Было прохладное воскресенье августа. Мы поехали в Москву, на ВВЦ. Молодая семья, почти как все. В его глазах – любовь, страсть, жадность. В моих, я надеялась, - преданность и спокойствие. Необходимо было ощущать это: спокойствие. Вне тихого скрежета складывающегося во взрыве дома, вне власти повелевать, вне миллиона направленных на тебя вожделеющих белков глаз, вне мира и, почему-то, смерти. Вне времени.
Я давила в себе желание позвонить Ласкару. Услышать его оправдание по поводу запустившейся программы выживания: если твои жизнесохраняющие сенсоры почувствуют опасность и ситуация не окажется заранее предусмотренной и решаемой – молить о пощаде Верховный Суккубат. Звонить Ей! Я поняла это ночью: я бы не позвонила сама. Никогда.
Я наклонила голову, кашлянула, поперхнувшись. Он сказал бы это иначе. Ласкар засмеялся бы громко и, не признаваясь, повторил бы: если у меня есть возможность… ты будешь жить. Он никогда бы не озвучил, что поставит меня на колени перед ними. Методы не имеют значения, когда впереди что-то, ради чего одному человеку дали силу менять. Менять… Сжимая ручки сумки я хотела сказать ему: «Спасибо, Ласкар. Черт бы вас побрал, Ласкар! Будьте вы прокляты, Ласкар! Спасибо!» Но, наверно, для этого еще представится случай. Нужно оставить это. Оставить. Меня будут ждать на осеннее собрание. И одно то, что я смогу расслабиться до того времени, ходить без оглядки, засыпать, не прислушиваясь к посторонним шумам… Я почувствовала, как глаза стремительно наполняются слезами. Отвернулась к окну.
- Лида? – Марк обернулся ко мне.
Я не ответила, не обернулась. Тогда, на очередном проселочном перекрестке он съехал с дороги и остановился. Отстегнул ремень безопасности и наклонился ко мне. Обнял ладонью лицо.
- Лида? – он просил о внимании, которое был готов сторицей вернуть, зарядив уверенностью и надеждой. И я кожей ощущала переполнявшую его беспомощность. – Скажи, что?!
- Поехали… - шмыгнув носом, я вытерла щеки ладонями.
Мгновения он не шевелился. Обернувшись, я посмотрела в бледные глаза, обрамленные солнцем ресниц. Это грех – так любить. Так нельзя! Я хотела крикнуть ему в лицо это, и чтобы вернулось. Чтобы он засмеялся мне в лицо, зло, некрасиво… Проведя большими пальцами по скулам, окончательно осушив мои слезы, Марк пристегнулся. Мы выехали на шоссе и поехали по направлению к Москве.
Вечер надвигался, изредка подсвечивая город солнцем. Мы вошли на ВВЦ. Справа поднималось колесо обозрения. По пути к нему, я помнила после единственного посещения Выставочного Центра, за деревьями скрывалась вогнутая крыша «Москвы». Тот единственный раз был уже с Марком, на последнем курсе института. Тогда деревья сбросили листву, и промозглый воздух просачивался за ворот куртки. Здесь, недалеко от ВДНХ, живут его родители. Тогда мы тоже собирались к ним, но так и не доехали, перенесли визит на следующий день. Виной всему стала «Чаша Хайяма» в девятнадцатом павильоне. Ухрендюкавшись сладких коктебельских вин я потеряла необходимую для визита к его родителям кондицию. Вспомнив это, я рассмеялась.
- Нет, туда мы не пойдем, – улыбнулся Марк, будто прочитав мои мысли.
В тот осенний день дождь так и не пролился. Народу было не много, ветер разгонял гуляк по домам. Марк был уверен, что знакомство не москвичей с городом, начинающееся на Красной площади, продолжается либо на ВВЦ, либо в парке Горького. Я же не была ни там, ни там. «И на колесе не каталась?» - удивлялся он насмешливо. Помнится, я скептически окинула взглядом аттракцион, не внушавший доверия своей воздушной конструкцией, и помотала головой. С моей уверенностью, что кольцо обязательно сломается, когда я на него заберусь, он спорить не стал. Подниматься в небеса при ледяном влажном ветре не хотелось ни ему, ни мне.
Я улыбнулась.
К нам подошла уже третья женщина интервьюер. Защищаясь от поклонников, я не предусмотрела таких вот случайных приставал. Ежедневно жизнь подкидывала доказательства: чем больше я предусматриваю, тем больше остается непредусмотренным. Этот намек на власть случая подталкивал опустить руки и расслабиться. Отдаться течению, наблюдать. Сжав ладонь Марка, я вежливо отмахнулась от женщины. В обернувшихся глазах мелькнуло насекомое, снятое на ширик. Круглые солнечные очки выглядели фасеточными глазами, я засмеялась. Марк вскинул брови.
- Увидела свое отражение… - пояснила я.
- В начале сентября будет книжная выставка, – кивнул он на плакат над головами. – И я собираюсь взять отпуск на пару недель. С первого сентября.
- Хорошо, – кивнула я. Пожалуй, после его отпуска я и вернусь к собственной работе. – В Пиренеи?
Марк улыбнулся широко и довольно, став похожим на ободранного в уличных боях, голодного рыжего кота, зажавшего в лапах мышь.
- Если ты не против, Альпы.
- Сам закажешь или Мишу попросить?
Марк медленно кивнул асфальту впереди. Улыбка не сходила с губ. Я набрала телефон Миши. После удивленного приветствия глянула на Марка и улыбнулась.
- Есть просьба.
- Не пугай меня, – напрягся Миша в динамике. В шутку или нет, понять было сложно.
- Закажи нам с первого-второго сентября дней на десять тур в Куршевель. Самый лучший. Чтобы ни о чем не думать.
- Дополнение «самый лучший» было не обязательно, – усмехнулся он. – Только не говори никому, что я у тебя секретаршей подрабатываю…
- А когда вернемся, я буду в твоем распоряжении.
- Окей, сделаем, – хмыкнул он и отключился.
- Ты родителей предупредил, что мы подъедем к ужину? – обернулась я.
Марк задумчиво кивнул. Я же удивленно нахмурилась.
- Когда успел?
- Когда решил, что поедем.
Окинув взглядом занятые лавки по левой стороне широкой дороги, я расслабила лицо. Он всегда знал наперед мои реакции на любые действия и предложения. Почему меня до сих пор это нервирует?
Потому что я предсказуема не только для него, ответила я себе и отвернула лицо.
- Не сердись, – улыбнулся он, обнимая за талию.
Как они рассматривают мое поведение сейчас? Чем мое бездействие казалось им до звонка старушке? Обезьяна с гранатой, которая взяла время на изучение окружающего мира и соткала мимоходом бронежилет?
- Обезьяна… - прошептала я.
- Что? – не понял Марк.
- Я чувствую себя обезьяной. Знаешь, такая, что сидит и ковыряется у сородича в шерсти в поисках блох. Они наблюдают за мной, что я вытворю в следующий момент. Направляют, сдвигая стены…
Марк отклонил голову назад: ах вот ты о чем.
- Во-первых, когда обезьяны копаются у сородича в шерстке, они не блох ищут, а капельки пота. Они соленые… Им соль нужна, – Марк прижал меня крепче к себе и поцеловал в щеку. – А во-вторых, поставь себя на их место. Если ты была, хоть, отчасти точна в описании собственных возможностей, им есть чего опасаться. А понять, не взбрыкнешь ли ты снова, стоит ли положиться на твой разум или… верность… можно, лишь, сузив те самые стены, направив. Если ты выйдешь из-под контроля…