С удивлением наблюдаю, как смертельно уставшие бойцы, собрав брошенное сдавшимися оружие, окружили не менее уставших парашютистов - крепких, рослых, как на подбор, парней. Враждующие стороны в упор разглядывают друг друга. Наши бойцы и командиры, задымив махоркой и папиросами, всматриваются в лица пленных, словно пытаясь обнаружить что-то такое, что внешне резко отличало бы фашистских вояк от прочих людей. И не видели особого различия. Если бы не форма, невозможно было бы определить, где немцы, а где русские, украинцы, белорусы. Лишь выражение глаз иное. Глаза победителей светились любопытством, в них удовлетворение и добродушие, свойственное трудовому, хорошо поработавшему человеку. В глазах пленных сквозил страх. Они, видимо, ожидали, что грязные и уставшие в погоне за ними русские набросятся на них и растерзают. Каково же было их удивление, когда, насмотревшись на пленных, бойцы стали угощать их махоркой. Первым это сделал маленький рыжеусый боец. Растянув в добродушной улыбке сочные губы, он подошел к самому молодому пленному и, ткнув пальцем в его грудь, спросил:
- Ты хто?
- Ich verstehe nicht{10}, - замотал головой пленный.
- Я, - ткнул рыжеусый себя в грудь, - колхозник, а ты? Видя, что пленный непонимающим взглядом уставился в рыжеусого бойца, возвратившийся Митин перевел:
- Dieser Soldat ist der Bauer, wer sind Sie?{11}
- О! - оживился пленный. - Ich bin Student{12}.
Когда Митин перевел, рыжеусый уважительно протянул:
- Ишь ты, студент, грамотный, значит. Не какой-нибудь темный, взбитый крестьянин. - Подумав, он попросил Митина: - Спроси, как его зовут и зачем он в фашисты пошел?
Митин задал вопрос и, получив ответ, сказал:
- Говорит, что зовут его Фридрихом, что он не наци{13} и не считает себя фашистом.
- Ишь ты! Скажи ему, браток, что все они фашисты, раз пошли воевать против рабоче-крестьянского государства. Несознательный он тип. Но ничего, вот прочистим ему мозги, он и поймет свою ошибку. - Добродушно посматривая на пленного, боец достал кисет, вытащил пачку папиросной бумаги и, оторвав листок, свернул цигарку, раскурил и, протянув пленному, предложил: - На, германец, попробуй нашего тамбовского самосаду.
Пленный недоверчиво принял самокрутку, с опаской повертел ее в руках: нет ли подвоха?
Молодой широкоплечий красноармеец, сердито покосившись на рыжеусого, зло бросил:
- Ты что, дядя, драгоценную махорку на фашиста расходуешь? Свинца ему в рот, гаду!
- Во-первых, он не фашист, а студент, во-вторых, свинцом врагов надо угощать в честном бою. После драки кулаками не машут. - Взяв из рук Фридриха папироску, он раскурил ее и, вернув, ободряюще улыбнулся: Попробуй, попробуй русского табачку, такого в Германии, чай, нету.
Пленный с жадностью сделал две затяжки и закашлялся так, что слезы выступили.
- Ничего, ничего, - добродушно засмеялся рыжеусый, - приобвыкнешь к нашему табачку, поймешь, что в России все крепкое: и люди и табак.
Строгий строй пленных нарушился. Поняв, что убивать их не собираются, они расправили плечи и охотно вступали в разговор, который велся, как выразился Стольников, "по-неандертальски". Однако я заметил, что некоторые пленные с трудом скрывали звериную ненависть к нам, старались отвернуться или спрятаться за спины однополчан.
Неожиданная команда "Становись!" мгновенно выровняла ряды пленных. Под конвоем они зашагали на станцию. А победители отправились к подкатившим походным кухням.
После ужина Грязев построил батальон. Полковник, руководивший ликвидацией десантов, выброшенных в этом районе, торжественно объявил:
- Товарищи бойцы и командиры! За образцовое проведение операции по ликвидации десанта от имени командующего группой войск генерал-майора товарища Рокоссовского объявляю вам благодарность!
Несколько мгновений бойцы молчали, потом спохватились и вслед за командирами недружно прокричали:
- Служим Советскому Союзу!
- Поздравляю вас, товарищи, и желаю вам громить фашистов с таким же упорством, как сегодня!
Старший лейтенант Грязев крикнул "ура".
- Ура-а-а-а! Ура-а-а-а! Ура-а-а-а! - трижды прогремело над строем.
Благодарность командующего свидетельствовала, что первый бой, который батальон провел в тяжелых условиях и с чрезвычайно опытным противником, показал его способность выполнять боевые задачи.
Батальону досталось много немецких автоматов. Однако полковник, к нашему огорчению, приказал оставить на каждую роту по пять автоматов, остальные сдать в его распоряжение.
* * *
Бессонная ночь, затянувшаяся схватка с десантом свалили бойцов с ног. Раскатав шинели, они мгновенно забылись в тяжелом сне. Многие вскрикивают, видимо, вновь переживают перипетии лесного боя. Командиры хлопочут о раненых, о питании, боеприпасах.
Я никак не могу заснуть. Думаю о завтрашнем дне, о будущем. Вспомнил о мине, на которую едва не наступил, велел Лысову принести ее. Он нес ее в вытянутой руке, с опаской поглядывая под ноги. Осторожно положил черное смертоносное' "блюдце" на мою ладонь и, присев рядом, облегченно вздохнул:
- Вот зараза! Дышать на нее боишься: того и гляди без руки, а то и без головы останешься. Ни на минуту не прикорнул, все ее, треклятую, сторожил: как бы кто ненароком не наступил.
Не успел я как следует осмотреть мину, как раздался громкий храп Лысова. Стараясь не потревожить его, осторожно встаю и несу опасную находку к комбату. Тот долго вертит ее в руках, потом приказывает вызвать командира первого взвода третьей роты.
Пришел худенький, небольшого роста белобрысый лейтенант. Комбат молча протянул ему мину. Повертев металлическое "блюдце" в руках, лейтенант вытащил перочинный нож и через минуту подал комбату взрыватель, небрежно бросив на землю безопасный теперь корпус. Комбат просит медленно повторить операцию. Лейтенант неторопливо вставляет взрыватель и вновь вывертывает его. Комбат, наморщив лоб, проделывает то же. И протягивает мину мне. Обезвредив ее, ощущаю нестерпимое желание закурить. Тем временем комбат собрал всех командиров подразделений и приказал лейтенанту научить их обращению с противопехотной миной.
Возвращаюсь в роту с мыслью при первой возможности передать приобретенный опыт подчиненным. Ночную тишину нарушает богатырский храп да невнятное бормотание спящих. Около одинокой березы слышу, как кто-то негромко, нараспев читает стихи. Из темноты доносятся незабываемые пушкинские строки:
...И грянул бой, Полтавский бой! В огне, под градом раскаленным, Стеной живою отраженным, Над падшим строем свежий строй Штыки смыкает. Тяжкой тучей Отряды конницы летучей, Браздами, саблями звуча, Ошибаясь, рубятся сплеча...
Да это же Папченко! Его приглушенный бархатистый баритон звучал в ночи особенно задушевно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});