— Питух, мой мальчик, ты — храбрец из храбрецов… это говорю я, сержант Буффарик, а я знаю толк в таких делах. Я тотчас доложу капитану о твоем бесстрашии и о твоей ране.
— Правда, сержант?
— Это мой долг! И я буду счастлив, когда увижу на твоем мундире медаль, которую ты уже сто раз заслужил.
Итак, победа была одержана. Несмотря на контратаку русских, несмотря на ожесточенное упорство, с каким сражались русские герои, Зеленый холм удержали. Осада Севастополя за этот день, седьмого июня, сделала значительные успехи[233].
Но вот и оборотная сторона победы. Трагические и горестные подсчеты, установление личностей убитых, переполненные лазареты… Отовсюду стекались раненые. Их везли на лошадях, несли на носилках, подвозили на полковых линейках, тащили на спине или на связанных поясами ружьях, а лазареты и без того были уже перегружены.
Доктор Фельц работал с непокрытой головой, с закатанными до локтя рукавами и в фартуке. И он и его помощники не знали, к кому прежде кидаться. Кровь текла потоками, обрызгивая все вокруг. Красным стало все: матрасы, полотнища палаток, одеяла, здоровые люди и умирающие — все, вплоть до земли, на которой корчились страдальцы, лишившиеся от боли сознания.
В нескольких шагах от них лежали ампутированные конечности, сваленные в кучу, словно поленья… жуткие останки человеческих тел, наводившие ужас на тех, кто ждал своей очереди.
Эти крики, жалобы, рыдания, вопли, заполнявшие мрачное помещение… И тошнотворный запах теплой крови, смешанный с тяжелым запахом хлороформа[234], который волнами расходился над человеческой бойней.
Бедные солдаты!.. Бедные юноши — такие сильные, храбрые, гордые в свои двадцать лет!.. Бедные матери!.. Как они там, в родном городке, трепещут, читая трескучие победные реляции!
Хирурги без устали выполняли свою страшную работу.
Доктор Фельц только что прооперировал русского солдата, когда Понтис и Дама в Черном переступили порог этого ада. После сражения прошло уже много времени. Перевозка раненых — дело долгое и трудное, и, как всегда, не хватало транспорта. Скоро будет пять часов.
Буффарик держался рядом с Понтисом и подбадривал его грубоватыми, но сердечными словами, Роза не отходила от Дамы в Черном. Девушка старалась заслонить от нее отвратительное зрелище искалеченной плоти. Но княгиня, как всегда надменная и непреклонная, словно отлитая из стали, по-прежнему держалась твердо и вызывающе, словно хотела продемонстрировать окружавшим ее врагам неукротимую силу славянской души.
Однако когда она заметила, как заботливо относились в лазарете к русским раненым, ее взгляд смягчился и гневная складка на лбу расправилась.
Хирурги привыкли ничему не удивляться. При виде этой изысканной, элегантно одетой женщины доктор почтительно поприветствовал ее и сказал:
— Мадам, я страшно занят… каждая минута на счету. Все, что я могу сделать для вас, — это заняться вами в первую очередь. Печальная привилегия, не так ли?
Надменный голос женщины, в котором обычно звучал металл, невольно смягчился, как и ее взгляд. Охваченная волнением, удивляющим ее самое, она сказала хирургу, указывая на Понтиса:
— Благодарю вас, месье. Но этот бедный солдат страдает больше, чем я… Займитесь им. Я подожду.
Хирург кивнул головой в знак согласия.
— Это ты, Понтис? — спросил он, склоняясь над раненым зуавом. — Посмотрим, что у тебя сломалось!
Зуав, ужасно бледный, но не потерявший присутствия духа, подтянул штанину до колена и показал совершенно расплющенную ногу.
— Ее уже не починишь, верно я говорю, господин доктор? — медленно и с запинками, как все раненые, произнес он.
— Выход один, мой бедный друг, — ампутация.
Зуав вздрогнул, коротко вздохнул и ответил не колеблясь:
— Ну что ж! Режьте, господин доктор…
— Я тебя усыплю.
— Спасибо, вы очень добры… но… нет нужды!
— Тогда я приступаю!
— Да, господин доктор. Сержант Буффарик!
— Что, мой мальчик?
— Пока месье Фельц будет кромсать мое копыто, я с удовольствием выкурил бы трубочку.
— Да, голубчик, я дам тебе мою носогрейку… сейчас только набью и разожгу, — ответил старый воин, у которого увлажнились глаза и перехватило в горле.
Приготовления к операции закончились мгновенно.
Понтис взял трубку и несколько раз глубоко затянулся.
— Готов? — спросил доктор, берясь за скальпель.
— Режьте, господин доктор!
Одним взмахом хирург отрезал лоскут кожи и обнажил кость. У Понтиса вырвался стон, но он продолжал курить. Несколько быстрых движений ножовкой… ужасный скрежет зубьев, перегрызающих кости… и нога шлепнулась на землю.
Пот заливал лицо зуава, он сжимал челюсти и грыз трубку. Однако тут же, с потрясающим спокойствием, поправлял ее и продолжал курить.
Буффарик, бледный как полотно, смотрел на него с восхищением. Дама в Черном отвернулась. Роза беззвучно плакала.
Доктор Фельц быстро и уверенно сшил сосуды и сказал Понтису:
— Молодец, Понтис! Ты поправишься и получишь заслуженную награду…
— Без промедления! — произнес громкий голос, заставляя всех обернуться.
Доктор поднял в приветствии свою окровавленную руку. Буффарик выпрямился так, словно у него над ухом выстрелили из карабина. Понтис поднес судорожно сжатые пальцы к феске и сказал, запинаясь:
— Господин генерал… о-о, господин генерал…
Это был Боске. Еще не смыв с себя пороховой гари после жаркого сражения, он обходил солдат, которым сейчас приходилось особенно тяжко.
Генерал слышал последние слова хирурга и сказал:
— Дорогой доктор, я почту своим долгом осуществить ваше обещание.
Он вынул из кармана боевую медаль и подал ее раненому. Тот — растерянный, взволнованный — протянул руки и зарыдал, как дитя.
— Зуав Понтис, — произнес командир дивизии ласково и значительно, — от имени императора я вручаю тебе эту медаль в награду за твою храбрость. Родина, которой ты принес себя в жертву, никогда тебя не оставит.
— Господин генерал, как вы добры, и как я вам благодарен! — воскликнул зуав. На мгновение голос его окреп: — Да здравствует Боске! Да здравствует отец солдат!
В это время генерал заметил Даму в Черном. Сдержав удивление, он почтительно поклонился ей. Со всех сторон его окликали раненые, тянули к нему изможденные руки. Умирающие собирали остатки сил, чтобы в последний раз выказать Боске свои чувства.
Он медленно обходил эту преисподнюю, не скупясь на похвалы, обещания, слова сочувствия, с готовностью останавливаясь возле самых робких, поддерживая их и утешая.