописал. Я так полагаю, этому несчастному лопуху и без того начальство крупный фитиль куда надо вставит, за то что нас проморгал. И потом, нецензурно выражаться на международном уровне — это же не по этикету.
— Пуская не по этикету, но зато справедливо и от души! — ещё больше распалялся неугомонный Кузьма. — Знай наших, задница лошадиная! Кляча водовозная!
— Егор Степанович, — продолжал ехидно удивляться Вадим. — Вы случайно не знаете, откуда это у Кузьмы Петровича какие-то конские замашки вдруг появились?
— Опять зажеребился, — компетентно расценил Егор, кивая на Кузьму. — Щец кисленьких похлебал и опять захотелось в табун, к юным кобылицам. А старые клячи, надо полагать, его не устраивают.
— Это что, опять в женское общежитие при рыбозаводе, где его однажды уже застукали? — припомнил вредный Вадим.
— Ну, вроде того, — подтвердил Егор. — Только хотеть — это ещё не значит мочь…
— Как это, как это?! — встрепенулся Кузьма, задетый за живое.
— А так, — принялся за Егора растолковывать Вадим. — Дело это, сам понимаешь, не только интимное, но и ответственное: чуть что не так, сраму на всё общежитие не оберешься. Там ведь надо о-го-го как! А ты? Ну, что ты теперь можешь?
— Это я-то не смогу?! — возмутился Кузьма.
— Ты, ты, Кузьмич, — согласно закивали головами Егор с Вадимом, делая вид, что крайне обеспокоены за дружка.
— Ты бы, Кузьмич, уж поберёг себя, поэкономил бы, так сказать, а то ведь исхудал и ослаб, — увещевал Егор.
— А ну, как и впрямь слабину дашь? — сеял сомнения Вадим. — Не сотворишь в женском общежитии никакого, понимаешь, «бесчинства», а нам потом краснеть за тебя.
Такого издевательства Обрезков уже вынести не смог.
— Да вы бы на себя в зеркало поглядели, чукчи! — на небритом лице его изобразилось удивление. — У одного только кожа, да кости, как у Рамсеса в гробнице, а у другого что и осталось, так одни лишь «партейные» усы, да и те совсем оплешивели. От вас и самих-то сейчас никакого проку нет к бабе подпускать. Ведь ничего же не останется, как только прижиться к ней, заплакать и тут же, на грудях, крепко уснуть.
— Ну и нахал! — только и мог сказать на это Вадим, грозя дружку пальцем. — Да за такие гадкие слова и кастрировать тебя мало.
На этом трёп и подначки пришлось прекратить. С подходившего корабля на лодку дали прожектором семафор.
— Товарищ командир, — доложил сигнальщик, не отрывая глаз от бинокля. — Сообщают, что это аварийно-спасательный корабль Черноморского флота «Аракс». Следует из Гаваны в Севастополь.
Такой редкой удачи Непрядов и представить себе не мог. На душе у него сразу отлегло. Он уже не сомневался, что все их неприятности и беды теперь уж точно остались позади. Экипаж выстоял, и лодка спасена.
Не прошло и четверти часа, как оба корабля уже дрейфовали вместе, сцепившись бортами при помощи швартовых концов. Капитан третьего ранга Шелаботин, спустившись по перекинутому трапу на борт лодки, поначалу даже не узнал никого из своих однокашников по училищу. Перед ним стояли одинаково исхудалые, давно небритые люди, и можно было лишь предположить, сколько лиха выпало на их долю за долгие месяцы затянувшегося автономного плавания.
Шелаботин деловито и сухо представился, вскину руку к щегольской синей шапочке с козырьком и кокардой.
Когда Непрядов, еле сдерживая улыбку, назвал себя, и поочередно представил Обрезкова с Колбеневым, командир «Аракса» всё ещё никого не узнавал. Он с недоумением и подозрительностью глядел то на одного, то на другого. И уж, верно, мелькнула мысль, а не провокация ли это? Да и что общего могло быть между этими одичавшими оборванцами и его дружками-однокашниками? Разве не помнил он их, всегда подтянутых и неотразимо элегантных, блиставших золотом курсантских якорей на танцах и званых вечерах? И только внутренний голос начал подсказывать: как же ты ошибаешься, командир… И не по внешности, а скорее по весёлым глазам и голосу он всё же признал их.
Друзья крепко обнялись. Когда эмоции улеглись, поговорили о неотложных делах. Условились, что вечерком найдут время, чтобы накоротке отметить встречу. Потом Непрядов вместе с Шелаботиным уединились на «Араксе» в командирской каюте, и Егор поведал, что приключилось с его лодкой и экипажем.
— Ты знаешь, а я ведь своими ушами слышал, — сказал Шурик. — Американцы по радио трепались, что, якобы, какая-то неопознанная лодка потерпела аварию и затонула на больших глубинах.
— А наши что?
— Отрицали, что это могла быть наша лодка. Ведь американцы не представили никаких доказательств, несмотря на все поиски. А трепаться все умеют.
— Что ж, были основания полагать, что лодка погибла. Только мы, как видишь, всё-таки живы.
— Именно! — воскликнул Шелаботин, ткнув пальцем в Егора. — Они думали, что потопили вас, а преподнесли это как аварию на борту, из-за чего лодка будто бы погибла. А теперь получается, что «красно — полосатые» маху дали, на всю Атлантику опозорились.
Находившаяся на «Араксе» бригада ремонтников тщательно обследовала все повреждения, которые получила субмарина. Пришли к выводу, что прочный корпус покрепче можно залатать ещё в море, собственными силами. Возможность была вновь оживить и некоторые наиболее важные приборы, бездействовавшие из-за поломок. А поскольку дизеля оставались в исправном состоянии, то после дозаправки топливом лодка могла бы идти самостоятельно.
Но прежде решено было взять лодку на буксир и все ремонтные работы проводить на ходу, благо держался штиль, и метеосводки на ближайшие дни ухудшения погоды не предвещали.
21
В базу лодка прибывала, когда на Севера надвигалась долгая полярная ночь. Вновь зажглись, вплоть до будущей весны, маяки и опознавательные знаки, а на краю неба заполыхали неоново-розовые сполохи Северного сияния. Всё чаще по курсу попадались пока ещё нестойкие ледяные поля, которые лодка осторожно распихивала своими наспех залатанными бортами. Шли своим ходом, на полных оборотах винта, как дорогую реликвию сохраняя в надстройке самодельный парус, сшитый из одеял, чехлов и распоротых по швам матросских роб.