– Эллочка, солнышко, мы же с тобой не виноваты! – Вадим Семенович нерешительно переступил с ноги на ногу, оставляя на влажном песке следы от сандалий.
– Это ты ментам будешь рассказывать, что не виноваты! – Эллочка зло оттолкнула супруга. – А менты скажут, что это мы с тобой его утопили!
Ответить Вадим Семенович не успел, из предрассветного тумана, который с каждой минутой становился все гуще, выплыла высокая фигура.
– В общем, не доставали мы его. Спасать там уже некого, а вытащи на берег, так следак нам потом головы пооткручивает, что место преступления изгадили, – сказала фигура голосом Николая.
– И что там с ним? – спросил Гришаев.
– А ты бы сам пошел и посмотрел! – из тумана вынырнула вторая фигура. – Или ты только страшные истории рассказывать умеешь, а как до дела доходит, так кишка тонка?
Егор злился. Не на утонувшего Тимура, не на всполошившую всех Эллочку, Егор злился именно на Гришаева. И злость его была такой же призрачно-неоформленной, как этот предрассветный туман, который пушистым облаком накрыл озеро и дом.
Ответить Гришаев не успел, Николай его опередил, сказал устало:
– Хватит собачиться! Толик, эй, Толик! Что ты там завис?! Сюда иди! Надо ментам позвонить, – и добавил совсем тихо: – Ох, блин, веселуха начнется... Третий жмурик за неделю.
– Алевтина, а позвольте полюбопытствовать, – в присутствии Егора и Николая Вадим Семенович осмелел, даже голос его сделался звонким, обличающим, – как это вышло, что ваш супруг оказался на озере в полнейшем одиночестве? Что ж вы его одного-то отпустили? Человек ведь с дороги, уставший, выпивший – мало ли что. Неужто сердце не дрогнуло?
Не дрогнуло... Потому что устало дрожать. Сил не осталось даже на то, чтобы бояться. В голове пусто и гулко, и вместо мыслей ошметки тумана. Тимура больше нет, Тимур утонул, и плетка-семихвостка осиротела...
Руки вдруг задрожали, и губы тоже. И дышать стало тяжело. На плечо легла горячая ладонь, не то успокаивающе, не то предупреждающе.
– А позвольте в таком случае и мне полюбопытствовать? – Голос Гришаева звучал спокойно, точно разговор носил исключительно светский характер и никаким боком не касался Алиного мертвого мужа. – Что вы делали на озере среди ночи? Согласитесь, время для прогулок не самое подходящее.
– Подходящее, если прогулка романтическая! – Вадим Семенович подбоченился, с вызовом вздернул подбородок. – Если хотите знать, у нас с Эллочкой второй медовый месяц. Вот!
– И в самом деле романтично. – Ладонь с плеча сместилась к затылку, запуталась в распущенных волосах. – Наверное, поэтому вы каждый день ровно в полночь уходите из поместья и возвращаетесь только под утро?
– Не твое собачье дело! – вдруг вызверилась Эллочка. – Когда хочу, тогда и гуляю! Кстати, гуляю с собственным мужем, а не с каким-то там подозрительным типом. Думаешь, мы тут все слепые? Думаешь, не видели, как ты с этой шалавой, – она ткнула пальцем в Алю, – прошлой ночью развлекался? Так что у самих рыльце в пушку! Так что не надо нас дешевыми понтами пугать! Может, это вы его и порешили, муженька-то! Чтобы не мешал!
– Эллочка, душа моя, – Гришаев говорил спокойно, но в голосе его отчетливо слышалась угроза, – вы, по всей вероятности, что-то путаете. Вы же сами всего каких-то пять минут назад говорили, что видели, как господин Юсупов совершил самоубийство.
– А вот ничего я не видела! Ясно тебе, очкарик недоделанный?! – Эллочка помахала перед гришаевским носом кулаком. – Может, он не сам в воду сиганул. Может, его столкнул кто. Может, ты и столкнул. Или вот любовница твоя! Пусть менты сами разбираются, отчего он коньки отбросил, а я им в этом деле не помощник. Темно было и туман! Мы с Вадиком подбежали, а он уже в воде – мертвый. И как он в воде оказался, мы не видели!
– Вадим Семенович, можно вас на пару слов? – Гришаевская ладонь соскользнула с Алиного затылка, и унявшаяся было дрожь снова вернулась.
– Не о чем мне с вами разговаривать, молодой человек! – Вадим Семенович раздраженно взмахнул рукой.
– Ребята, ну кончайте вы этот базар, – подал голос спрыгнувший с причала Толик. – Противно слушать, честное слово! Там человек мертвый, а вы тут отношения выясняете.
– Я же сказал, всего на пару слов, – Гришаев шагнул к Вадиму Семеновичу, аккуратно ухватил за ворот рубашки, притянул к себе, что-то шепнул на ухо и почти сразу же отпустил.
После этого Вадим Семенович сделался точно сам не свой, задышал часто-часто, утерся панамой и, подхватив сопротивляющуюся Эллочку под руку, потащил в сторону дома.
– Пригрозил его утопить, если не заткнется? – усмехнулся Толик, усаживаясь прямо на влажный песок.
– Что-то вроде того, – Гришаев кивнул, а потом спросил: – Ну что, звоним в милицию?
* * *
Милиция приехала на рассвете, когда солнце уже выбралось из-за горизонта, но еще не яркое, а лениво-сонное, зябко кутающееся в обрывки тумана.
Тело Тимура доставали из воды долго, матерясь и переругиваясь. Долго, потому что Тимур не просто так утонул, Тимур запутался в бог весть откуда взявшейся у причала сети. Сеть была старой, наполовину сгнившей, но еще достаточно крепкой, чтобы не выпустить человека из своего плена. Тимур зацепился за нее пряжкой ремня и еще рукоятью плетки, засунутой за пояс. И ноги Тимуровы, кажется, тоже были стреножены этой непонятно откуда взявшейся старой сетью.
А следователь, все тот же, который вел дело Алиного деда, похоже, обрадовался, потому что выходило, что не было никакого убийства, и даже самоубийства не было, а был несчастный случай. Мужчина, находясь в нетрезвом состоянии, решил искупаться да и запутался в прибившейся к причалу сети. Если бы был трезв, если бы не темнота, то уж как-нибудь выпутался бы, а так случилось то, что случилось – роковое стечение обстоятельств. А то, что дамочка рассказывает про бурление и дрожание, так это исключительно из-за расстроенных дамочкиных нервов, с перепугу и не такое могло почудиться. Тем более что места здешние странные, ко всякого рода природным аномалиям располагающие. А может, и было какое бурление, кто ж его знает? Говорят, что со дна озера иногда газ подымается. Вот, может, и поднялся, а дамочка напридумывала себе всякого. Утопленника они, конечно, в город заберут, для порядку, чтобы эксперты на него внимательнее посмотрели, но тут и без экспертов ясно – несчастный случай и роковое стечение обстоятельств...
Аля в несчастный случай и роковое стечение обстоятельств не верила, а во что верила, и сама не знала. Да, этой ночью Тимур выпил много, но он умел пить, не пьянея. И плавал он хорошо. Странно все и страшно...
Их отпустили в седьмом часу утра, когда разбитый милицейский «уазик», постанывая и погромыхивая, увез тело Тимура в город. Гришаев с Николаем и Толиком остались на берегу, о чем-то спорили, что-то жарко обсуждали. Ивановы и Егор ушли сразу, как только следователь позволил уйти. А Аля вот стояла, не знала, что делать. Кажется, озеро освободило ее от мужа-садиста. Кажется, живи и радуйся. Не нужно больше бояться, и плетка-семихвостка больше по ее шкуре не заплачет, и роз больше никто не станет у нее на животе вырезать, а оно жутко – до озноба, до дрожи в коленках, до кровавого тумана перед глазами. И озеро ее не отпускает, лижет ноги, что-то шепчет едва различимое, ластится...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});