— Вы, должно быть, считаете так потому, что сами никогда не любили и не страдали по-настоящему! — вырвалось вдруг у Веры.
Немысский удивленно поднял бровь и с интересом посмотрел на жену адвоката так, как будто видел ее впервые в жизни.
— Простите, Георгий Аристархович, — опустив взор и чувствуя, как начинают пылать щеки, пролепетала Вера, — я совсем не то хотела сказать. Просто… роковые страсти…
— Роковые страсти редко удается скрыть, — продолжил Немысский. — Должно быть какое-то проявление. Громкое объяснение, скандал, громы и молнии. Для того, чтобы решиться на убийство из ревности, надо совсем потерять голову, потому что, убив своего счастливого соперника, счастья себе не вернешь. Вы со мной согласны?
Вера кивнула.
— Хладнокровное удушение не очень-то вяжется с ревностью, — продолжал Немысский. — Это раз. И место убийства Корниеловского не очень-то вяжется с высоким пафосом мщения за поруганную любовь. Фарсом отдает. Впрочем, все возможно. У правил есть исключения.
Вера мысленно сравнила Георгия с цирковой лошадью, потому что в своих рассуждениях ротмистр имел привычку возвращаться к тому, с чего начал. Нерационально — что толку высказывать разные соображения, зная, что в конце сам же их и перечеркнешь? Привык мыслить таким образом? Или просто красуется перед нею? Порой Вере казалось, что во взгляде Немысского мелькают искорки мужского интереса. Это было приятно и в какой-то мере созвучно, ровно настолько, насколько могут быть созвучными отдельные ноты, которым никогда не суждено соединиться в ноктюрн или сонату.
Бегать мысленно по кругу скучно, а вот чтение книг про сыщиков — занятие интересное. Вера решила попробовать методу[520] ротмистра. Попытка не пытка, а вдруг под Пинкертона ее осенит? Вдруг она поймет, кто такой Ботаник, или сообразит, как вывести его на чистую воду? Попросив извозчика, везшего ее домой, остановиться у первого же попавшегося по пути книжного магазина, Холодная купила две книжки о похождениях Пинкертона и одну о «смертельно опасных приключениях» «короля сыщиков» Ника Картера, знакомого ей по кино. На картины эти Вера ходила не столько из-за приключений Картера, сколько из-за актера, игравшего роль «короля сыщиков», необыкновенного красавца с прожигающим насквозь взглядом. И ведь ясно, что от любви к такому молодцу не будет ничего, кроме страданий, а помани он за собой, так пошла бы за ним без оглядки, непременно пошла бы.
Вечер Вера решила посвятить чтению. Начала с Ната Пинкертона, но он быстро наскучил. Погони, драки, стрельба — ничего увлекательного. Не за что глазом зацепиться. Пропустив середину, заглянула в конец, убедилась, что с Пинкертоном все в порядке, и перешла к «королю сыщиков», который тоже не порадовал. Те же драки с погонями и ничего больше. Как за чтением подобных книг могут приходить в голову умные мысли? Должно быть, Немысскому вздумалось над ней подшутить. Или же у мужчин мозг устроен иначе? Так и не придя к определенному выводу, Вера отложила «короля сыщиков» в сторону и стала читать начатую на днях «Жертву вечернюю» Боборыкина.
— Вера, это твои книги? — удивился Владимир, увидев приключения знаменитых сыщиков. — Или Маша читала днем да забыла тут?
Велик был соблазн соврать, что книги принадлежали горничной, но Вера сказала правду.
— Мои, — улыбнулась она, давая понять Владимиру, что его удивление обоснованно. — Вдруг захотелось узнать, что в этих книгах такого особенного, вот и купила почитать, да что-то не пошло́… Отдам Маше, ей должно понравиться.
14
«Оригинальным образом решила отпраздновать свои именины супруга статского советника С. В разгар застолья в собственном доме С. в Вознесенском тупике именинница решила устроить гонки на санях по вечерней Москве и подбила на это нескольких человек из числа приглашенных гостей. Составив маршрут, участники «соревнования» расселись по собственным саням, и гонки начались. На подъезде к Дворцовому мосту сани госпожи С., ехавшие первыми, обогнали сани другой участницы соревнований, супруги мелитопольского сахарозаводчика К. Не стерпев этого, госпожа С. отобрала у кучера вожжи с кнутом и стала править лошадьми самостоятельно. От чрезмерно частых ударов кнутом непривычные к такому обращению лошади понесли сани госпожи С. вместе со своими седоками и, проломив ограждение, сверзились в Яузу с Дворцового моста. От удара лед треснул, и упряжка с санями пошла ко дну. Стараниями очевидцев данного действа госпожа С. и ее кучер были спасены и доставлены в Первую Градскую больницу. Полиция составила протокол о происшествии».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144}) Ежедневная газета «Московский листок», 25 января 1913 года
— Вера Васильевна! Я знаю истинную цель вашего появления здесь! Предлагаю перестать притворяться и поговорить начистоту!
Ханжонков смотрел строго и немного оценивающе, словно прикидывал, чего можно ожидать от Веры. Развалился в кресле, пыхал сигарой и ждал ответа. Между молодой женщиной и дверью, отрезая путь к выходу, примостился на стуле Сиверский. Он, видимо, простыл, потому что громко сопел.
Первым Вериным побуждением было сыграть оскорбленную невинность. Встать, воскликнуть «Ах так?!» или «О, почему я не послушалась мужа?!», топнуть в негодовании ножкой и уйти, громко хлопнув дверью на прощанье. Бегство — лучший путь к спасению. Но бежать было нельзя. Во-первых, тогда не получится вернуться, а во-вторых, на пути к спасению сидел «Иов многострадальный». Не факт, что выпустит. Поэтому Вера выбрала другой путь. Разыграла как по нотам удивление, переходящее в возмущение. Изгиб брови, наклон головы, теперь нахмуриться и вздернуть подбородок как можно выше. Нелишне и крылья носа слегка раздуть, это не очень-то красиво, но зато убеждает в искренности гнева.
— Я вас не понимаю, Александр Алексеевич!
Ханжонков переглянулся с Сиверским. «Сегодня же достану из шкафа револьвер и стану носить с собой! — подумала Вера. — Если только выберусь отсюда». Нащупав в сумочке блокнот, она порадовалась тому, что зашифровывала свои записи. Если блокнот падет в руки к Ханжонкову, он ничего не разберет.
— Вы меня прекрасно понимаете! — отчеканил Александр Алексеевич и пыхнул сигарой особенно смачно. — Настало время нам поговорить начистоту. Имейте в виду, Вера Васильевна, что другого шанса у вас не будет!
Последняя фраза прозвучала угрожающе-зловеще. Вера подумала, что она, пожалуй, купит еще один револьвер — побольше и посерьезнее, как советовал когда-то Немысский. Старый станет носить в сумочке, а новый прятать в муфте. Впрочем, глупость. Что ж тогда — муфту с револьвером вместе сдавать в гардероб? А гардеробщик, стало быть, тоже заодно с ними. Заманил прямиком в ловушку…
Настроение с утра было необыкновенно хорошим, таким, что тянуло делать разные глупости и смеяться без причины. А вот бабушка, Екатерина Владимировна, говорила, что после смеха всегда плакать приходится, так что лучше совсем не смеяться. Но Вера считала иначе. Расхохоталась при виде двух ругающихся извозчиков — очень уж смешно те размахивали руками, словно огромные жирные голуби крыльями, улыбнулась попавшемуся навстречу симпатичному поручику, купила у лоточницы пирожок с печенкой и луком («Какая гадость!» — сказала бы бабушка), половину съела сама, а оставшееся отдала какой-то дворняге, глядевшей на нее умилительно-просящим взглядом. И солнце светило ярче обычного, и колокола звенели звонче, чем в другие дни, и снег хрустел под ногами по-особенному, и все вокруг так и играло яркими красками, так и искрилось, радовало, веселило. На вывеске над гомеопатической аптекой написаны фамилии владельцев: «Пумпянский и Хухриков». Это же умора — Пум-пян-ский и Хух-ри-ков! Им бы в цирке выступать с такими фамилиями. По отдельности, может, и ничего, но вместе… Вера тысячу или больше раз проходила и проезжала мимо этой вывески и только сегодня обратила на нее внимание и насладилась. А «Склад мануфактурных товаров Чугункина» чем хуже? С такой фамилией надо железом торговать, а не мануфактурой! Под конец Вера расшалилась настолько, что показала язык городовому, стоявшему на Серпуховской площади. Просто так, любопытства ради, — интересно было посмотреть, что же сделает страж порядка. Засвистит ли извозчику, чтобы тот остановился, или просто кулаком погрозит? Дядька оказался весельчаком — дернул усом, скрывая улыбку, и подмигнул Вере, как старой подруге. В ателье Холодная не вошла, а впорхнула, вся такая радостная-прерадостная.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})