Трудно найти более удачливого военачальника. Мальборо не испытал ни одного серьезного поражения. Некоторые из данных им сражений принадлежат к числу самых крупных побед в английской истории. Воинские успехи Мальборо были следствием не только его крупного полководческого дарования, редкого хладнокровия, предприимчивости, осторожности, способности к осуществлению оригинальных и сложных стратегических планов, иногда полностью противоречивших общепринятым тогда принципам военного искусства. Способности выдающегося полководца соединялись в нем с качествами проницательного дипломата, проявлявшего нередко исключительную изворотливость и умение то с помощью обволакивающей любезности, то путем головоломного маневра обойти противника, привлечь на свою сторону нужных союзников и добиться успешного исхода самых трудных переговоров. Он умел льстить бездарным союзным генералам, уламывать несговорчивых и подозрительных комиссаров голландских Генеральных штатов, как многоопытный царедворец обхаживал тщеславных германских князей, терпеливо сносил их капризы, льстил, приписывал 60-летним матронам прелести Венеры, а их не видевшим поля боя мужьям - таланты Александра Македонского. Еще важнее, что Мальборо не раз удавалось, объезжая союзные дворы, улаживать разногласия и раздоры между главными участниками антифранцузской коалиции. А после каждой летней кампании он отправлялся в Англию, где сочетал политические речи в палате лордов с участием в придворных интригах, которые плелись вокруг недалекой королевы Анны и от которых в немалой степени зависела судьба вигского министерства, выступавшего за продолжение войны против Франции.
О Мальборо написано множество книг. Однако несколько поколений англичан привыкло представлять себе Мальборо в том образе, в каком он встает со страниц красочной "Истории Англии от восшествия на престол Якова II" знаменитого либерального историка Т. Б. Маколея, вышедшей в свет в 1858 г. и исказившей историю для восхваления вигов. Маколей, однако, был неблагосклонен к Мальборо, который после своих побед в войне за испанское наследство стал кумиром вигской партии. Отчасти это объясняется тем, что повествование в написанных Маколеем томах обрывается как раз на времени, когда развернулась полководческая деятельность Мальборо, контрастом к которой Маколей решил сделать неблаговидное начало карьеры Джона Черчилля.
Маколей не скрывает сомнительных способов обогащения молодого Мальборо. По мнению этого историка, Джон Черчилль принадлежал к числу государственных деятелей, считавших верность убеждениям признаком тупоумия, честность вздором, патриотизм - пустым звуком. Целью таких людей являлась лишь защита низких, эгоистических интересов, а наиболее пригодными средствами ее достижения почитались измена, вероломство, продажность, готовность сегодня служить любому делу, чтобы завтра оставить его, если это сулило личную выгоду. Мальборо превосходил в этом отношении всех политиков своего времени. Он был одинаково способен с холодной невозмутимостью совершить и поступок, требующий исключительной отваги, и мелкую гнусность, если она только вела к его пользе.
Считалось, что Черчилль, нанесший своей изменой страшный вред Якову и ненавистный для всех якобитов, будет верно служить Вильгельму из чувства самосохранения. Но те, кто так думал, плохо знали Мальборо. Почувствовав непрочность, как тогда казалось, трона Вильгельма, Черчилль решил устроить так, чтобы при возможном возвращении Якова сохранить свое высокое положение и богатства. Не прошло и двух лет после того, как он покинул лагерь Якова и бежал к Вильгельму, и в Сен-Жермен, где жил изгнанный король, стали приходить письма, выражающие самое глубокое раскаяние. "Мои преступления, говорилось в одном из этих писем, - являются мне теперь в их настоящем виде, и я содрогаюсь от ужаса при их созерцании. Мысль о них живет со мной днем и ночью. Я сажусь за стол, но кусок не идет в горло; я кидаюсь на кровать, но сон бежит от меня. Я готов пожертвовать всем возможным, пренебречь всем дорогим, обратить в прах мои богатства, лишь бы только избавиться от гнета больной души". При этом, уверяя Якова, что сознание вины мешает ему, Черчиллю, есть днем и отдыхать ночью, он втайне насмехался над своим бывшим повелителем. Потеря полгинеи куда более была Способна испортить его аппетит и расстроить его сон, чем все ужасы встревоженной совести. Целью Мальборо было отобрать у Якова документ, в котором содержалось бы прощение за измену. Однако наученный горьким опытом Яков соглашался помиловать Мальборо, только если он загладит свое предательство какой-то исключительно важной услугой делу Стюарюв. "Прежняя его измена, сопряженная со всем, что могло сделать ее неподражаемой, - пишет Маколей, - поставила его в то неловкое и за-1 руднительное положение, в котором находится всякий артист, после юго как создаст свой шедевр. Мальборо теперь нужно было превзойти себя самого, затмить прежний блеск новым, еще более ярким. И действительно, второе его мастерское дело в искусстве измены могло возбудить удивление даже у тех, кто вполне оценил достоинства первого. Чтобы почитатели его талантов не могли сказать, что во время революции он изменил своему королю по каким-то другим, а не по эгоистическим мотивам, Мальборо решил теперь изменить своему отечеству. Он послал в Сен-Жермен план тайной экспедиции, подготовленной Вильгельмом против Бреста, и Яков передал этот план Людовику XIV. В результате экспедиция окончилась провалом, и более 1000 английских солдат сложили свои головы на французском берегу для того, чтобы удостоверить Якова в раскаянии лорда Мальборо". Такую оценку давал вигский историк характеру Мальборо, основывая ее прежде всего на тайном послании Черчилля в Сен-Жермен, получившем название по месту неудачной высадки английского десанта "письмо о заливе Камаре". Маколей, как и почти все современные ему историки, не сомневался в подлинности этого письма, занимающего важное место в летописях разведки. С конца XIX в. вопрос о подлинности письма Мальборо стал предметом ожесточенных споров в английской историографии. Споров, от исхода которых зависит наше представление о многих событиях тайной войны после "славной революции" 1688 г.
Основной вопрос - откуда французы получили сведения о подготовке английской экспедиции? Примерно через полвека после рассказанных событий, в 1741 г., в библиотеку Шотландского колледжа в Париже поступили бумаги Дэвида Нэрна, начальника канцелярии якобитских министров Мелфорта и Мидлтона, около дюжины томов оригиналов и копий переписки претендента (сына Якова II) и его приближенных со своими сторонниками, в том числе и письмо Мальборо.
Уже через несколько месяцев, в начале 1742 г., к бумагам проявил повышенный интерес ученый-историк и одновременно разведчик Джон Кэрт (английский министр Уолпол подослал его с тайными поручениями к претенденту, явно пытаясь одурачить главу якобитов). Путем подкупа или просто кражи Кэрт сумел заполучить бумаги Нэрна. Это все происходило за несколько лет до последней попытки восстания якобитов в 1745 г., и добыть их архивы было важно отнюдь не только в интересах исторической науки. Через много лет, уже после смерти Кэрта, якобитская корреспонденция была передана его вдовой в Бодле-ану - библиотеку Оксфордского университета, но вскоре часть бумаг была опубликована в Лондоне под названием "Подлинные документы, содержащие историю Великобритании от Реставрации до перехода престола к Ганноверской династии". Издателем этих материалов был не кто иной, как Джеймс Макферсон, прославившийся публикацией поддельных древнекельтских сказаний - знаменитого "Оссиана". Доказательства его подложности были приведены много позже, но сомнения в подлинности были высказаны вскоре после появления первого издания мнимого кельтского эпоса, причем таким крупным литературным авторитетом, как известный критик Самуэль Джонсон. В ответ Макферсон представил копии древнекельтских оригиналов, которые являются несомненно мастерской поэтической стилизацией. Таков был издатель бумаг Нэрна.
Репутация Макферсона как виртуозного мистификатора, конечно, была принята в расчет теми историками, которые пытались подорвать доверие к опубликованным им документам. Маколей, как уже говорилось, не сомневался в аутентичности "письма о заливе Камаре". Но ему возражал Д. Пейджет. Всемирно известный историк не удостоил ответом эти возражения, возможно, считая, что годы предадут забвению старания его оппонента. Так вначале и случилось. Однако, как не без ехидства заметил вмешавшийся в следующем веке в эту дискуссию Уинстон Черчилль, время - вещь долгая. Доводы Пейджета были еще в конце XIX столетия подхвачены другими исследователями.
В 1894 г., ровно через два века после отправления "письма о заливе Камаре", им занялся историк Е. Ллойд. Это письмо, дошедшее до нас только в копии, являлось зашифрованным сообщением, посланным генералом Эдвардом Сэквилом якобитскому министру Мелфорту и содержащим план высадки отряда генерала Толмэша. Сэквил же будто бы получил эти сведения от Мальборо. Е. Ллойд доказывал, что французы узнали о подготовке экспедиции из других источников (в частности, от лорда Годолфина) и начали оборонительные работы задолго до получения письма от Сэквила. Иначе говоря, Мальборо сообщал якобитам и французам лишь то, что было им и так известно.