Александра Федоровна возблагодарила Господа за быстрое выздоровление сына, но через несколько дней Алексею опять стало плохо. Длительная поездка в карете по неровной дороге закончилась новым кровотечением. На этот раз оно не унималось.
Царевич очень страдал от боли. Нога в паху неимоверна распухла. Врачи были уверены, что мальчик при смерти. Такого тяжелого положения еще не было.
В тот самый день (очевидно, 11 октября 1912 г.) мы с отцом гуляли у реки. Вдруг он схватился за сердце:
— Ох, нет!
Я испугалась. Подумала, что ему плохо. Видя на моем лице испуг, он сказал только одно слово:
— Царевич.
В ту минуту отец ничего не мог знать о болезни мальчика. Он почувствовал.
«Бог увидел твои слезы»
Позже нам стало известно, что, будучи в забытьи, Алексей вдруг открыл глаза как раз в ту минуту, когда Александра Федоровна произнесла имя моего отца. Ничего никому не сказав, Александра Федоровна тут же послала ему телеграмму с тем, чтобы он как можно быстрей приехал.
Мы как раз садились обедать, когда принесли эту телеграмму. Отец прочел ее и тотчас же вышел из-за стола, опустился на колени перед иконой Казанской Божьей Матери и стал молиться.
Это продолжалось очень долго. Мы сидели, замерев, Дуня так и застыла с посудой в руках.
По лицу отца крупными каплями стекал пот. Наконец, он перекрестился в последний раз.
Потом поднялся и велел отправить телеграмму императрице: «Не бойся. Бог увидел твои слезы и услышал твои молитвы. Не горюй, твой сын будет жить».
К тому времени, как телеграмму вручили императрице, у Алексея упала температура, боль стихла, и он крепко уснул.
Доктора не преминули приписать счастливый оборот событий наконец-то начавшемуся действию лекарств. Но во дворце никто не сомневался в истинной причине избавления мальчика.
Именно к тем дням относятся самые громкие разговоры о «подтравливании» Алексея. Я уже высказалась об этом и не считаю нужным возвращаться.
Добавлю только то, что мне передали совсем недавно.
Уже после революции специальная комиссия, расследовавшая этот случай, сопоставила факты. В то время доктор Бадмаев (напомню, что именно его видели помощником отца в подтравливании) никак не мог находиться рядом с мальчиком и вообще в том месте, где тогда отдыхала царская семья. К тому же он не был лечащим врачом Алексея.
Причиной же возвращения болезни стала неподготовленность доктора Боткина.
Остальное объяснений не требует.
Как только Алексей поднялся на ноги, царская семья вернулась в Петербург.
Александра Федоровна не знала истинных причин отъезда отца в Покровское. Ей сказали, что того потребовали наши семейные дела. Теперь же она хотела поторопить отца с возвращением.
Если раньше на вопросы Александры Федоровны о том, почему отсутствие отца затягивается, Николай отвечал: «Так будет лучше для всех нас», то после приступа болезни у Алексея он был вынужден приоткрыть истинное положение дел.
Возвращение в столицу
Николай ясно дал понять Александре Федоровне, что враги трона не. оставляют попыток использовать отца как орудия нападения на их семью. Это для царицы новостью не было. Однако у нее имелись более веские доводы в пользу возвращения отца. Что, если у Алексея случится новый приступ болезни, а отец окажется вне пределов досягаемости? Николаю нечего было ответить — жизнью царевича рисковать нельзя.
Вскоре мы (отец, Дуня, я и моя младшая сестра Варя) выехали из Покровского в Петербург.
Через несколько часов после приезда в нашей квартире на Гороховой зазвонил телефон. Обычно трубку снимала прислуга, но сейчас я успела первой. Мне не терпелось знать, кто это. Звонила Александра Федоровна. Она справилась, как мы доехали, все ли у нас благополучно и пригласила отца и меня на ужин в Царское Село. Когда я сказала ей, что с нами приехала Варя, Александра Федоровна позвала и ее.
Пока ехали из Покровского, было видно, что отец волновался, не переменились ли к нему во дворце, хотя одно уже то, что его попросили приехать, говорило о добром отношении. После звонка он совершенно успокоился.
Теперь в Варе я увидела себя, какой собиралась на первый ужин во дворец.
Она едва ли понимала, что мы с Дуней пытались ей втолковать. Я показывала Варе, как делать придворный реверанс, в то время как Дуня, обжигаясь, укладывала локоны на ее голове. Так что прическа вышла кривобокая. Но что это значило рядом с Вариным восторгом…
Варю очень волновало, как обойдутся первые минуты — ведь надо будет представиться, произнести какие-то слова. Она страшно боялась смутиться и опозорить папу.
Отца смешили наши приготовления. Он брызгал на нас водой, как бы приводя в чувство, и говорил, что сразу двух барышень на руках не унесет, если у нас от волнения подкосятся ноги.
Наверное, он так шутил, потому волновался не меньше нас.
Наконец собравшись и закалывая на ходу последние шпильки, мы вышли к ожидавшей нас карете.
12-летняя Варя была ровесницей великой княжны Анастасии, и та сразу взялась ее опекать. Теперь нас было двое, и царским детям понадобилось вдвое больше времени, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Глава 22
Распутин — политик без политики
Губительная медлительность царя — Что нужно делать — Ничьим агентом не был — Распутин не лез во дворец, его туда звали — «Он всегда умеет сказать мне то, что нужно»
Губительная медлительность царя
При других обстоятельствах ни за что бы не взвалила на себя непосильную ношу изображения чисто политических картин Российской империи начала века. Но сейчас деваться некуда. Однако все равно буду говорить не от себя, а только повторю то, что слышала от людей знающих.
Это был 1912 год. Предпоследний год «добрых старых времен». Политика царя в отношении простого народа никуда не годилась. Но точно также никуда не годилась она и в отношении других сословий и политических партий. Результат — царя не поддерживал никто.
Как можно при таком положении рассчитывать на удержание порядка? А тем более на успех реформ вслед за Европой.
Николая нельзя было отнести к сильным характерам, и это уже я показывала. А время требовало именно силы и твердости, решимости выйти из порочного круга. И в прямом смысле. Николай же снова медлил.
Если бы Николай не прятался от своих подданных, если бы он ближе подпустил их к себе, за его спиной труднее было бы интриговать против трона. У революционеров были развязаны руки, газеты писали что хотели, а Николай только раз принял в этом отношении меры. Но, очевидно, недостаточные. К тому же все уже очень хорошо успели понять натуру царя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});