Остальные соседи ничего не сказали. Лишь сочувственно промолчали.
Да и что можно сказать в такой ситуации? Провести в вонючей яме пять месяцев — это вам не на курорт прокатиться. Неволя, особенно такая, к оптимизму не располагает.
В подобных обстоятельствах только две вещи поддерживают дух невольника — надежда на освобождение и воспоминания о прошлой жизни. О свободе…
Всё относительно и условно, хотя и взаимообусловлено. Одно вызывает к жизни другое, но только личный опыт позволяет человеку приобрести присущие зрелости мудрость и выдержку, позволяет многое прочувствовать, а прочувствовав, понять. В том числе и то, что это за фрукт — эта самая свобода и зачем она нужна. Впрочем, и само понятие свободы — вещь относительная и условная. В государстве, переставшем защищать своих граждан от произвола, люди становятся заложниками обстоятельств, а стоит ли считать заложника свободным человеком?
С таким же успехом можно назвать свободным преступника, осужденного на условный срок.
Остаться на свободе и быть свободным — разные понятия. Отсрочка приговора за несовершенное тобой преступление — это не свобода. Это — отсрочка приговора.
Тот же произвол, только отсроченный.
Осень 1991 года. Республика Азербайджан, г. Баку. Ретроспектива перваяСтрана развалилась на множество невнятных и невменяемых по своей сути осколков.
Из этих ошмётков постсоветского пространства второй месяц спешно выводятся части и подразделения бывшей Советской Армии. Выводят их не полностью. Часть вооружений и техники, здания и полигоны, а также ранее отчуждённые территории передаются властям новоявленных стран.
Штаб дислоцирующейся в Азербайджане 4-й Общевойсковой Армии лихорадочно пакует имущество. 4 ОА [17] расформировывается, но продолжает выполнять задачи, которые что ни день ставит перед ней Штаб ГРВЗ [18], принявший на себя управление расформировываемым ЗакВО [19]. В штатном расписании Армии — сплошные дыры. Это, даже, кстати, что теперь набор в училище сокращён — оставшихся не у дел ротных офицеров откомандировали на «Пловец» [20]. Каждому из них пообещали, что это «временно», но в армии всё, что делается временно, остаётся таким навсегда. Сашка знает это не понаслышке. Многомесячная, хотя и «местная» командировка — это уже диагноз, располагающий и вовсе к невесёлым выводам.
На «Пловце» молодых офицеров распределили кого куда. Задач в Штабе 4-й Армии и в 295-й Херсонской орденоносной мотострелковой дивизии много, причём, самых разнообразных. Сашка занимается составлением описей и упаковкой бумаг в Сальянских казармах [21]. Кому и зачем теперь нужны эти потерявшие смысл бумаги — непонятно, но Сашка лишних вопросов не задаёт. Надо, значит надо. Он ждёт перевода, и занять голову и руки работой — неплохой способ борьбы с хандрой и выматывающим душу нервным напряжением. Лишь изредка на него накатывает тупое отчаяние, от которого опускаются руки — забыли, что ли, про него там, в бурсе?
Похоже, стали забывать.
Но, если даже в Штабе Армии бардак и неразбериха, то что тогда творится в вычеркнутом из списков российских военных ВУЗов училище?
Часть офицеров, из числа преподавателей и технического персонала, уже уехали, но распоряжения на откомандирование Сашкиной семьи «на Большую Землю» пока нет. Не удивительно: кому в пребывающих в ошеломлённом состоянии Вооружённых Силах не менее ошеломлённой Российской Федерации нужен носящий прибалтийскую фамилию младший офицер? Причём, офицер передаваемого Азербайджану пехотного училища? Да растереть такого и забыть!
Не удивляйтесь и не возмущайтесь. Пехота — всегда и везде расходный материал, глумливо именуемый «царицей полей». И в мирное время в службе в пехоте мало престижа, а уж в военное… — что пехотный офицер, что солдат-пехотинец — пушечное мясо. Заметьте, это в военное, а распад страны — это похлеще любой войны будет. Похлеще — потому что без войн всё равно не обойдётся. Страшных, жестоких, ведущихся не по писанным в Женевской конвенции правилам, — т. е. без излишней «гуманности» и зыбкой видимости «рыцарского» этикета. Войн, в которых бывшие соседи становятся заклятыми врагами, а брат идёт на брата. Потому и победителей в них не бывает. Тем они и отличаются, гражданские войны, что в них побеждает кто-то третий, со стороны. Тот, кто и устроил эту «заварушку».
Воевать непонятно за что Сашке не хотелось.
По поводу собственной «нужности» он не обольщался. Составив очередной рапорт о переводе в Россию и о согласии продолжить службу в любом предложенном ему гарнизоне, он невольно вспомнил набивший оскомину сюжет из «Кавказской пленницы»:
— Семь порций шашлыка!
— Восемь…
— Восемь!.. Исправляю… Выбросила в пропасть!!!
Это о нём, о Сашке, этот сюжет. И о его семье.
Страну сливают в унитаз, а её правители сошли с ума. Смутное время — это когда судьбы собственных граждан становятся вождям страны неинтересны. Говорят, что каждый народ заслуживает своих правителей. Врут. Ни один народ не заслуживает того геноцида, который устраивает ему пришедшее к власти алчное неквалифицированное быдло.
20 марта 1992 года. Республика Азербайджан. Тренировочный лагерь азербайджанской армии. Раннее утроУтром мюдюра разбудил посыльный.
До дежурной службы дозвонились из Баку и сообщили, что в Азербайджане в очередной раз сменился министр обороны, и в данный момент он выехал во вверенную комбригу Наилю бригаду. В полученной телефонограмме были названы имя и фамилия нового министра, и Наиль обрадовался. Сон оказался вещим.
Вспомнив вторую половину сна, ряис нахмурился и, трижды сплюнув через левое плечо, украдкой перекрестился — мало ли? Он был, конечно же, некрещёным, но слышал, что это в таких случаях помогает.
* * *
С утра за стенами ангара послышалась непонятная суета, — то и дело раздавались команды, кто-то орал, кто-то визгливо оправдывался.
— Похоже, к нашему ряису начальство едет… — определил кто-то из арестантов и, иронично хмыкнув, добавил: — Опять «зверинец» смотреть будут, да расстрелом пугать…
— К гадалке не ходить! — поддержал говорившего хриплый бас.
Сашка вялого разговора не поддержал. Глупо гадать о том, что всё равно от тебя не зависит.
Некоторое время он разминал затекшую шею. Шея отзывалась тупой болью.
«Опять застудил…» — меланхолично отметил он.
Домой хотелось невыносимо. Впрочем, Сашка надеялся, что там, дома, уже никого нет, и что его Лиса с уже двухгодовалым сыном (уже, наверняка, вовсю бегает!) уехала к родителям, не осталась в этом аду. Если повезёт остаться в живых, то придётся их искать… Нового адреса родителей своей супруги он не помнил. В памяти осталось лишь то, что они осели где-то на границе Саратовской и Волгоградской областей.
Невесёлые Сашкины мысли прервал скрип несмазанной металлической калитки, врезанной в проржавевшие двери ангара.
— Подъём, свиньи! — рявкнул появившийся на краю ямы комбриг Наиль. — Сейчас будете мыться, переодеваться и подписывать контракт! Кто не подпишет — лично расстреляю!!! — объявил он и жизнерадостно заржал.
— Пугает, сука… — вполголоса подытожил это сообщение сиплый бас. — Хрен ему, а не подпись. Но помыться перед очередным расстрелом не помешает… Эй, там! А как насчёт завтрака? — поинтересовался всё тот же бас. — Я на пустой желудок расстреливаться не привык!
— Подпишете контракт, будет вам, свиньям, и завтрак, и выпивка, и чистая постель в общежитии!
В подтверждение слов комбрига, двое разношерстно одетых ополченцев подтащили к яме лестницу и, опустив её вниз, взяли автоматы наизготовку.
— Вылазь! — скомандовал комбриг. — Только без шуточек!
— Ну что, мужики? Подмоемся, раз такая оказия? — спросил сиплый и первым полез из ямы.
Мыли пленников незатейливо — холодной водой из пожарного гидранта, вблизи служившего им тюрьмой ангара.
— Хорошо, хоть мыло дали, — саркастически отметил всё тот же сиплый, и пояснил: — От тех, кто вместо туалетной бумаги снова стал подтираться камушком — можно ждать чего угодно.
Полотенец помывшимся пленникам не дали, но, когда те немного обсохли на мартовском солнышке, принесли ворох бэушного турецкого камуфляжа.
— Переодевайтесь! — скомандовал подошедший вслед за интендантом комбриг Наиль.
— Я это дерьмо не одену, — заявил успевший постирать свою форму сиплый.
— Вольному воля! — пожал плечами комбриг и коротко кивнул одному из охранников.
Тот повёл стволом автомата и выпустил в сиплого неоправданно длинную очередь.
— Кто ещё хочет, чтобы его закопали в мокрых трусах? — поинтересовался комбриг Наиль.
Сашка сплюнул и первым наклонился за комплектом не имевшей погон и прочих знаков различия формы.