– Придётся мне ради Славяны жить вечно, – тихо сказал Семён. – Только вы не правы. Славя не старая. И вы тоже не старая!
Тут Яга встрепенулась:
– Это как это ты так решил?
И Семён рассказал Яге то, что рассказывал о своём восприятии старости Славяне. На это Яга аж задумалась:
– Ну надо же, как это ты разглядел. Тем-то такие как ты и сильны, что умеют в душах читать.
– Вот-вот! Прабабушка мне то же самое сказала... – словно мимоходом влезла Славяна.
Яга посмотрела на неё исподлобья:
– А что я ещё не знаю?
– А что я не знаю? – не менее настойчиво вернула вопрос Славяна. Семёну пришлось вмешаться:
– Дамы! Давайте не будем ссориться! У нас ведь сегодня праздничная встреча!
Славяна выглядела торжествующей, а Яга смерила его тяжёлым взглядом и сварливым голосом спросила:
– Ну а ты-то, своим уже рассказал, кто такой?
– А есть что рассказывать? – тут же парировал Семён. – Я и сам-то про себя ничего не знаю. Так, обрывки какие-то.
На это Яга неожиданно вздохнула, тяжело и горестно:
– А никто толком не знает, вот в чём дело, касатик.
Славя на это только отмахнулась:
– Да ладно, бабушка, уж ты-то многих вживую видела. Да и через твои руки все они прошли.
На это Яга только покачала головой и обратилась к родителям Семёна, которые во время этой свары сидели ни живые ни мёртвые:
– Нет! Вы видали, как спелись! И как за меня-то взялись с двух сторон! Вот только, касатик, про таких как ты вообще мало что известно. Откуда вы берётесь, почему такие, что можете. Да и видела я не так много, эпоха великих царей до меня прошла, я так, самый хвостик ухватила. Гильгамеша помню, Раму, Думузи... – на этом имени Яга поморщилась, – Царя-Скорпиона[1]... Да и всё, пожалуй.
– А у греков? – уточнил Семён. – Одиссей, Геракл...
– Это полубоги, это другое. От того греки и придумали свою демократию, что лидеров-то настоящих у них не было, а управляться как-то надо. Ну ладно, слушайте, кого вам подкинули: Есть люди разные. Есть такие, у которых дар видеть в душах людей и вести за собой. Это лидеры, часто становятся великими правителями. Ленин был такой, Сталин. Гитлер тоже, кстати. А есть такие, что могут воспринять самую силу и волю всей страны. Самой земли и народа на ней живущего. Воспринять и направить. Чтобы такое выдержать, нужна сила великая, потому и случается таким людям свершать то, что другим невозможно.
– Так значит Семён... – начала было Раиса Булатовна, и Яга подтвердила её не произнесённое предположение:
– Из истинных государей. Вот только кто его сюда подкинул и зачем? Есть у меня догадки, но это сейчас не важно. Каждый из таких идёт своим путём, свершает то, что земля просит, тут заранее ничего не скажешь, кроме него, – она указала пальцем на Семёна, – никто толком понять не сможет. Ну, а по пути и много всякого по мелочи делают. Драконов там, всяких давят, за тридевять земель сбегают мимоходом, принесут какой сувенир... и тому подобное. Но вот беда-то в чём: всегда есть те, кому такой герой поперёк горла. И у нас сейчас таких хватает, и все они зашевелились. И вот тут-то о вас вопрос, государь с государыней: За что его проще всего взять, чтобы надавить?
– А за Славяну вы не боитесь? – на всякий случай спросил Пётр Иванович.
– А что с ней сделается? – удивилась Яга. – К ней на чём подъедешь, под тем и уедешь, да ещё с повизгиванием. Среди людей сейчас нет никого, кто бы с ней справился, а вас достать – проще простого.
Тут Семён подумал, что напрасно Яга так хорохорится. Мара Моревна ведь как-то погибла. Так что всегда найдётся рыба более зубастая. Но вслух этого не сказал, вернулся к теме родителей:
– Я говорил об этом с Басовым, он обещал принять меры, но пока молчит.
– Может и правда их у меня оставить? – задумчиво спросила Яга.
– Сами говорите, это будет слишком явно. Но что-то делать надо.
– Приставлю-ка я к вам парочку духов на пригляд, – усмехнулась Яга. – И неявно, и эффективно. А Басова ты, царевич, всё равно тряси!
***
Отец Онуфрий веровал не то чтобы истово, но искренне. В то же время, он был человеком умным и образованным, через что и стал тем, кем стал – успешным и влиятельным сотрудником формально не существующей, но на деле активно работающей при Отделе внешних церковных сношений группы, занимающейся тайной дипломатией от лица РПЦ. А заодно и церковной разведкой, внутренней конрразведкой, выполняющей кое-какие внутрицерковные полицейские функции. В общем, всем тем, чем Церковь заниматься не должна, но вынуждена. Что ни говори, но при всей своей массе и значимости, Русская церковь заметно уступает католической, и в людских ресурсах и в финансовых, поэтому не может позволить себе держать отдельные многочисленные конгрегации для разведки (как орден Иезуитов), контрразведки (Конгрегация доктрины веры) и прочих дел. Потому и приходится держать небольшую, но мощную группу профессионалов, способных работать по самым разным, порой противоречивым задачам. Вот и приходилось отцу Онуфрию очень много общаться со всякими еретиками, язычниками, отступниками, оккультистами, даже сатанистами. Далеко не всегда это общение было мирным и почти всегда проходило в довольно острых спорах и обсуждениях. И вот тут отец Онуфрий попал в ловушку, в которой обязательно оказывается любой ортодокс, вынужденный спорить со своим идейным оппонентом, вместо того, чтобы просто его убить: Чтобы опровергнуть аргументы противника, их необходимо для начала понять. А, как известно, проникаясь мыслями еретиков, проникаешься Ересью. Это подтачивало веру отца Онуфрия. Медленно, незаметно, но достаточно верно. И последний удар, превративший незаметные раньше трещинки в зияющий провал, нанёс своей беседой патриарх. Конечно, священник, шпион и дипломат в одном лице не бросился сразу вступать в секту сатанистов, но, для начала, крепко задумался. И прежде всего по поводу своего текущего задания. Что ему предстоит сделать? Зачем? И, главное, не пришёл ли этот гипотетический царь именно для того, чтобы исправить то, что было накосячено в угоду той самой вере, которую отец Онуфрий столь эффективно защищал? Вопросы для священника страшные, но он нашёл в себе силы не скатиться в истерику, а начать осознанно разбираться в этих вопросах. И первое, с чего он решил начать – поговорить на чистоту со своим католическим коллегой, ибо был уверен: у того есть толика столь необходимой информации. А ещё, как священник, то-есть человек много работающий с людьми по вопросам именно духовным, он давно уловил у своего католического визави серьёзные сомнения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
***
Падре Теодор тоже пребывал в состоянии душевного кризиса и причины его были, в общем-то, те же самые. В его случае последней каплей послужила секретная депеша из Рима, в которой давались совершенно конкретные указания по поводу взаимоотношений с русской церковью (тут никаких неожиданностей не было) и с собственной епархией. А вот последнее инквизитора заметно покоробило, ибо эти указания заметно выходили за рамки официально обозначенной изначально позиции: "Не марать святое дело грязными методами!". И вызывали целый ряд серьёзных вопросов о целях церкви вообще и о положении (вернее, грызне группировок) внутри церкви. А за этим паровозиком, шумным и дымным составом шли очень болезненные и неприятные вопросы о том, какое вообще отношение реальные дела Церкви имеют к Вере Христовой?
***
То, что это встреча будет необычной, падре Теодор понял заранее: отец Онуфрий настоял встретиться на нейтральной территории, на ВДНХ, хотя обычно, по негласной договорённости, они встречались на конспиративных квартирах РПЦ или католической епархии, через раз. Это позволяло как-то купировать взаимное недоверие. И, хотя инициатором внеплановой и, похоже, скрытой от начальства, встречи был именно русский священник, инквизитор согласился на этот контакт охотно. И тоже не стал ставить в известность своё начальство.
– Прежде чем мы продолжим, преподобный, – начал отец Онуфрий после обязательных приветствий и обмена паролями, – позвольте один нескромный вопрос... Вы работаете от лица и в интересах Курии[2], конкретно вашей конгрегации или какой-то группировки внутри вашей конгрегации?