Читать интересную книгу Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - С. Сомтоу

А еще там лежали открытая сумочка «Louis Vuittone», карманное зеркальце, неплотно закрученный пузырек с жидкостью для снятия лака с ногтей... запах грушевых леденцов смешивался с ароматом «Obsession» от Кельвина Кляйна... Памина не смогла устоять, чтобы не залезть в сумочку и не покопаться там... хотя она с пренебрежением относилась к высокой моде, она признавала, что все эти стильные брендовые вещички действительно подходили для леди Хит, соответствовали ее имиджу... дорогие и в то же время – дерзкие... элегантные и вместе с тем – озорные...

Хит мирно спала, свернувшись калачиком на трехместном диване, прямо в одежде, и, да, амулет висел у нее на шее, а ее глаза метались туда-сюда под закрытыми веками, как это обычно бывает, когда человек спит и ему что-то снится.

Памина!

Она взяла карманное зеркальце, и мальчик был в нем, дразнящий... преследующий ее... источающий животную сексуальность... она практически чувствовала его запах, вырывавшийся наружу прямо сквозь зеркальную поверхность... и сам мальчик тоже как будто вышел из зеркала... отражение, парящее над стеклом... это все по-настоящему? Или просто какой-то трюк наподобие голографии?

Я здесь, произнесла она мысленно.

Впусти меня в свое сердце, Памина. Все остальные, они тебя только трахали, а я буду тебя любить. Я никогда тебя не предам. Я подарю тебе эту тьму, к которой ты так стремишься. Я передам тебе дар крови. Я...

Хит зашевелилась во сне. На мгновение приоткрыла глаза, простонала:

– Нет, нет, я хочу досмотреть сон...

Памина уронила зеркало. Оно упало на пол и разбилось. Осколок стекла вонзился ей в ногу. Она наклонилась, чтобы вытащить его, и увидела, что ангел по-прежнему там, теперь уже – в осколках... сумрачный... крошечный... двадцать ангелов в двадцати осколках... и еще там была луна... двадцать лун и двадцать смеющихся ангелов. Она отскочила назад. Хит опять застонала.

Интересно, что же ей снится, подумала Памина.

Полет

Эй, Хит, Хит, Хит...

Я снова в тебе, и ты опять видишь тот мир, который вижу я, и, видишь, я снова лечу, лечу на крыльях ворона, сквозь холодный воздух кентуккских гор, да, мои крылья – это и есть ночной ветер. Вдохни его запах, попробуй его на вкус, этот чистейший, пронзительный, кровавый воздух. Да, ты можешь почувствовать все это вместе со мной, ты можешь лететь вслед за мной, если не телом, то взглядом – глазами, что мечутся под закрытыми веками, во тьме пещеры, которая есть твой череп. О Хит, Хит, Хит, слушай их, ночных птиц. Детей ночи. Их щебет, щебет, щебет, щебет.

Это лишь второй день моего обращения, а я уже чувствую, что должен покинуть свой земной дом, который лежит сейчас прямо подо мной, потому что все те, кого я здесь любил... ну, я убил их... их всех... и уже ничто не тянет меня назад, сюда, в Вопль Висельника. Я вернулся туда, где родился, и понял, что это не моя земля, она мне не родная... я узнал, что мне вовсе не обязательно лежать в этой земле в ожидании очередного заката... моя родная земля – она где-то, но только не здесь... и я направился... на запад... по-моему, на запад... вслед за рассветом, на который я больше не мог смотреть.

Следующим был Голливуд. Столица сбежавших детей всего мира, и именно здесь я начал терять то, что было во мне от прежнего Эйнджела, и обретать новую личность. Как прекрасны здесь ночи, полные шума и блеска неона, визга рекламных песенок, которые постоянно держат тебя в состоянии готовности к чему-то... этот пульс, бьющийся под жужжащее бзз-бзз словно туча москитов, он словно плавится от жара жидкого пламени, что проносится сквозь миллионы потоков крови... но нет... этот крик крови ты слышишь всегда, он зовет тебя, этот щекочущий голод где-то в глубине живота, и если бы только живот урчал, требуя крови, но ведь, кроме него, есть еще и душа... я пробовал разную кровь... осторожно... я узнал, что самая худшая – кровь бомжей, они вообще не следят за собой; я никогда не пил столько их крови, чтобы убить...

Хочешь посмотреть, как я убиваю? Я покажу тебе чуть позже. Потому что в тот миг, когда человек умирает, его кровь становится наисладчайшей и в то же самое время – бесконечно горькой. Да, я направился в Голливуд лишь потому, что мне нужно было находиться среди людей, которые любят меня. Меня так долго никто не любил. А потом я увидел «валентай-номобиль», он ехал по бульвару Санта-Моника, и я подумал: вот он Тимми, уезжает куда-то в ночь... я подумал, что надо сказать ему, что я здесь, хоть мы и поменялись местами, мы все равно не можем расстаться с ним окончательно, ты знаешь, что я имею в виду.

Было уже три или даже четыре часа утра, и я собирался укрыться в куче мусора, которую использовал вместо гроба, но тут лимузин остановился, кажется, за рулем был Руди, но он не видел меня, Тимми сидел на заднем сиденье и смотрел телевизор, ну или видео, я не знаю. На бульваре не было ни души. Бездомные дети разбрелись кто куда по своим укрытиям. Фонари гасли один за другим. Нет более пустынного места, чем Голливуд среди ночи.

Я подумал: вот я сейчас спущусь вниз, подойду и скажу: привет, Тимми, это я, я теперь вампир – если ты вдруг не знал, – надеюсь, что у тебя все зашибись, у меня тоже вроде бы все неплохо, вроде как-то живу, ха-ха. И я спикировал вниз, на крышу... я был черным вороном... я расправил крылья и закричал: Тимми, Тимми... я звал его на языке тьмы... но, знаешь, он меня не слышал.

Я звал его, а он сидел там, внутри, весь в своем чертовом телевизоре, и тогда я облетел вокруг машины, чтобы посмотреть, что его так увлекло, но это был всего-навсего клип Майкла Джексона, и я бился крыльями в пуленепробиваемое стекло, и он обернулся, посмотрел на меня и тут же отвел глаза... но за этот короткий миг, пока я видел его глаза, я прочел его мысли: «Да... может быть, это он... может быть...» А потом: «А, ну его».

Он больше не слышал музыку ночи.

Он стал глухим.

Ладно, сказал я себе, тогда мы пойдем каждый своим путем. Он вернется к себе домой, в особняк на Голливудских холмах, ляжет спать и будет видеть сны... теперь он может видеть сны, а я – нет... и, может быть, когда-нибудь я приду к нему... я буду биться в его окно крыльями – о стекло, и звать его... тихо-тихо... так, что он сам позовет меня...

Господи, неужели я хочу убить своего творца?

Вот дерьмо.

Я метался в ночи. Голливуд, Сансет, Вайн, Кауенга, Стрип, Санта-Моника, я узнал их недавно, всего пару недель назад, и до сих пор никого не убил. Все эти трупы в Вопле Висельника... это было совсем другое... те люди... они меня предали, наверное, поэтому мне было так легко убить их всех... а эти люди на улицах – я не имел ничего против них. Я брал у них ровно столько, чтобы мне хватало сил на ночные полеты. Были, конечно, такие, кто меня раздражал и злил. Например, те, кто хотел, чтобы я у них отсосал. Они получали гораздо больше, чем просили. Когда становилось совсем тяжело, всегда можно было найти человека, полного крови, как материнская грудь – молоком. Я пил их кровь, чтобы жить самому. Но я их не убивал. Не то чтобы мне было совсем уж противно с парнями. Не сказал бы, что мама и Бекки испортили меня настолько, что я мог теперь пить только женскую кровь... вообще-то я знал, что я их завожу, их милые киски буквально сочились, потому что я классно трахался... и всегда буду. Знаешь, я люблю Тимми. Он меня создал. Но все это исключительно на духовном уровне. Он отдал мне половину своей души, а я отдал ему половину своей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});