Читать интересную книгу Алмазный мой венец (с подробным комментарием) - Валентин Катаев

102

Из поэмы Б. Пастернака «1905 год» (1925–26).

103

Церковь Флора и Лавра в Мясниках была из тех московских храмов XVII столетия, которые во многом определяли облик старой Москвы. День св. Флора и Лавра праздновался 18 августа по старому стилю, и со всей Москвы вели на Мясницкую лошадей, чтобы кропить святой водой. В 1932 г. церковь была закрыта, а в 1934 г. — снесена.

104

«Китайский дом» на Мясницкой улице был выстроен в 1896 г. Р. Клейном и К. Гиппиусом для чаеторговца Сергея Перлова. В 1896 г. в Москву должен был прибыть влиятельный китайский государственный деятель Ли Хунчжан; стремясь принять его у себя, чаеторговец решил превратить свое владение на Мясницкой в некое подобие китайского дворца (Ли Хунчжан, однако, остановился в доме другого московского чаеторговца).

105

Велимир Хлебников (наст. имя Виктор Владимирович, 1885–1922), чтобы избежать употребления слова иностранного происхождения — «футуристы», предпочитал называть себя и своих поэтических соратников «русской» калькой с этого слова — «будетляне». Свидетельств о каких бы то ни было контактах К. с Хлебниковым настолько мало, что это даже дало повод одному из первых рецензентов «АМВ» недвусмысленно усомниться в правдивости «хлебниковского» фрагмента произведения К.: «…об отношениях автора „Растратчиков“ с поэтом-будетлянином, если не ошибаюсь, ничего до сих пор не было известно».[144] В ответ автор апологетической монографии о К. заявил, что беда небольшая, «даже если и не был Хлебников в Мыльниковом переулке».[145] Ср., однако, подпись К. под фотографией Хлебникова из альбома «Футбаза IV-а», составленного А. Е. Крученых в конце 1920-х гг.: «Встречался с Хлебниковым в <1>922 году в Москве. Гениальный человек. И еще более гениальный поэт-речетвор. Валкатаев».[146] Ср. также в записях Ю. Олеши: «Я Хлебникова не видел. У меня такое ощущение, что я вошел в дом и мог его увидеть, но он только что ушел. Это почти близко к действительности, так как он бывал в квартире Е. Фоминой в Мыльниковом переулке, где жил Катаев и где я бывал часто. Катаев его, например, видел и именно у Е. Фоминой. Из рассказа Катаева создавалось впечатление, во-первых, человеческой кротости того и все же такой сильной отрешенности от материального мира, что казалось: это идиот».[147] Возможно, речь у Олеши идет о студентке графического факультета ВХУТЕМАСа Елене Николаевне Фоминой, 1902 г. рождения.[148] Приехав в Москву, в декабре 1921 г., Хлебников поселился в студенческом общежитии ВХУТЕМАСа у художника Евгения Спасского (ул. Мясницкая, д. 21, кв. 39).

Председателем земного шара В. Хлебников провозгласил себя после февральской революции 1917 г. См., например, его ст-ние «Воззвание Председателей земного шара» (апрель 1917).

106

Ходовой набор сведений из мемуаров о В. Хлебникове. Ср., например, в некрологе Владимира Маяковского: «Его пустая комната всегда была завалена тетрадями, листами и клочками, исписанными его мельчайшим почерком. Если случайность не подворачивала к этому времени издание какого-нибудь сборника и если кто-нибудь не вытягивал из вороха печатаемый листок — при поездках рукописями набивалась наволочка, на подушке спал путешествующий Хлебников, а потом терял подушку».[149]

107

Ср. в мемуарах одной из таких «поклонниц», Р. Я. Райт-Ковалевой, относящихся к предыдущему, «харьковскому» периоду биографии Хлебникова: «Мы уже знали о нем, о манифесте Председателей Земного Шара, уже передавали друг дружке зачитанные до дыр сборники ранних футуристов. Но когда мы увидели самого „Велимира“, неприкаянного, голодного, услышали его бормотанье, взглянули в его первобытные, мудрые и светлые глаза, мы приняли его не как Предземшара, а как старшего друга <…> он жил во флигеле, в очень большой, полутемной комнате, куда входили через разломанную, совсем без ступенек террасу. Там стоял огромный пружинный матрас без простыней и лежала подушка в полосатом напернике: наволочка служила сейфом для рукописей и, вероятно, была единственной собственностью Хлебникова».[150]

108

Это катаевское прозвище каламбурно обыгрывает фамилию Алексея Елисеевича Крученых (1886–1968), «быть может, самого „левого“ из кубофутуристов».[151] Шаржированно изображая А. Крученых, К. следовал уже прочно сложившейся к этому времени в советской мемуарной и критической литературе, традиции. Ср., например, в воспоминаниях Б. К. Лившица 1931 г.: «…крикливые заявления вертлявого востроносого юноши в учительской фуражке, с бархатного околыша которой он тщательно удалял все время какие-то пылинки, его обиженный голос и полувопросительные интонации, которыми он страховал себя на случай провала своих предложений, весь его вид эпилептика по профессии, действовал мне на нервы».[152] Ср. также в дневнике Л. В. Горнунга, 18.2.1919 г. посетившего Крученых по поручению Б. Л. Пастернака: «Поднялся без лифта на восьмой этаж жилого дома во дворе ВХУТЕМАСа. Позвонил. Долго никакого ответа. Потом шаги. Потом голос Крученых. Не сразу открыв дверь, он предстал передо мной в одном нижнем белье, это в пятом-то часу дня. Он провел меня комнату и предложил сесть на ворох книг на диване, а сам начал одеваться».[153]

109

Правильно: «Дыр, бул, щыл» — начальная строка ст-ния А. Крученых, впервые опубликованного в 1913 г.

110

Ср. в мемуарах И. Емельяновой: «Он часто забегал к нам по вечерам <…> поиграть в карты (игрок он был очень азартный и… лукавый), порыться в книгах».[86] За карточным столом К. изображает А. Крученых в «Траве забвенья».[87] С. 353.

111

Ср. со свидетельством художницы Марии Синяковой: «Он — барахольщик, у меня подбирает всякий мусор. Он ходил ко мне годами, забирал всякие ненужные рисунки, и ко всем он так ходил. Он ни на что не обижается, что бы ему ни говорили. Он ходит к каждому писателю и забирает всякие книжечки, автографы».[154] О коллекционерской деятельности А. Крученых, благодаря которой сохранились творческие автографы многих писателей и поэтов (в том числе — самого К.) см.: Сто альбомов (Коллекция А. Е. Крученых). Сообщ. Н. Г. Королевой // Встречи с прошлым. Вып. 3. М., 1980.

112

Ср. в ст-нии В. Нарбута «Пасхальная жертва», 1913 (которое далее цитируется в «АМВ»): «…душа моя ребенка-старичка» (подсказано нам В. Беспрозванным). О голосе А. Крученых см. в шуточной надписи К. на сотенной купюре 1910 г., подаренной им автору строки «Дыр, бул, щыл»: «Не имей сто рублей, имей сто друзей — большевиков. Алеше Крученых <—> мудрый Валентин Катаев в 1928 году. Ах, отчего не в 1914 году простонал Алеша рыбьим голосом».[155] Ср. также в воспоминаниях М. Н. Бурлюк: «Крученых производил впечатление мальчика, которому на эстраде хочется расшалиться и то бросать в публику графином с водой или же вдруг начать кричать, развязав галстух, расстегнув манжеты и взъерошив волосы. Голос Алексей Елисеевич в то время имел пискливый, а в характере особые черты чисто женской сварливости».[156]

113

Ср. с мнением О. Мандельштама, высказанным в заметке «Литературная Москва» (1922): «Что же происходит в лагере чистого изобретенья? Здесь, если откинуть совершенно несостоятельного и невразумительного Крученых, и вовсе не потому, что он левый и крайний, а потому, что есть же на свете просто ерунда (несмотря на это, у Крученых безусловно патетическое и напряженное отношение к поэзии, что делает его интересным как личность)».[157]

114

См., например, экспериментальную работу Пабло Пикассо «Мужчина со скрипкой» (1911–12).

115

Подробно о деятельности Василия Васильевича Кандинского (1866–1944) и его взаимосвязях с молодыми русскими авангардистами см., например, Hahl-Koch J. Kandinsky’s Role in the Russian Avant-Garde // The Avant-Garde in Russia. 1910–1930. New Perspective. Los Angeles, 1980.

116

Лавинский Антон Михайлович (1893–1968), Родченко Александр Михайлович (1891–1956), Клюн Иван Васильевич (наст. фамилия Клюнков, 1873–1943) — художники-авангардисты. Лавинский и Родченко входили в ближайшее окружение В. Маяковского.

117

Визит В. И. Ленина и Н. К. Крупской в коммуну студентов ВХУТЕМАСа 25.02.1921 подробно описан в мемуарах: Сонькин С. Я. // В. Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963.