окольничего. Столько лет служу ему, стараюсь, как могу, а все на побегушках, как мальчишка. Малость обидно. Вроде бы не глуп, не пустобрёх...
— Может, Юрий догадывается, что ты и мне служишь? — поинтересовался Иоанн.
— Этого не может быть, во-первых, он вовсе не подозрителен, шпионов возле себя не ищет. А во-вторых, мы ведь с тобой, мой государь, и не встречались почти, кто же меня заподозрить мог? К тому же я ведь ему никакого вреда не причинил!
— Стало быть, от меня что-то скрывал?
— Упаси Господь! — перекрестился Ощера. — Вот те крест! Я тебе тоже верой и правдой служу... Я обоим... — совсем запутался Иван Васильевич, не зная, как выйти из такого щекотливого положения.
— Хорошо, ладно, — выручил его великий князь. — Я, возможно, возьму тебя к себе на службу, сделаю своим окольничим.
Ощера изумлённо распахнул свои небольшие светло-карие глаза и, пытаясь понять сказанное, похлопал ими.
— Да я жизни своей для тебя не пожалею, мой государь, всё что прикажешь сделаю! — Его глаза засветились от предполагаемого счастья, он готов был свалиться на колени перед своим господином.
Иоанн оглядел его внимательно, усмехнулся.
— Но я не могу тебя взять к себе до тех пор, пока жив Юрий, я не хочу ссориться с братом из-за тебя. Мало того, видя твоё усердие, я смог бы взять тебя даже боярином своим...
Глаза Ощеры загорелись:
— Если я правильно понял...
— Это твоё дело, — перебил его Иоанн, — ты можешь понимать, как знаешь. Я тебе сказал всё, что хотел. Только имей в виду, если кто узнает о нашем разговоре, — я за твою жизнь гроша ломаного не дам.
— Клянусь, клянусь, — бормотал растерянный Ощера, пытаясь понять, осмыслить всё сказанное.
Этот вечер Иоанн провёл в большой тревоге и терзаниях. Он думал о Юрии, которого, несмотря ни на что, любил и жалел, о Феодосии — он вновь хотел видеть её, ревность и мучения лишь прибавили в нём жажды обладать ею. Он вновь и вновь вспоминал увиденную им днём сцену объятий и поцелуев, но, облегчая свои муки, справедливо признавал, что княжна была в тот момент совсем пассивна и даже как бы отстранялась от Юрия, может, она вовсе и не виновата в происшедшем, может, она и не давала повода для его страсти. В конце концов он удержался от соблазна немедленно встретиться с нею и объясниться. Он теперь и сам не знал, чего он хочет от неё, от брата, как избавиться от своих страстей и сомнений. Вновь, даже не желая того, думал о том, что в случае неожиданной смерти Юрия мог бы получить все его земли и избавиться от многих проблем сразу. С трудом, уже глубокой ночью, он заснул. А на следующий день узнал, что Феодосия отправилась жить в монастырь.
Поутру прибыл гонец из Ростова Великого от матушки Марии Ярославны с сообщением, что она нездорова и пока вернуться не может. Он сам зашёл к Анне, чтобы сообщить ей об этом, надеясь повидать и Феодосию. Известие о её переселении в обитель потрясло его. Он даже возмутился и стал при слугах укорять сестру за то, что не сообщила ему заранее, не посоветовалась.
— Но Феодосия утверждала, будто ты одобрил её решение, — спокойно возразила она, не скрывая, что знает об их отношениях.
— Я же не думал, что это столь серьёзно! Кто её гнал? — возмущался Иоанн.
Он рассчитывал ещё повидаться с княжной, узнать о её отношениях с Юрием, а возможно, и договориться об их будущем. Впрочем, он и сам не знал, чего хотел.
— И где она теперь, можно ли её повидать? — поинтересовался он у сестры.
— Пока в Вознесенском монастыре. Сказала, что если заскучает, то сама придёт, а пока хочет побыть одна.
— Боже мой, — огорчённо проговорил Иоанн. — Как всё наивно, по-детски! Но почему ты её не отговорила, не убедила ещё подумать? — вновь попрекнул он сестру.
— Я пробовала, но это, по-моему, серьёзное и взвешенное решение. И потом, она уже не девочка, она совершеннолетняя, и по завещанию отца вправе распоряжаться своей судьбой и своим имуществом.
— Глупо, как всё глупо, — уже по пути к двери повторил великий князь.
Был ли он на самом деле слишком опечален? Он и сам себе не мог точно ответить на этот вопрос. Пожалуй, он был скорее удивлён и уязвлён её спешным бегством от него, это задевало его самолюбие. И только. Ведь при зрелом размышлении она сделала лучшее из всего, что могла. Ибо теперь он уже знал, что не смог бы спокойно отнестись к её возможному замужеству. Этот довод привёл Иоанна в относительное равновесие, хотя он и не исключал того, что в обитель она отправилась лишь временно, чтобы затем всё-таки стать женой брата.
Сообщение сестры об уходе Феодосии в монастырь Юрий Васильевич воспринял внешне почти спокойно. Ничто не дрогнуло в его лице, он не сказал Анне ни слова. Но как раз это внешнее спокойствие и даже равнодушие более всего насторожило её. Анна замечала, как последнее время смотрел он на её золовку, хорошо помнила его полушутливое-полусерьёзное предложение, сделанное им в тереме у матушки, его просьбу поговорить с Феодосией наедине. Она пыталась выяснить у княжны, о нём говорил с ней Юрий, но та, всегда открытая и откровенная, на этот раз уклонилась от разговора, лишь ответила, что жалко ей князя.
Юрий взял на руки старшего сына Анны, погладил его ласково по головке, поцеловал.
— Когда своих-то заведёшь? — поинтересовалась сестра, желая заговорить с братом, вызвать его на откровенность.
— Не знаю, может, и никогда, — равнодушно ответил он, но в его глазах она разглядела глубокую печаль.
— Ольга, поди, принеси Ванечке молока, — отослала Анна няню, чтобы остаться с Юрием наедине. Когда та вышла, приблизилась к нему: — Что с тобой, братец? — В её глазах было столько искренней заботы и тревоги, что он не мог просто так отмахнуться от такого участия.
— Больно, сестра. Я ведь и впрямь думал, что Феодосия станет моей женой. Я давно мечтал об этом. И даже не представлял, как тяжко мне теперь от мечты своей отказаться. Будто вся жизнь смысл потеряла.
— Да что ты, братец, какие глупости говоришь! Жил же ты без неё, что теперь-то поменялось? Так и будешь жить, как прежде.