Читать интересную книгу Дурак космического масштаба - Кристиан Бэд

Я делал вид, что не замечаю его. Хотя не заметить одинокую фигуру, чернеющую прямо перед нами, да ещё и на взгорке — трудно.

И вдруг — словно в грудь толкнуло. Я обернулся, и увидел, что старый грантс смотрит прямо на меня.

А ещё я видел боковым зрением, что "толчок" почувствовал не я один. Лимо Вайкунен замер, так и не подняв до конца ящик с сигнализацией. И еще пара бойцов остановилась, прислушиваясь: Эмор, которого я взял чуть больше месяца назад, но уже причислил к "старичкам", так как бог пилотов поставил на нём свою роспись, и Бао Фрай, он из старичков во всех смыслах, ему уже далеко за шестьдесят, я перекупил его по случаю. Парни вели себя так, словно кто-то позвал, крикнул.

"Да, — подумал я. — И на окрик это тоже похоже. На неслышный окрик".

К старому грантсу подбежали несколько пацанов постарше. Остальные мальчишки, до того наблюдавшие за нами, тоже потянулись в его сторону. Значит, "эти" услышали все. А среди моих — трое только. Забавно.

Ну и чего он хочет? Чтобы я подошёл? Не дождётесь, дедушка.

Лимо был ко мне ближе всех, я окликнул его и велел подойти к старику и вежливо спросить, чего надо. Тот сходил.

— Господин капитан, он хочет, чтобы вы пошли с ним, — вернувшись, сказал боец без какого-либо выражения на лице. Глаза его странно блестели.

— Прямо-таки пошёл? — усмехнулся я. — Куда?

— Он не сказал, господин капитан.

Губы у бойца побелели, да и сам он выглядел не лучшим образом. Что происходит-то?

Я поднял глаза и отметил, что обстановка быстро и очень ощутимо меняется.

Еще несколько секунд назад, когда Лимо только открыл рот, вокруг уже условно огороженной нами территории носились только мальчишки, теперь периметр медленно обрастал вооруженными мужчинами. Конечно, без оружия здесь вообще не ходят, но я ясно чувствовал исходящую от местных угрозу. И смысл её был мне понятен: или я сейчас иду с ними, или…

Зримая угроза в считанные секунды обрастала тяжёлым, давящим одеялом страха.

Неужели всё это проецирует один-единственный старик? Или ещё двое мастеров прячутся где-то поблизости?

Небо быстро темнело. Даже не небо, а, словно бы, сам воздух. Психологический прессинг — такая зримая штука? Я был уверен, что нам просто давят на нервы. Но темнеет-то почему?

Постарался освободиться от давления. Противопоставить ему мне было нечего и я — потёк, растворяясь, сам. Пропустил страх сквозь себя. Сознание моё довольно быстро очистилось, и я понял, что могу соображать в стороне от всего этого.

Но светлее не стало! Наоборот, я ещё больше погрузился в серую бархатную тень. И мне стало тепло в тени. Не жарко или холодно — а иначе на Гране в этом сезоне почти и не танцевалось, — а именно тепло.

Если бы действительно зашло солнце, или его закрыло тучами, мы тут же почувствовали бы холод. Что же происходит, Хэд бы её сожрал, тень эту?

Ребята мои не умели освобождаться от страха так, как я, но они как-то держались. Наверное, я сам приучил их немного к подобным ощущениям. По крайней мере, в панику не впал никто.

Я подозвал всех сержантов, объяснил, что они должны делать в моё отсутствие.

Двигались и говорили они вроде бы нормально, но я понимал, что сам являюсь сейчас для них некой точкой опоры. Если я уйду…

Да и продемонстрированное нам давление — далеко не предел. Мне показывают, дают время выбрать. И действовать я должен быстро.

Я связался с Вланой и попросил срочно прислать Дарама. Если кто-то и сможет здесь меня заменить — то только он.

Еще раз обратился ко всем: в переговоры не вступать, на провокации не отвлекаться. Ждать меня. Я физически чувствовал, что время, отведенное мне на раздумье, истекает. Или я иду или…

Перед глазами возникла картинка сворачивающегося в плотный кокон пространства, меня затошнило, и я на миг потерял дыхание.

— Да иду! — бросил я сквозь зубы в сторону холма, где теперь плотной стеной стояли вооруженные грантсы, а раньше возвышалась одинокая фигурка мастера.

Я демонстративно бросил тяжёлое оружие. (Нож у меня есть, а что-то ещё — вряд ли понадобится). Сбросил китель, чтобы они видели, что никакой защиты под одеждой нет. И пошёл прямо на живую стену.

Я не знал, куда должен идти. Но, подойдя к толпе мужчин (набежало их уже, как тараканов), я понял, что передо мной расступаются, неохотно, но давая дорогу.

Прошёл сквозь, ни на кого особенно не глядя, и уткнулся глазами в небольшетский такой холмик. Холм и холм, предгорья же, мы снимали его сверху.

Но мир уже изменился вокруг и, как в сказке про гномов, в холмике появилась дверца. Я мог поклясться, что никакого прохода мы там с орбиты не засекли. Я специально выписал дорогущую установку для космической съемки, помня Аннхелл с его катакомбами. Холмик был пустой, точно!

Думать, однако, не давали. Я спустился к овальному, осыпающемуся проходу и шагнул вниз.

За мной не последовал никто. Только тени сжались вокруг меня плотнее, словно бы пытаясь найти брешь в моей защите.

Но бреши не существовало. Я сам был одна сплошная брешь.

Темно-то как… Пришлось поднять руки и двигаться, ощупывая стены и невысокий для меня потолок. Песок. Спрессованный песок… Может, прорыли за ночь? Вон их тут сколько, горных этих…

Но всё оказалось не так просто. Через двадцать шесть шагов я уперся ладонями в округлую сверху, низкую для меня деревянную дверь, толкнул её и очутился в помещении оборудованном явно давно и тщательно.

Формой помещение походило на неправильный овал. Стены облицованы нешлифованным черным мрамором и вертикальными полосами обсидиана, последний тускло отсвечивал в свете факелов и старинных светильников, внутри которых клубился какой-то инертный газ. В общем — освещение фиговое. Электричества я не заметил.

Из мрака проступала кучка людей в углу. Со света я не разглядел бы лиц, но в полной тьме коридора моё зрение обострилось, и видел я их теперь не так уж и плохо. Люди показались мне словно бы прорисоваными чёрным по серому бархату темноты.

Я узнал трех старейших мастеров клана. Узнал и ещё двоих — один был психотехником, я видел его в нашем лагере. Другой — какой-то местный отморозок, бретёр, его фото мне попадалось в газетах. Ещё двоих я не знал совсем. Мужчины в возрасте, но явно не мастера. Или мастера клинка. Такие бывают как раз помоложе…

Если придется сражаться, то с кем-то из троих — неизвестные или отморозок. Хорошо, что тут принято один на один. Но могут и все трое по очереди.

Как же мы не засекли эту пещерку? Разве что ещё вчера она была полностью засыпана песком?

Пауза затягивалась. Похоже, мы играли в молчанку.

Я ждал.

И вдруг тьма опять начала сгущаться. Теперь "давили", наверное, трое.

Темнота стала такой плотной, что я уже не мог пропускать её сквозь. Она начала оседать во мне. Я почувствовал тяжесть и жжение в груди. Мысли становились вязкими. Меня пригибали и вынуждали растянуться на полу, чтобы меня тоже можно было выпить, как луна пьёт из озера воду…

Стоп! Это уже не мои мысли! Я не мог думать так, как грантсы, перетекая из образа в образ! В конце концов, тьма — всего лишь овеществление света…

Сам не знаю, откуда родилась у меня эта странная мысль, но я ухватился за неё и за само слово свет, его ощущение, такое зримое, что в этой норе вдруг стало светлее.

Я вздрогнул всем телом, закашлялся… И тьма отпустила меня. Не так уж тут, оказывается, было и темно. Светильники разгорелись, тени тоже убрались по углам.

Грантсы смотрели на меня и почти все улыбались — кто насмешливо, кто ехидно. А бретёр — вообще жевал местную жвачку, склонив узкое лицо к левому плечу. Его чёрные глаза были полны, готового пролиться, смеха. Я чувствовал.

— Ну, вот, значит, какой лист упал с этого дерева, — разбил тишину самый старый мастер.

Морок спал окончательно. И всё, что я ощущал до этого, тут же показалось мне смешным и нелепым. Не было ничего! Я — да горстка местной знати. И… Возможный поединок с одним из этих троих. Что ж…

— Драться пришёл? — спросил мастер Истекающего Света с напускной ласковостью. — Невежда. А сам даже имени моего не выучил, — он хрипловато хмыкнул. — Ещё молоко у матери твоей на сосках не обсохло.

Бретёр скрипуче засмеялся. Давно хотел.

— Это оскорбление, наконец? — спросил я устало. Я был действительно вымотан. Впрочем, первая усталость скоро пройдёт, я знал.

— Чтобы оскорблять, нужно беседовать с равным, — ухмыльнулся старец.

Говорил он на стандарте, тщательно подбирая слова, чтобы я его понял. Будь я экзотианцем, я бы принял такую речь как самое высокое уважение. И мне стало бы совершенно наплевать на смысл сказанного.

Но я оказанной мне чести даже не осознал. Только потом, вспоминая эту сцену, я понял, каким нелепым было само "говорение" мастера на стандарте. Но иначе я просто ничего бы не понял, остался "с другой стороны неба", как выражаются здесь.