“Это я храню традиции?” — удивился Алан мысленно. Никогда прежде он не считал себя любителем традиций. Во многих делах он был сущим бунтарем; то же утверждал и Эмиль Ламар. Но нет, Основатели правы. Именно он в настоящий момент выступает за то, чтобы все оставалось по-старому и не менялось.
Позиция, которая в большей степени присуща старикам…
— Такое происходило и прежде, — продолжал Основатель, который, видимо, был един в трех лицах, — но никогда не заходило так далеко… Никогда Двое не приходили сюда, в Чертоги Основателей.
— И каково будет ваше решение? — крикнул ввысь Себастьян. Он по-прежнему стоял, поставив одну ногу на ступень выше.
— Решение будете принимать вы сами, поскольку этот мир — ваш. Нас давно нет, осталась лишь наша мудрость, приобретенная ценой пролитых рек крови…
— О какой крови речь?
— О человеческой. Пролитой в ходе бесчисленных войн. Ни прогресс, ни достаток в еде и жизненных благах, ни развитие науки и искусства, ни всеобщее изобилие не смогли остановить страсть людей к убийству себе подобных. Было время, когда предполагалось, что война — суть существования людей, что агрессия — основа человеческой души… И что наша цивилизация рано или поздно обречена на мучительную гибель, которую принесут нам же подобные… Так было. Но только до тех пор, пока не открылась истина.
Основатель сделал паузу, но явно не для того, чтобы кто-либо задал вопрос. Он просто дал слушателям время переварить сказанное и продолжал:
— Истина же заключается в том, что все войны начинаются и поддерживаются не столько алчностью, сколько разным образом мировосприятия… разными культурами… разной жизнью и ценностями. Земля породила великое множество разнообразных культур, некоторые из которых были уничтожены не из-за алчности или властолюбия, а из-за ксенофобии — страхом перед непохожим и чуждым. У нас был способ уничтожить все культуры, кроме одной, но даже тогда это не защитило бы человечество от риска возникновения в будущем новых культур и систем ценностей. И тогда мы преобразовали мир, создав Оазисы — места, где в относительной изоляции процветают все мыслимые и немыслимые культуры и общества. Где есть все. Но нет возможности повлиять на соседей, навязать им свой образ жизни, напасть и развязать очередную войну… И многие тысячи лет мир совершенно стабилен…
— Но он и не развивается! — выкрикнул Себ.
— А ты уверен, что развитие есть благо? Тебе известна конечная цель любого развития?
— Конечная цель любого развития — совершенство!
— Как оно, по-твоему, выглядит?
— Как абсолютная свобода!
— Поверь, Себастьян Келлер, у нас когда-то была абсолютная свобода. Мы умели творить миры и задавать законы бытия, мы зажигали солнца и осушали океаны. Мы летали быстрее и выше птиц, плавали стремительнее и глубже рыб. Мы были богами, пред силой которых склонилась сама природа… Но это не дало нам ничего, кроме боли и страдания.
— Возможно, вы совершили ошибку!
— Возможно, ты прав. Наши ошибки слишком дорого всем обходятся. Но ты, похоже, не беспокоишься об ошибках, верно? И пролитая кровь тебя не пугает? Ты готов перешагнуть через один труп или множество ради достижения своих целей. Когда-то ты убил того несчастного татуировщика из твоего Оазиса Галльфран, затем спровоцировал уничтожение религиозными фанатиками Оазиса Хоу Верден. И душа твоя спокойна и лишь горит жаждой достигнуть конечной цели: свободу всем и каждому вне зависимости от его личных желаний…
Алан не выдержал и перебил Основателя, что само по себе было жутким богохульством:
— Себ! — крикнул он. — Так это ты убил татуировщика? Ты сказал, что его зарезали в пьяной драке!
— И не соврал, — усмехнулся тот. — Его действительно зарезали в пьяной драке. Мы с ним напились и подрались. Ты не можешь обвинять меня во лжи.
— Ты ввел меня в заблуждение! А это и есть ложь! Наверное, ты и Ингвара пытал умышленно?
— Ты сам себя ввел в заблуждение, мой старый друг. А я… Что касается меня, то я всегда знал цену силы. Одним она дается при рождении — просто потому, что им повезло, — он выразительно глянул на Алана, и тот вспомнил, что стоило Себу знакомство с Тварью Дебрей, — другие достигают ее ценой большой боли, потерь и мучений. У всего есть цена: Пилигримы не знают покоя дома и семьи, а Оседлые — вкуса свободы странствий… Я нарушил тысячелетний порядок — но не для себя, а для всех людей. В моем мире привилегии будут раздаваться не при рождении, как это происходит сейчас. Если кто-то пожелает странствовать, он будет странствовать; если кто-то захочет сидеть на месте, то будет сидеть на месте. Никакой несправедливости. Никакого насилия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тебе ли говорить о насилии?
— Мое насилие будет последним. В новом мире таким, как я, не будет места. Честно признаться, в нем не будет места и Пилигримам, но что поделать… у всего есть своя цена, я уже говорил… Кстати, о Пилигримах: вы ведь тоже ограничены Черной границей, только у вас она проходит в голове. Вы не интересуетесь, почему мир таков, каков он есть; откуда он возник и куда идет; можно ли его переделать? Многие из вас страдают оттого, что их сыны и дочери не способны ходить по Дебрям, но никто из вас не задумался, можно ли это изменить.
— Тиберий хотел это изменить, и что у него получилось? — спросил Алан.
— О да, Тиберий был не совсем обычным Пилигримом. Он-то и рассказал мне легенду, что передается из поколения в поколение среди особенных Пилигримов. Легенду о Разрушенных Оазисах. Подозреваю, что эту байку запустили Основатели… — Себ обратился к сияющей троице в центре зала. — А я ведь прав, да?
— Ты прав, Себастьян Келлер. Именно мы давным-давно оставили информацию об этих Чертогах среди тех Пилигримов, кто хоть раз в жизни задумался бы о несовершенстве мира. Мы ждали, когда к нам явятся Двое, что будут решать судьбу мира. И вот мы дождались.
Себ удовлетворенно кивнул.
— Я хорошо понимаю вас, Основатели. Хоть я и не настоящий Пилигрим… хоть Парадайз признал в конце концов во мне Пилигрима… Я понимаю, что вы оставили лазейку — на случай, если созданный вами мир ошибочен. Большинство Пилигримов слушали эту байку и забывали, однако были и те, кто запоминал. Но практически никто не отправлялся на поиски Разрушенных Оазисов. И это лишнее доказательство того, что в ваших головах тоже пролегает Черная граница. И ее почти невозможно так просто разрушить.
— И как ты разрушишь границу в наших головах, Себ? — спросил Алан.
— Она разрушится сама, когда будут уничтожены реальные Черные границы. А сделаю я это с помощью Основателей.
Основатель мягко произнес:
— Ты должен нас убедить. Мы послушаем того из Двоих, кто одержит победу.
— Мы должны сражаться? — вырвалось у Алана.
Себастьян усмехнулся.
— А ты еще не понял? Мы — Двое, что решают судьбу мира. Основатели подчинятся победителю на этом суде.
— И как мы должны сражаться?
За Себастьяна ответил Основатель:
— Любыми доступными вам способами. Двое должны доказать свою правоту даже ценой своей жизни. Таков закон.
***
— Нет!
Алан встрепенулся: кричала Кассия.
— Это несправедливо! Основатели, почему вы допускаете такое? Вы просто перенесли на нас ответственность и играетесь нашими жизнями? Что вы за боги такие? Злые детишки, что играют в игрушки…
Тэн громко ахнул от подобного святотатства.
Алан тоже подумал, что Кассия слишком дерзка, хотя и был, в сущности, восхищен ее смелостью и тем, что она беспокоится о нем.
Основатель ничуть не оскорбился:
— Мы не можем решать, Кассия Ринн. Нас давно нет, осталась лишь блеклая тень нашей сути… а она не принимает решения, она подчиняется. У Двоих есть мудрость — они прошли через многое и потеряли многое, но также многому и научились. У Двоих есть храбрость — иначе они не пришли бы сюда. У Двоих есть решимость и вера в свою правоту. Теперь, когда они здесь и готовы отстаивать свою точку зрения, настал час битвы.