Читать интересную книгу «Метаморфозы» и другие сочинения - Луций Апулей

6. К погибшему таким образом юноше сбегаемся и мы, каждый из своего убежища, горестные домочадцы.

А тот, радуясь в душе, что исполнил свой замысел и ниспроверг врага, не допускал веселью выступать на своем лице, но морщил лоб, принял печальный вид, жадно обнимал бездыханное тело, которое сам лишил жизни, — одним словом, тщательно проделывал все действия удрученного горем человека, только слезы не слушались и не показывались на глазах. Приведя себя по внешнему виду в соответствие с нами, горевавшими нелицемерно, вину своих рук он сваливал на зверя.

Не поспело еще злодеяние вполне закончиться, как уже молва о нем распространяется, прежде всего путь свой направляя к дому Тлеполема, и достигает слуха несчастной супруги. Как только услышала она эту весть, с которой по ужасу ничто не могло сравниться, как, ума лишившись, потеряв рассудок, словно одержимая, бешено пустилась бежать по людным площадям, по диким полям, не своим голосом взывая о помощи, крича о несчастьи своего мужа. За ней следуют горестные толпы граждан, встречные присоединяются к ним, разделяя их скорбь, весь город пустеет от охватившего всех желания видеть, в чем дело. Вот приносят труп ее мужа, с порывистым дыханием рушится она на тело и едва тут же на месте не испускает дух. С большим трудом слуги ее подымают, и она против воли остается в живых, и погребальная процессия в сопровождении всего народа направляется к усыпальнице.

7. А Тразилл не переставая вопит, рыдает, и слезы, что в первые минуты печали отказывались появляться, теперь от увеличивающейся радости потекли; самое богиню Истины277 ввел бы он в обман, осыпая ласкательными именами покойного. Называет он его и другом, и сверстником, и товарищем, и братом, а тем временем руки у Хариты, бьющей себя в грудь, отводит, успокаивает печаль, удерживает от воплей, ласковыми словами смягчает жало скорби, плетет утешения, приводя многочисленные примеры разнообразных бедствий, — одним словом, притворными заботами сожаления старается вкрасться в доверие женщин и фальшивыми утешениями поддерживать ненавистную свою страсть. Как только вполне окончились погребальные обряды, молодая женщина только и думала, как бы вслед за мужем сойти в могилу, и, перебрав все способы, остановилась на самом легком, спокойном, не требующем никаких орудий, но подобном блаженному успокоению, — она отказалась от всякой пищи, перестала о себе заботиться, удалившись в темный покой, словно навек распростившись с дневным светом. Но Тразилл, с упорной настойчивостью, отчасти собственными убеждениями, отчасти через своих друзей и самих родителей молодой женщины, достиг того, что она согласилась свое тело, уже пожелтевшее и покрытое грязью, освежить баней и пищей подкрепить силы. Она, почитая своих родителей и подчиняясь священной необходимости, против воли, с лицом не веселым, конечно, но более ясным, возвращается, как от нее требовали, к жизненным привычкам; но в самой глубине души таилась у нее печаль и скорбь, дни и ночи снедалась она скрытым вожделением, и, соорудив статуи, изображавшие покойного в виде бога Либера,278 она посвятила себя на служение ему, сама себя терзая подобным утешением.

8. Меж тем Тразилл, вообще человек порывистый и, как из самого имени его явствует, отважный, не дождавшись, чтобы печаль досыта насытилась слезами, успокоилась ярость в пораженном уме, чтобы горе частыми приступами само себя изжило, не постеснялся заговорить о браке с женщиной, еще продолжавшей оплакивать мужа, раздирать одежды, и, по свойственному ему бесстыдству, выдал тайны своей души и невообразимое ее коварство. При этих роковых словах на Хариту находит ужас и отвращение, и она падает, как бы пораженная ударом грома, небесным знамением, или Юпитеровой молнией, лишившись чувств. Через некоторое время придя в себя, она испускает несколько раз звериный вой и представляет себе всю картину Тразиллова предательства, просит отложить ответ на его просьбу, покуда она тщательно ее не обдумает.

Между тем во время целомудренного ее сна является тень несчастного убиенного Тлеполема с лицом, обезображенным бледностью, сочащимся сукровицей, и с такими словами обращается к супруге:

— Супруга моя, пусть никому другому не дано будет называть тебя этим именем; но если в груди твоей память обо мне уже исчезла или если горькая смерть моя прервала любовный сон, лучшему браку сочетай себя, только не доставайся в святотатственные руки Тразилла, клятвами с ним не обменивайся, за трапезу с ним не возлегай, на ложе с ним не покойся. Беги кровавых рук моего погубителя. Воздержись заключать брак с отцеубийцей.279 Раны те, кровь с которых слезы твои омыли, не все от клыков раны, копийная рана злого Тразилла разлучила меня с тобою. — И еще добавил и подряд рассказал, как совершилось преступление.

9. А она, прежде погруженная в мрачный покой, уткнувшись лицом в подушку, не просыпаясь, щеки увлажняла горючими слезами и, как будто терпя неожиданную муку, от усилившегося горя испускает стоны, рубашку раздирает и по прекрасным рукам безжалостно бьет ладонями. Ни с одной душой не поделившись ночными своими видениями, но тщательно скрыв улики злодеяния, молча решила и убийцу негоднейшего наказать, и себя избавить от бедственной жизни. Но гнусный искатель, не входящий в ее расчеты счастья, снова является, утруждая ее не желавшие слушать уши разговорами о бракосочетании. Но она, кротко прервав речь Тразилла и с удивительным искусством надев личину, в ответ на назойливую болтовню и униженные просьбы говорит:

— Все еще стоит перед моими глазами прекрасный образ брата моего и дражайшего моего супруга, все еще ноздри мои обоняют дух киннамона280 от амброзийного тела, все еще Тлеполем благолепный живет в моем сердце. Хорошо и рассудительно ты поступишь, если предоставишь необходимое время для горя несчастнейшей женщины; пусть протекут оставшиеся месяцы и закончится годовой круг, что не только будет соответствовать моему целомудрию, но и для твоего спокойствия будет полезно, чтобы горестная тень моего мужа, объятая справедливым негодованием за преждевременный брак,281 не подвигнута была к погибели твоего счастья.

10. Но такие слова не отрезвили Тразилла и не заставили отказаться от неуместных домоганий; по-прежнему из взволнованных уст его вылетали нечистые нашептывания, так что Харита, сделав вид, что он ее убедил, сказала ему: — Хоть одну большую мою просьбу исполни; для меня, Тразилл, необходимо, чтобы, покуда не истекут остальные дни до годичного срока, молча сходились мы на тайные свиданья, так чтобы никому из домашних не было ничего известно.

Убежденный лживыми обещаниями женщины, Тразилл поддался и охотно согласился на тайное сожительство, приняв и ночное время, и полную темноту, одну задачу ставя выше всего — обладание. — Но слушай, — говорит Харита, — закутайся как можно плотнее в плащ, без всяких спутников, молча, в первую стражу ночи приходи к моим дверям, свистни один раз и жди моей кормилицы, которая у самого входа будет тебя караулить. Но и впустив тебя внутрь, она не зажжет огня, а в темноте проведет тебя к моей опочивальне.

11. Тразиллу понравилась такая мрачная обстановка будущих брачных свиданий. Не подозревая ничего дурного, волнуемый лишь ожиданием, он досадовал, как долго тянется день и как медлит наступить вечер. Но как только, наконец, день уступил место ночи, он, обрядившись, как приказала ему Харита, и предавшись в руки хитрой старухи, ставшей на караул, полный надежд, проникает в опочивальню. Тут старуха, исполняя наставления хозяйки, окружает его заботами и, вытащив тихонько чаши и сосуд с вином, примешивает туда снотворного зелья, объясняя отсутствие госпожи тем, что та задержалась у больного отца; тот доверчиво и жадно опоражнивает не раз чаши, так что сон без труда валит его с ног. Вот он уже лежит невзничь, предоставленный любым оскорблениям; быстро входит на зов обуреваемая мужественными чувствами и диким порывом Харита и останавливается над убийцей.

12. — Вот он, — восклицает, — верный спутник мужа моего, вот лихой охотник, вот дражайший супруг! Вот десница, кровь мою пролившая, вот грудь, где, на мою погибель, замышлялись лживые козни, вот глаза, на горе которым я понравилась и которые теперь погружены во мрак, предвкушая будущие муки. Спокойно почивай, счастливых снов! Ни мечом, ни железом тебя не трону; невместно, чтобы одним родом смерти с мужем моим ты сравнился: очи умрут у тебя у живого, и, кроме как во сне, ничего ты больше не будешь видеть. Так сделаю, что убийство врага своего сочтешь счастливее своей жизни. Света дневного видать не будешь, в руке поводыря нуждаться будешь, Хариты обнимать не будешь, браком не насладишься, ни в смертный покой не погрузишься, ни жизнью радостной не усладишься, но бледной тенью будешь блуждать меж преисподней и солнцем,282 тщетно ища десницы, что зениц тебя лишила, и, что в бедствиях тяжелее всего, не зная, кто твой обидчик. Я же кровью из глаз твоих на гробнице моего Тлеполема совершу возлияние и душе блаженной его посвящу твои очи. Но зачем пользуешься ты отсрочкой достойного тебя мученья и, быть может, грезишь о моих, губительных для тебя, объятиях? Оставь сумрак сна и проснись для другого мрака, мрака возмездия. Подними несчастное лицо твое, узнай ликторский жезл, пойми свое бедствие, сочти свои беды! Так очи твои понравятся целомудренной женщине, так брачные факелы осветят свадебный чертог твой. Мстительниц283 будешь иметь свадебными подружками, а дружкой — слепоту и вечное угрызение совести.