Читать интересную книгу Дурак космического масштаба - Кристиан Бэд

— Гражданская война? — спросил я.

— Вроде того. Плюс — народное ополчение, которое возглавил один из лордов Аннхелла — лорд Михал. Его ещё называют Вашуг Михал. Вашуг — кличка. Зверюга такая горная с Тайэ, на медведя похожа. Лорд Михал — большой затворник, и самодур — вроде вас, но человек влиятельный, толпа его любит… Если мы бросим десант, то просто зальём всё кровью. Никому, кроме генериса, это не надо. Может, у ВАС есть какие-то нестандартные мысли?

Вот это я влип.

— Пока не до Аннхелла было, — сказал я честно. — Тем более, завтра у меня по плану, скорее всего, дуэль…

— Тогда после завтра у вас по плану — совещание у меня на "Гойе". В десять, — резюмировал комкрыла. — У вас — больше суток. Вполне хватит, чтобы подраться. Отбой связи.

— Отбой.

Квэста Дадди амаи гата…

Знаешь, как переводится? Задница бога, покоряющая неведомые дали на костылях. Это, если оцензурить…

Но даже думать об этом самом "послезавтра" я не мог себе позволить. Думать нужно о том, как вести себя завтра с представителями горных кланов.

Самых авторитетных старейшин у "горных", насколько я знал, было трое — мастер Гио-о-Иро — Стрела разящая из синевы Неба, мастер Пааи-Ао — Равнина на Восходе и мастер Истекающего из раны Света жизни (его грантское имя мне просто не выговорить). Завтра с раннего утра эти старые падальщики обязательно слетятся и будут наблюдать за высадкой десанта.

В горный район я решил высаживать только своих. Только парней с "Каменного ворона" и никаких вариантов. Они уже постояли в столице, попривыкли. Посмотрим, чему их жизнь научила.

Зевнул. Несмотря на стимуляторы, хотелось спать.

Чем дольше мы стояли на Гране, тем больше я понимал, что Грана и Аннхелл — небо и земля.

Планета грантсов — исконно экзотианская территория. Здесь у людей совершенно иные жизненные ориентиры, иной образ мыслей. Здесь важно не то, ЧТО ты думаешь, а то, КАК ты это делаешь.

Умственные упражнения на Гране возведены в культ. Но это совсем не то, что понимают под "умственным" в нашей науке. "Умственные упражнения" грантсы лишают всякой практической начинки, а основное внимание уделяют поступкам души там, где мы просчитываем и решаем. (Вообще само понятие "поступки души" я слышал только в мирах Экзотики).

Или вот ещё местное. Умонастроение.

У нас:

— Почему ты получил двойку?

— Папа, я не выучил.

У них:

— Я был в другом умонастроении.

Считается, что собственно зубрёжка — дело второстепенное, человек, находящийся в нужном умонастроении, способен решить любую задачу. Знания — помогают, но не являются решающим фактором в учёбе.

Или. Здесь часто можно встретить богача, одетого в поношенную одежду. Потому, что это соответствует его "умонастроению". Также знать частенько живет в обшарпанных особняках, давно требующих ремонта. Ремонт им просто не "в жилу". Он их не вдохновляет, не близок им, в эту осень, к примеру. Здесь это считается аргументом.

— А где у нас господин Н.?

— А он уехал на охоту в горы.

— Но его же вызвал министр?

— А он, знаете ли, проснулся сегодня не в том состоянии души, чтобы встречаться с министром. Пришлось отменить встречу.

Впрочем, когда это действительно необходимо, взрослые экзотианцы могут моделировать в себе любой настрой.

С грантса, например, можно сдирать кожу, и он останется равнодушен к этой процедуре. Молодой — по причине презрения к вам и собственным ощущениям, взрослый — загнав себя в особое состояние, которое на время перекроет боль, старый — и в самом деле не будет ничего ощущать. Есть тут такие милые старички, лет от ста пятидесяти, а, может, и старше, которых остальные называют "мастер".

Вот такой "мастер" владеет собой обычно так, что прочие почитают за благо просто находиться рядом. Смотреть на мастера, ощущать присутствие, дышать одним воздухом. Грантсы считают, что это тоже учёба — сам процесс нахождения рядом с мастером. Они перенимают у него нужное "умонастроение".

В более развитых экзотианских мирах, люди еще как-то балансируют между умонастроениями и чувством долга, ответственности. На Гране этого нет. Здесь — сначала умонастроение, потом — всё остальное.

Я бы мечтал сотворить тут нечто такое безобразное, чтобы вообще перестать интересовать местное население. Только не знал пока — что.

Утро не заладилось.

Поднял своих на рассвете, пока солнце до конца не встало, и не изжарило нас всех. Начали грузиться по шлюпкам… И тут прилетела Влана.

Под глазами круги — не спала? Не похоже на неё. В стимуляторах — медицинских и растительных она разбиралась лучше нашего медика.

— Капитан, — поприветствовал я её шутливо, но без малейшей улыбки в голосе. Забыл улыбнуться. — Вы у меня что, с глубокого похмелья?

Кто-то за моей спиной хихикнул. Я обернулся, посмотрел внимательно. Ребята замерли. Знали, что я уже давно валяю тут дурака, как бы опять чего не выкинул.

— Сон дурной, господин капитан. На пару слов вас можно? — ответила она мне по уставу.

Мы отошли.

— Правда сон? — спросил я, размышляя застегнуть куртку или нет. Сверху уже начало припекать, но дуло прилично…

— Предчувствие. Волнуюсь я за девочек. На Аннхелле — ухудшилась ситуация, да?

Ну вот откуда она узнала?

Я кивнул.

— С… М-мерисом бы связаться…

Имя она выдавила из себя. Он же её не обижал вроде?

С Мерисом у нас было оговорено, что выходит на меня как правило, он.

Я почесал подбородок. (Меня какая-то местная летучая дрянь укусила вчера, теперь чешется). Можно попробовать через лорда Джастина, он — официальное лицо, может и по основному каналу поговорить. Сверхсекретного в этой просьбе ничего нет.

— Попробую вечером, — сказал я.

Ответ Влану не удовлетворил.

— Ну, тогда давай сама. Я сейчас улетаю в долину. Только — не с Мерисом. С инспектором поговори. А он сам с кем надо свяжется, если чего. Будет придираться — скажи — я приказал.

Влана кивнула с явным облегчением.

Чего она на Мериса взъелась? Они вообще у меня виделись разве? Вроде — нет.

Женская душа — потёмки…

Стоп, почему женская. Говорят — чужая душа — потёмки. Но почему-то подумалось — женская…

Тень Матери.

Мне стало вдруг холодно, и я застегнулся наглухо. Почему — не тень отца? Темная Мать, Мать Тени, Мертвая мать, Танати матум…

Ребята закончили погрузку, и нужно было командовать отлёт. Тоже, своего рода смерть… СМЕщение с одного места на другое. Смерть — это, наверное, тоже смещение с места на место. Значит, Мертвая Мать — мать уже сместившаяся. Откуда — понятно. Или — тоже не понятно? Сместившихся из мира живых? Куда? А наш мир — это точно мир живых, никто ничего не напутал? Чего ж мы кидаемся-то тогда все друг на друга?

На шлюпках включились двигатели.

Я сел рядом с Росом, он не болтливый. Мне почему-то думалось совсем не о том, какие проблемы придется сегодня решать. Я думал о тени Матери. О том, так ли явно, КУДА она сместилась и откуда. Мне казалось — ещё чуть-чуть и я пойму… Но мы прилетели раньше, чем я понял.

А ещё раньше я загляделся на горы.

Шлюпки ползли над ними на ручном управлении, медленно переваливая через горную цепь. Казалось, каменистые склоны можно потрогать рукой, если высунуться из открытых "обзорных" прорезей. Шлюпка тоже "дышала" горным воздухом, давая возможность и нам дуреть от недостатка кислорода.

Бойцы мои тоже смотрели вниз как завороженные. Только Рос был слишком сосредоточен, чтобы глазеть. Да Айим, не пялился вниз, у него всегда не сросталось с "лирикой".

Сели — как на блюдце.

Небольшая долина, за спиной горный перевал — единственная нормальная дорога на столицу, справа — холмы, слева местность понижается постепенно до реки и городка вокруг неё, который так потом и тянется вдоль воды.

Со стороны реки всё ещё несёт холодом, а над холмами висит мелкая желтая пыль. Но предутренний ветер уже улёгся, и ребята расстегивают куртки, а кое-кто даже успел раздеться.

Я тоже сбросил куртку и решил для разминки чего-нибудь потаскать. Сигнализацию, например. Она тяжёлая.

Стоило нам начать разбивать лагерь, как появились первые ребятишки: худенькие, загорелые и очень шустрые. У меня постоянно возникало желание их чем-нибудь подкормить. И не у меня одного — пока мы стояли на Гране, на кухне катастрофически испарялось куда-то печенье. Своим я строго настрого наказал ребятишек не обижать. Местные даже голос на них не повышают. Ребенок до двенадцати лет — существо на Гране божественное. От того очень наглое и свободолюбивое.

Я ждал, что набегут и взрослые, но с самого утра припёрся только старейший из мастеров, это самый мастер Истекающего Света. Он стоял, опираясь на тонкий посох, похожий на трость, что для грантса показатель какой-то невозможной дряхлости, и смотрел, как мы разворачиваем лагерь.