Боевые монахи. И не местные – будь в окрестностях Доннельфама монастырь, Хоакин бы знал.
– Откуда птицы? – спросил Тальберт у привалившегося к забору оборванца. – Высокого полета?
– Личная стража его преосвященства. Почитай, каждый день кругами ходят, – лениво ответил тот.
– Понятно. А где горожане? Ярмарка?
– Там. – Грязный палец указал вдоль забора. – Все брюхгерство собралось. Жратвы, бухла – во! Всех угощают. – Оборванец отвернулся к забору и демонстративно засвистел носом. Потрепанная шляпа сползла бродяге на лицо, словно огромная корзина из-под картошки.
Стрелки переглянулись:
– Пойдем. Узнаем, что к чему. Что празднуют, почему о нас забыли.
И они двинулись в ту сторону, куда указал бродяга. Скоро стала слышна разноголосица базарной толпы. До слуха Истессо донеслись обрывки музыки, нестройное пиликанье скрипок, хриплый рев трубы. Где-то гулко ухал барабан.
– Дамы и господа! Доннельфамцы и доннельфамки! Все сюда! – гремело над разношерстной толпой.
Хоакин вытянул шею, стараясь понять, откуда доносятся выкрики. Наконец ему удалось разглядеть линялый навес с фиолетовыми полосами. Над навесом плескался флаг – точная копия монашеской хоругви. Огромный дракон и скачущий рядом рыцарь с поднятым копьем.
– Ужасно крамольное и непредсказуемо запрещенное представление! Сплошная оппозиция властям! «Ланселот и епископша в шкафу!» Всего пять денье! – надрывался зазывала с испитым львиным лицом и спутанной гривой. – Дети и политические диссиденты за полцены.
Выкрики перемежались рокотом барабана. Коротышка шахинпадец с вислыми усами от души лупил по платанной коже. Когда зазывала уставал орать, девчушка в полумаске, выцветшей блузке и клетчатой юбке обходила толпу с подносом в руках. На вид ей было лет двенадцать. Держалась она с уверенностью заправской актрисы.
– Спешите! Не пожалеете! Только одно представление!
Хоакин едва поспевал за Тальбертом. Скульптор чувствовал себя в толчее уверенно, как летяга в листве. Былая жизнерадостность вернулась к нему.
– Эй, красотка, – крикнул он белобрысой девушке, похожей на белочку, – где стрелки из лука состязаются?!
– Ты стрелок, что ли? – усмехнулась та. – Пожалуй, тебя такого с руками оторвут. Эй, эй! Что ты делаешь?!
– Прячу руки, чтобы не оторвали.
– Нахал! – Звонко ударила пощечина. – Негодяй!
Тальберт потер щеку:
– Куда ж так много? Сдачу верну поцелуем.
Увернуться девица не успела.
– Мерзавец! – послышался визг, и вторая щека Ойлена украсилась красным отпечатком.
– Эй, студентик, иди к нам! – захохотали у ворот, – Грета не в духе сегодня. А мы тебя приголубим. И дружка своего веди. Сегодня праздник, любовь наша не за деньги, а по вольной воле.
Размалеванные девицы окружили стрелков, наперебой угощая пирожными. Шелковые платья, эмблемы с красными фонариками. Хоакин едва не погиб под их жизнерадостным натиском.
– Спасибо, барышни, спасибо, – отбивался он. Лицо его перемазалось в креме, на щеке застыли шоколадные потеки. – Но я не люблю сладкого.
– И меня не любишь? – спросила блондинка с молочно-белой кожей.
– Ты слишком бела, снежная королева. Боюсь заерзнуть.
– А я? – сурово спросила рыженькая с морщинками у глаз.
– Не люблю ржаных сухарей.
– А я? Я?
– Помилуйте, – отступил Хоакин. – Не все сразу!
– Никто ему не нравится, – огорчились девицы. – Привереда. Сноб! Эй, красавчик, кого ты к нам привел?
– Мой дружок влюблен, – объяснил Ойлен. – Его сердце занято, занято. Эй, красотка, что ты прячешь за спиной?
Старшина гулящих девчонок – бойкая брюнетка с вьющимися волосами – подступила к Ойлену вплотную.
– А вот что. – Она выхватила стилет. – Выбирай одну из нас, и немедленно! Не то запущу в штаны стальную осу.
– От стали – несварение желудка. Убери нож, красавица. Моя шпага и крепче, и длиннее.
– Сейчас проверим!
Ойлен ухватил за талию первую попавшуюся девушку, поцеловал:
– Сколько вас! Это что – все на ужин? А чем я буду завтракать?
– Да у тебя глотка шире штанов! – захохотали девицы. – Оставайся с нами, стрелок. Зачем тебе эти состязания? В наши мишени попасть легче.
Поцелуи посыпались градом:
– Выкуп! Выкуп! – захохотали девушки. – Никуда не отпустим! Плати выкуп за себя и товарища.
Рыженькая вгляделась в лица стрелков повнимательнее и ахнула:
– Постойте! Я знаю вас: вы бежали из Базилисковой Камении. Ты, – она указала на скульптора, – изваял каменного уродца и тем ославил герцога на весь мир. А ты, – палец девушки указал на Хоакина, – Ланселот.
– Ланселот? Ланселот! – загалдели ее подруги. – Герцог вас повсюду ищет. И берегитесь Греты – она шпионка!
– Спасибо за предупреждение, красавицы. Мы идем на соревнование стрелков, – отвечал Хоакин. – Розенмуллен будет искать нас повсюду, но не там.
– Безумцы! Не пустят вас соревноваться. Без рекомендации господина Кельке Плуна, старшины огородников, никто не может стать стрелком.
– Огородников?
– Почему огородников? – удивился Тальберт.
– Господа бюргеры ввели новые правила для вольных стрелков, —сообщила брюнетка.
А рыженькая добавила:
– Огородники выращивают лук, который дает стрелки. А еще делами заправляет клуб Храбрых Портняжек (они делают стрелки на брюках) и гильдия Застрельщиков-стекольщиков.
– Которые строят стрельчатые крыши? – догадался Хоакин.
– Да. Именно так.
– Где же сидит этот Кель Каплун? – спросил Тальберт.
– Кельке Плун, – затараторили девицы. – И не вздумай путать его имя.
– Хорошо, хорошо. Каков он?
– Узнать его легче легкого. Ищи самого злобного, ревнивого, мелочного безумца…
– …и продувную бестию. Это он!
– …Засел в «Бородароссе», раздает рекомендации на турнир…
– …обжирается и пьянствует.
– В «Бородароссе»? – Глаза Тальберта заблестели. – Ну так считайте, что мы уже на турнире.
Перед тем как идти в «Бородароссу», Ойлен принял кое-какие меры предосторожности. В одной из лавок он разжился костюмом вольного стрелка и черной повязкой на один глаз. Хоакину купил накладную бороду, бесформенную нищенскую шляпу и камзол, украшенный накладными заплатками.
Переодевшись, стрелки стали выглядеть в самый раз для карнавала. Бороду приклеили криво, чтобы никто не сомневался – фальшивая. Великий маскарад Доннельфама поглотил разбойников. Так золотая монетка теряется в блестках из фольги.
Город заполняли «вольные стрелки». Сказалось извечное стремление доннельфамцев бунтовать «вполклюва, помаленьку». Бутафорские луки и боевые посохи, топоры вольных дровосеков, шляпы с перьями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});