Фасоль оказалась восхитительной, белой и набухшей от соков, в ней попадались крохотные квадратики зажаренной до хруста свиной кожи.
Дюбретон подцепил фасолину на вилку:
– Если варите фасоль, воду нужно сливать. Вы знали? – британцы в замешательстве покачали головами, и Дюбретон продолжил, подняв следующую и дирижируя ею: – Вода, в которой варили flageolets[107], воняет. Однако! Вы можете слить эту воду в бутылку, правда? И получится отличное средство для выведения самых трудных пятен с белья. Видите, сколькому можно у нас научиться? Ну, а теперь за дело!
Дюбретон извинился за выбор главного блюда, но качество еды в извинениях не нуждалось. Удовольствие Шарпа только усиливал тот факт, что припрятанная порция картошки оказалась с хрустящей корочкой: она трещала, как яичная скорлупа, и все пыталась выпрыгнуть из тарелки на скатерть. Он выпил-таки более светлого вина, оценив просьбу Дюбретона приберечь его до главного блюда, и смог, наконец, расслабиться. Все было чудесно. Он даже посмеялся над Гарри Прайсом, настаивавшим, что фасоль способствует метеоризму и торжественно прокалывавшим каждую, чтобы выпустить скрытый в ней газ. За упоминанием газа последовал вопрос Дюбретона, действительно ли в Лондоне газовое освещение. Шарп ответил, что это правда, и мадам Дюбретон пожелала узнать, где именно установлены фонари. Услышав ответ, она вздохнула:
– Пэлл-Мэлл...[108] Я не была там девять лет.
– Вы обязательно побываете там снова, мадам.
Жозефина наклонилась к Шарпу, ее волосы пощекотали его ухо.
– А меня ты в Лондон возьмешь?
– Когда захочешь.
– Сегодня ночью? – она улыбалась, поддразнивая его, а ее колено терлось об его ногу.
– Не расслышал: что ты сейчас сказала, дорогая? – подался вперед сэр Огастес, не в состоянии более сдерживать ревность.
Она мило улыбнулась:
– Считала картофелины в тарелке майора Шарпа: по-моему, он жадничает.
– Мужчина должен быть сильным, – произнес Дюко, глядя поочередно на Шарпа и Жозефину.
– Так вот почему вы так мало едите, майор? – улыбнулась в ответ Жозефина. Она была права: невысокий человек в простом темно-синем мундире лишь слегка поковырялся в тарелке, съев только пару кусочков. Потом она снова прижалась к Шарпу и указала вилкой на его тарелку: – Одна, две, три, четыре, пять, эту вы уже начали, шесть, – ее колено и бедро прижимались к нему. Она прошептала: – Он спит, как убитый. В три часа?
– Кто идет? – донесся снаружи окрик по-французски.
Вилка Жозефины порхала в ее левой руке, правая же была уже под столом, пробираясь туда, где на французских рейтузах соединялись зеленая ткань и кожа. – Восемь, девять... Десять, майор? Да?
– Лучше в половине четвертого, – прошептал он, вдыхая аромат ее волос.
Она снова занесла вилку над его тарелкой, на этот раз выбирая, какую бы взять. Подцепив одну, она чуть отклонилась назад и поднесла вилку к его рту.
– За вашу силу, майор!
Он открыл рот, вилка двинулась вперед. Потом вдруг громыхнула отворившая дверь, и толстая занавеска отодвинулась в сторону, впустив морозный воздух.
Собравшиеся застыли с вилками в руках, вилка Жозефины – в дюйме от губ Шарпа. В дверях возник улыбающийся Патрик Харпер, а рядом, совсем крошка рядом с ним, темноглазая и темноволосая, стояла Тереза. Жена Шарпа.
– Привет, муженек.
Глава 17
Внутрь она не вошла бы ни за что – во всяком случае, пока там были французы. Французов Тереза ненавидела от всей своей страстной души: они изнасиловали и убили ее мать, и теперь она платила им той же монетой, убивая любого француза, какого только удавалось поймать в этих приграничных горах. Шарп вышел вместе с ней на улицу и направился было в сторону монастыря, но она остановилась и укоризненно посмотрела на него.
– Забыл, чем едят, Ричард?
– Это была просто игра.
– Игра? – она расхохоталась. В свете факелов ее лицо казалось еще более худым и волевым. В нем не было мягкости Жозефины – у этой женщины было лицо ястреба, красивого, но остающегося убийцей, охотником, существом, обладающим большой силой и редко испытывающим сожаление. Гордое лицо, лицо старой Испании, которое смягчали лишь большие глаза. Такова была мать его ребенка. – Это же та самая шлюха Жозефина, да?
– Да.
– И ты все еще носишь ее кольцо?
Шарп ошеломленно остановился. Он совсем забыл об этом, а Жозефина не напомнила, но он действительно все еще носил серебряное кольцо с выгравированным орлом, которое Жозефина купила ему перед битвой при Талавере, еще до того, как он захватил французский штандарт. Он взглянул на кольцо, потом в глаза Терезе:
– Ревнуешь?
– Ричард, – улыбнулась она, – я прекрасно знаю, что ты носишь кольцо из-за орла, а не из-за нее. Но, думаю, ты все равно находишь ее очень красивой, а?
– Слишком толстая.
– Слишком толстая! Да ты считаешь слишком толстыми всех, кто не может спрятаться за шомполом! – она встретила его взгляд и легонько ущипнула за руку. – Когда-нибудь я тоже стану толстой, очень толстой, тогда и поглядим, как ты меня любишь.
– Я тебя люблю.
– И ты, конечно, считаешь, что это полностью развязывает тебе руки, – снова улыбнулась она и привстала на цыпочки. Он быстро поцеловал ее, сознавая, что на них сейчас смотрят глаза десятка французских часовых, а Харпер всего в двадцати ярдах позади. Она нахмурилась: – Значит, так ты меня любишь?
Он снова поцеловал ее, на этот раз долго не размыкая объятий. Она прижалась к его щеке и прошептала на ухо несколько слов, потом чуть отстранилась, чтобы увидеть его реакцию.
– Это правда? – переспросил он.
– Конечно. Сюда, – она взяла его за руку и повела прямо в поле, подальше от света факелов. Сквозь легкую дымку тумана ярко светили звезды, но ветер уже нагонял с юга облака, обещая плохую погоду. Когда они оказались за пределами слышимости французов, Тереза остановилась.
– Шесть батальонов, Ричард. Расположились в деревне в трех милях по дороге, – она махнула рукой на восток. – Но и это еще не все.
– Продолжай.
– В пяти милях за ними еще войска. И немало. Мы видели пять орудийных батарей, может, шесть. Плюс кавалерия, пехота и обоз. Боеприпасы.
– Боже, – он почувствовал, что быстро трезвеет от морозного воздуха и новостей Терезы.
Партизаны, откликнувшись на просьбу Нэрна, патрулировали окрестности. Тереза с дюжиной своих людей побывала на севере и востоке. Повинуясь инстинкту, она обогнула свою цель и приблизилась к Адрадосу с востока. На закате она заметила французов, укрывшихся в долине, – копье, нацеленное на Португалию. Она насчитала по минимум десять батальонов, может, больше, и Шарп понимал, что такие силы не могли двинуться по зимним горам только ради Пот-о-Фе.