Читать интересную книгу Россия и ислам. Том 2 - Марк Батунский

И тут же надо уяснить суть встающего на методологическом уровне соотношения между пониманием и оценкой.

С одной стороны, оценка – нечто внешнее по отношению к тексту и мы должны понять его, прежде чем оценивать. Но с другой – невозможно понять текст вне системы ценностей и оценок. Ведь он имеет смысл лишь как определенная позиция по отношению к различным ценностям: добро – зло, истина – ложь, прекрасное – безобразное, полезное – вредное и т. д. Смысл текста – в том числе, конечно, и миссионерского – организован этими категориями; они задают координаты, по которым построен он сам и по которым соотносится с другими (в нашем случае – «светскими») текстами, вступает с ними в диалогические отношения.

2. Основные контуры миссионерской идейной атаки на ислам и его немусульманских апологетов

Покажем это на самых, казалось бы, элементарных, но именно поэтому – наиболее убедительных примерах: трудах студентов «миссионерского противомусульманского отделения при Казанской духовной Академии»31, составивших основу многочисленных выпусков «Миссионерского противомусульманского сборника»32.

Вот, скажем, датированный 1875 г. выпуск VII. Он открывается статьей (студента) Александра Заборовского «Мысли Аль-Корана, заимствованные из христианства». Автор не только знает (хотя и далеко не блестяще) арабский, турецкий, персидский, древнегреческий, древнееврейский и латинский языки, но и внимательно изучил труды таких виднейших в то время представителей западной исламистики, как Шпенгер, Вайль33, А. Зайгер, Кузен де Персеваль и другие, – не говоря уже о мусульманской теологической литературе. Все это надо Заборовскому и для того, чтобы доказать – «до какой возмутительной нелепости изуродовал Мухаммед христианскую истину о воплощении Бога Слова, какие несообразные взгляды имел на лицо Иисуса Христа»34, и для того, чтобы с наивозможной убедительностью проиллюстрировать воздействие (пусть неполное и во многом даже искаженное35) на первоначальный ислам (в т. ч. и на его эсхатологию) ряда христианских же воззрении»36.

Короче говоря, автор идет по тому же пути и ставит перед собой те же задачи, которые характерны не только для миссионерской литературы как таковой, независимо от ее временных и географических параметров, но и для множества представителей западноевропейского светского исламоведения XIX в.

Со специально-миссионерскими целями написана статья Якова Фортунатова «Мысли Корана, благоприятные для обращения мухаммедан в христианство»37.

Надо отметить, что к 70-м годам XIX века русское миссионерство обладало уже довольно рафинированным и эффективным аппаратом пропаганды и контрпропаганды (в значительной мере построенном на интеллектуальном и практическом опыте западных миссионеров) во всем, что касалось отечественного мусульманства.

Вот одно из многих интересных высказываний касательно «оценки различных способов обращения мусульман к истинной вере».

Ссылаясь на специальное исследование Е. Виноградова38, Фортунатов пишет:

«Обыкновенный, употребляемый большей частью ученых (как видим миссионерские авторы без малейших колебаний относили себя к категории «ученых». – М.Б.) способ, состоит в том, что представляют во всей наготе ложность и пустоту религии Мухаммедовой, раскрывают историю и исторически показывают мусульманину происхождение его религии, самозванство лжепророка, составителя ее, с указанием самих источников, откуда она почерпнута; обращают его внимание на действительное откровение; показывают превосходство его перед мусульманством, божественное происхождение и т. п. Способ этот, по-видимому, очень основателен потому, что против истории уже нельзя идти. Но дело в том, что мусульманин, будучи слепо уверен в божественности своей религии, нисколько не верит истории, когда она говорит о Мухаммеде и его религии не так, как он верит. Истинная история касательно этого лица у него только одного, а все прочие истории подложны, искажены и вымышлены врагами мухаммеданства. Другие (т. е. христианские обличители ислама. – М.Б.) указывают на противоречия Корана и выводят отсюда что религия Мухаммедова ложна, так как в Коране сказано, что в истинной вере не должно быть противоречия (сура 4, ст. 81). Но забывают, что у мусульман существуют толкования и объяснения, примиряющие противоречия, – учение об отменяемом и отменяющем и пр. Конечно, указанные и подобные им способы обращения мусульман, взятые сами по себе, основательны, но в приложении к делу теряют всю свою силу и значение от того, что слишком круты, с первого же раза болезненно затрагивают в мусульманине те, с детства укоренившиеся в нем, религиозные убеждения, которыми так дорожит человек, и при нападках на которые, естественно, мусульманину заткнут уши; не устраняют предварительно тех препятствий, которые мешают успеху; слишком произвольны, т. е. мало приспособлены к состоянию самих лиц, которых хотят убедить»39.

В ходе своего анализа Фортунатов делает множество язвительных – и, главное, зачастую совершенно верных – замечаний в адрес Корана (особенно тех его частей, которые пытаются воспроизводить ветхо– и новозаветные пассажи). Одновременно, разумеется, подчеркивается, что учение Корана о воскрешении, всеобщем суде, рае и аде «благоприятно для миссионера». Он, по крайней мере, не встретил в мусульманах людей, подобных древним саддукеям и новейшим неверам, отвергающим жизнь будущую40.

Детали и полемики и аргументации Фортунатова, конечно, сейчас совсем неинтересны (благо множество их взято у западных полемистов, включая и жившего за два века до этого Мараччи, автора «Refutatio Alcorani»), Но этой критике – какими бы пристрастными ни были ее конечные цели – нельзя совсем отказывать ни в логичности, ни в аргументированности мыслительных операций, в основных контурах своих ничем не отличающихся от мышления типичного светского профессионала-востоковеда. Было бы неверно утверждать, что миссионерские авторы «создавали» ислам как ирреальный объект, т. е. объект в образе, который совершенно недосягаем для реальности, что они олицетворяли скорее дилетантское мышление с его причудливой логикой, нежели мышление профессиональное, «однобокое мышление узкого специалиста» – отнюдь не свободное от противоречий, если не сказать большего.

И поэтому кажется в высшей степени любопытным то, что к уже разобранной нами выше работе А. Заборовского (с идеями которой, судя по всему, солидаризируется и автор-студент, и его маститые наставники) приложен перевод из книги знаменитого некогда обличителя ислама, английского миссионера Дж. М. Арнольда41. А ведь в ней встречаются тезисы, совершенно неприемлемые с точки зрения христианского мировоззрения, ибо они базируются на расовых теориях (характерных, пожалуй, для всех ведущих представителей западной светской исламистики XIX в.). Эти теории постулировали твердую зависимость между конкретно-национальным (расовым) субстратом и определенным верованием (или философским течением): «Ислам есть тип веры, наиболее соответствующий духу арабов. Арабы были одинаково бесчувственны как к поэзии греков, к философии Платона, так и к учению христианства, совершенно согласно с преобладанием в их нации холодного отвлеченного мышления. Они с энтузиазмом вдались в тонкости Аристотеля. И когда явилась надобность прочно установить то, что первоначально было не более как религия национальная, то они усвоили из христианства и иудейства именно одну рассудочную сторону, не обращая внимания на более глубокие требования»42.

В том же 1875 г. появился следующий, VIII, выпуск «Миссионерского противомусульманского сборника» (как и все прочие, скомпонованный из студенческих опусов).

Он носит в целом гораздо более актуализированный характер, и уже первая статья его – А. Светлакова «История иудейства в Аравии и влияние его на учение Корана» – начинается чрезвычайно тревожной нотой: «Везде и всегда последователи Мухаммеда отличались духом фанатизма и нетерпимости к исповедникам других религий; в России они, кроме того, ведут постоянную пропаганду своей веры, следствием чего неоднократно повторялись отпадения от православной церкви некоторых членов, более 200 лет носивших имя христиан43. Уже по одному этому, историческому и современному, значению мухаммеданской религии, исследование о ней не излишне в наше время»44.

Надо особо принять во внимание критику Светлаковым (как, впрочем, и любым иным представителем русской миссионерской литературы об исламе) тех западных авторов, «панегиристов мухаммеданства», которые «в своих стремлениях унизить христианство до степени естественной религии… нередко возводят Мухаммеда в ряд личностей самых замечательных в истории человечества, считают его гением высоким, универсальным, достойным удивления для будущих веков, даже сравнивают его с Иисусом Христом, – а отсюда и самое мусульманство они считают явлением самостоятельным и, как выражается Ренан, без предшествующего. Многие из них пишут апологию в пользу Мухаммеда и его учения, утверждают, что религия его, как бы она ни казалась странной сама по себе, имеет в основе своей такие же истины, как и религия истинная (т. е. христианство. – М.Б.); некоторые даже говорили, что мухаммеданство не менее чистая религия как и христианская»45.