будет пить ничего, кроме воды и чая. Ну, по крайней мере до тех пор, пока не найдется брат. Тогда, наверное, будет можно и немножко бахнуть. Или нет — до конца он еще не решил.
— А я глотну, — вдруг решительно сказал Новенький. — Открывай, Витя.
Степе вдруг захотелось, чтобы этот день запомнился навсегда. Он бы, наверное, запомнился и так, но первый в жизни глоток алкоголя просто обязан врезаться в память и остаться там до глубокой старости, — так, по крайней мере, рассудил Новенький. Кроме того, ему почему-то не хотелось разочаровывать Крюгера, который впервые за всё время их знакомства не дергался, не истерил и каждые две минуты не менял настроение на противоположное по смыслу.
Витя просиял, показал свободной рукой знак «о-кей», увиденный им в каком-то фильме про ковбоев, и потянул алюминиевое колечко. В последнюю долю секунды Крюгер остановился и оглядел друзей. Ему хотелось сказать им что-то теплое и важное, но он не знал, как, — и поэтому выразил этот порыв как умел, по-крюгеровски.
— Ладно, пацаны, давайте! За нас с вами и за хуй с ними, поняли!
Витя резко, как парашютист, рванул кольцо. Нагретая солнцем и растрясенная в кульке, его первая в жизни банка пива зашипела и выпустила пенный фонтан ему в лицо.
— Блять! — заорал Витя, хватая струю ртом.
Пиво оказалось горьким и противным, как прокисший квас. Крюгер подавился, закашлялся, мысленно проклял всю затею и уже хотел было швырнуть банку в Гребной канал, — но сделать этого не успел.
— Дай сюда, — Новенький выхватил банку и сделал из нее осторожный глоток.
Шаман вдруг взял пиво у него из руки и тоже отпил.
Пух вскочил, с мрачной решимостью забрал у Саши банку и молча к ней приложился.
— Харэ тару задерживать, — у Крюгера наконец появился шанс к месту использовать все алкашеские поговорки, которые он неоднократно слышал от папы Сережи. Он выхватил у Аркаши банку, допил остатки и оглушительно рыгнул.
— Ребят, — вдруг тихо сказал Новенький. — Вы не спрашивали, но я расскажу всё равно. У меня маму убили. Я не знаю, кто, — она на работу ушла и не вернулась. Ее потом разрезанную нашли. А папа после этого таблеток наглотался и умер тоже. Он с сигаретой был, дом спалил. Бабушка меня успела вынести. И Машку.
Все замолчали.
Каждый вдруг понял, что завтра ничего уже не будет так, как было сегодня.
Словно закончился последний день лета.
59
— Хорунжая, ну тебя чему в мединституте учили? Дергается и дергается, нормальная мышечная реакция для комы второй степени… Он же не атоник или, упаси господи, не арефлексик.
— Юрий Ашотович, да он страшный очень. Я не могу прям, с души воротит. Кажется, схватит сейчас. В палату через не могу захожу. А он точно, ну, не вскочит?
— Заладила, а… Зрачки проверь, сразу станет понятно, вскочит или нет.
— Я боюсь… Ой, он что, губами шевелит?!
— Да ничем он не шевелит! Знаешь, всё: иди покури и успокойся. Зайди в ординаторскую по дороге, скажи Арсланову, что я просил его твой обход завершить.
— Он правда как будто говорил что-то, Юрий Ашотович! Я вам чем угодно клянусь! Шепелявил только.
— Это стридорозное дыхание, Хорунжая. Еще один характерный симптом комы второй степени. Иди отсюда, не нервируй меня. Кого только не выпускают сейчас… Неучи одни!
«Неучи».
«Научить».
«Я научу».
«Я тебя научу».
60
— …Борис Ельцин издал указ номер пятнадцать семьдесят восемь «О безотлагательных мерах по обеспечению режима чрезвычайного положения в городе Москве». Виктору Ерину, Николаю Голушко и Павлу Грачеву предписано в кратчайшие сроки создать оперативный штаб по руководству воинскими формированиями…
— Товарищ майор, это что ж творится-то? — рябой низкорослый капитан, фамилии которого Азаркин не запомнил, пучил глаза в телевизор и выковыривал несуществующую сигарету из пустой пачки «Петра I». Руки его тряслись крупной дрожью.
Товарищ майор очень хотел бы выяснить, что творится. Куда делся из гаража Шаманов — он ведь, судя по окровавленному одеялу, точно там был, но как-то успел ускользнуть, пока во дворе стояли ор, суета и крики про ментовской беспредел. Куда исчез его друг-алкаш. Куда пропали опера, отправленные следить за мелким сучонком. Как скоро гражданская война докатится из Москвы до южной части страны. Но больше всего товарища майора интересовало, чтó стоит рядом с ним на пороге дежурной части РОВД Октябрьского района города Ростов-на-Дону. То, что это был не ученик 8-го «А» класса школы № 43 Чупров Сергей Вадимович, было уже понятно — что бы по этому поводу ни говорило свидетельство о рождении задержанного.
Участковый Рахимбеков был в достаточной степени напуган для того, чтобы быстро предоставить майору место жительства жуткого подростка. Наводить справки и пробивать родителей щенка по базам Азаркину было некогда, поэтому он решил идти напролом: явиться в адрес и действовать по ситуации. Вступительную речь он приготовил заранее — так и так, мол, уважаемые граждане, ваш сын стал свидетелем чудовищного преступления, представителям органов правопорядка необходимо побеседовать с ним, не стоит волноваться, ну что вы, никакой не допрос, ваше присутствие не потребуется. Перспектива того, что родители начнут залупаться, Азаркина не пугала — наоборот, даже раззадоривала. Всю последнюю неделю он пребывал в состоянии перманентного едва сдерживаемого бешенства; майор был уверен, что в свете московских событий на небольшое (или, кто знает, большое) превышение служебных полномочий старшие по званию внимания не обратят — им бы самим с должностей сейчас не вылететь, да бошки на плечах сохранить.
Получилось всё по-другому. По данным Рахимбекова, Чупровы жили в одной из квартир трехэтажного дома в Газетном переулке; уже у подъезда (он в доме был один) майора заметила какая-то бабка в синем платке и заголосила противным голосом:
— От! Правильно, товарищ милицанер! Заарестуйте блядину эту, Маньку Чупрову! Ёбарей водит своих, житья никакого нет! Дочь сгноила, сына вот-вот до дурки доведет! Проститутка!
Азаркин нервно дернул щекой и молча прошел мимо, но в подъезде наткнулся еще на одного соседа — на этот раз щекастого молодого человека приблатненного вида. Тот мельком глянул на погоны, пакостно ухмыльнулся и сказал:
— Опоздали вы, трщ майор. Маньку, по ходу, ваши на хоровод забрали — дома с позавчера не появлялась, одно что телевизор орет да малой ее с окна лыбится.