Сияние замерцало, высокая тройная фигура беззвучно отодвинулась в сторону, открывая взору ринг, утопленный в полу. Вокруг сияющей фигуры беззвучно плавали фосфоресцирующие призрачные угри.
— Посмотрим, чья храбрость, решимость, вера и мудрость сильнее… — проговорил Основатель. — А пока вы можете прояснить те вещи, которые хотели прояснить, задать вопросы и получить ответы. Ибо больше такого шанса может и не быть.
Алан поглядел сначала на Основателя, потом на Себа. Еще чуть позже — на Кассию. У него представилась возможность задать Основателю любой вопрос, но все вопросы выветрились из головы. Тогда он повернулся к Кассии:
— Я тебя люблю… — Он сам удивился, что произнес эти слова. Они вылетели внезапно, сами собой, будто давно дожидались, когда Алан откроет рот. Его голос окреп: — Слышишь, Кассия? Я тебя люблю!
— Я тебя тоже, — спокойно отозвалась та, ничуть не медля. Ее, напротив, не удивили эти слова. — Я тоже тебя люблю, Алан Аркон!
Когда еще было признаваться в любви? Другого шанса, вероятно, и не представится больше.
— Тебя не обижали? — спросил Алан, не беспокоясь о том, что его вопрос звучит, вероятно, по-детски и глупо.
— Нет, — отозвалась Кассия. — Со мной обращались достойно.
Но при этом бросила быстрый взор в сторону Омара. Кровь бросилась в лицо Алана. Себастьян, бесшумно переступая, приблизился к своим людям и Пилигримам Кровака.
— Да, об этом, дорогой Алан… — заговорил он. — Я никогда не забывал, какими мы были друзьями… Дело в том, что я видел, как Омар пристает к твоей любимой и даже делает ей крайне оскорбительные предложения… В знак нашей старой дружбы…
Омар зарычал и выхватил кинжал из-за пояса, но тут же осел на ступень, на которой сидел до того, как вскочить. Себастьян, казалось, не сделал ни единого движения — но все же убил собственного подручного. Минуту или две Омара трясло от невыносимой боли, лицо покрылось испариной, а глаза бешено вращались. Челюсти же стянуло судорогой, и из глотки не вырывалось ничего, кроме приглушенного мычания, полного боли. А потом он затих и обмяк.
Кровак и остальные отшатнулись от тела Омара, будто оно было заразным, Кассия прикрыла рот ладонью. И лишь Себ оставался хладнокровен.
— Мне он никогда не нравился, — сообщил он. — Самодовольный мелкий говнюк. Увы, такими легко манипулировать, и я не мог не воспользоваться этим…
Когда-то Алан много отдал бы, чтобы начистить Омару рожу, но сейчас он был потрясен. И не столько самой смертью, сколько демонстрацией силы и навыков убийц Зэн Секай. Себастьян продемонстрировал то, на что способен, и сделал это не зря. В распоряжении Алана один-единственный прием, и его совершенно недостаточно. Этим жестоким убийством собственного товарища Себ сломил боевой дух Алана.
Сейчас Алан не сомневался, что пытка Ингвара не была результатом ошибки Себа.
Ноги сами понесли его. Он встал и спустился к круглой площадке. Матиас что-то сказал вслед — вероятно, пытался остановить, — но Алан не слушал. Он спрыгнул в эту яму, а Себ одобрительно улыбнулся. Он тоже спустился на площадку.
Двое встали друг напротив друга.
— Значит, будем биться? — спросил Себ. — Иного варианта нет?
— О каких вариантах ты говоришь? — процедил Алан.
— О таких, где ты идешь со мной. Стоит тебе согласиться совершить, так сказать, ряд реформ с этим старым миром, и не будет никакой схватки. Ты будешь с любимой женщиной, вы станете жить так, как вам заблагорассудится.
Алан посмотрел на Основателя:
— Он не лжет? Все так?
— Все так, — эхом отозвался Основатель. — Если ты согласишься с правдой Себастьяна, Алан Аркон, мир изменится. Не будет больше ни Оазисов, ни Пилигримов. Дебри исчезнут, равно как и населяющие их Твари. Их время кончится. Начнется эпоха смешения народов… снова.
— И снова начнется война всех против всех?
— С высокой долей вероятности. Да. Развитые Оазисы захотят покорить слабые, навязать свою культуру, религию, власть.
— Но Оседлые сами не хотят уходить со своих Оазисов!
— Большинство — да. Но всегда есть меньшинство. Именно оно пишет историю — как вы Двое. Будут войны, много войн. Любая реформа влечет за собой жертвы. И чем все это закончится, не спрогнозируем и мы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Алан отвел от Основателя взгляд и повернулся к Себу.
— Тогда я не согласен. Я не хочу развязывать войн. Тяжелее этого греха только убийство родителей.
— Уверен? — не без разочарования спросил Себастьян. — Алан, в знак старой дружбы я готов забыть все, что было… и протянуть руку. Подумай: идешь ли ты за мной? Мы сами станем основателями нового мира.
И Себ протянул крепкую ладонь.
Алан посмотрел на нее.
— Ты и вправду был моим самым лучшим другом, Себ. И я очень виноват перед тобой… Надо было вернуться хоть раз в Галльфран, повидаться с тобой, рассказать о своих приключениях, узнать о твоей жизни… Возможно, ты не сходил бы с ума в одиночестве. Тебя не мучила бы зависть и ненависть, которые заставили в конце концов встать на стезю убийств… Возможно даже, с помощью татуировок ты стал бы полноценным Пилигримом и присоединился к нашему отряду, и нас обоих учил бы Эмиль…
Вдруг Алан замолк и выпрямился. Он и сам не предполагал, какое воздействие на него окажет звук имени наставника.
— Нет, — сказал Алан после паузы. — Слишком поздно. Ты пошел кривой дорогой, старина Себ. Я должен тебя остановить.
Себ, на которого речь Алана произвела впечатление, скривил губы, но лицо его дрогнуло:
— А сможешь?
— Я попытаюсь.
Наступила тишина. Никто не двигался.
Затем Себ тяжким голосом проронил:
— Ну что ж… Тогда начнем.
Глава 19. Схватка
В мертвой тишине сердце Алана стучало так громко, что ему показалось: этот испуганный стук слышат все.
Был ли испуган Себ? Вряд ли. Но он был бледен — слишком бледен. Очевидно, в нем остались крохи совести, которые восставали против самой идеи поднять руку на друга детства.
Как бы то ни было, Себ справился с этими шевелениями совести и души. Улыбнувшись, он вынул сзади из-за пояса две черные палки длиной в локоть каждая. Алан уже видел это причудливое оружие в руках Себа — тогда он еще не знал, что это Себ. В этих палочках таятся острые смертоносные пики, которые выстреливают по желанию владельца подобно дротикам. Одной такой пикой и был убит Эмиль.
Что ж, подумал Алан, если в него сейчас выстрелят, главное — продержаться ровно столько, чтобы подпустить Себа на расстояние удара дзёнина Рафу… Алан не знал, найдет ли в себе столько силы воли, чтобы провернуть прием, будучи смертельно раненым. Он надеялся, что найдет.
Но Себастьян не стал целиться в Алана. Он сложил палочки в одну длинную палку. Половинки сцепились с глухим металлическим щелчком. Себ взмахнул палкой, покрутил ее вокруг тела, сделал несколько выпадов в пустоту, как бы разогреваясь.
Тянул ли он время? Или пытался напугать своим мастерством, чтобы Алан добровольно сложил оружие?
Но и Алан вынул прозрачную шпагу, со свистом рассек воздух, принял позу фехтовальщика.
Себ нанес два легких удара, как бы проверяя защиту Алана. Наверное, он даже не старался ее пробить. Алан отразил удары, отчего клинок выбил из черной палки зеленоватые искры. Себ легко отпрыгнул на полшага, улыбнулся уже уверенней; на щеках появился румянец. Привычное занятие вернуло ему уверенность. Он пошел вокруг Алана.
Алан поворачивался вокруг своей оси, не опуская шпагу и не сводя глаз с противника. Он тоже начинал успокаиваться, как это часто бывает, когда заканчивается пора ожидания и неопределенности и наступает момент решительных действий.
Он сам сделал несколько выпадов, и Себ без труда их отбил. Кажется, поединок будет проходить по правилам фехтования…
Едва Алан подумал об этом, как Себ нарушил эти правила: перекувыркнувшись и отбив шпагу, он ударил каблуком Алана в грудь. Алан отшатнулся, задыхаясь; у него мелькнула отчаянная мысль нанести свой тайный удар. Но он упустил момент.