Не менее странными и фантастическими были и те перемены, которые дети видели из движущегося фургона. Так, однажды утром неизменная, недвижная, низкая темная полоса на горизонте вдруг исчезла, и еще до полудня они очутились среди скал и деревьев, у бурной реки. А через несколько дней рядом вдруг словно из-под земли вырос горный хребет, уходивший прямо в облака, и они были убеждены, что это и есть та темная полоса, которую они все время видели. Мужчины смеялись над ними и говорили, что вот уже три дня они пересекают эту темную полосу и что она еще выше, чем этот огромный, седой от облаков хребет, который она все это время скрывала от них! И Сюзи твердо верила, что все меняется в то время, пока она спит, потому что она всегда вроде бы «чувствовала, что они ползут наверх», а Кларенс, которому все было нипочем, как это свойственно в очень раннем возрасте, уверенно заявил, что они «вообще-то ни капельки и не поднялись». Потом похолодало, хотя уже наступило лето, и по ночам приходилось разжигать костер, а в палатке, где спала Сюзи, топили печку; а потом все это словно исчезло, и они снова очутились среди залитой солнцем, пересохшей от зноя прерии! И все это как во сне!
Более реальны были окружавшие их люди — казалось, дети знали их всегда, — и по невинной прихоти детского воображения они представлялись более подлинными, чем некогда были погибшие. Вот мистер Пейтон, которому, как они теперь знали, принадлежит караван и который так богат, что ему «незачем и ехать в Калифорнию, да охота пуще неволи, и ежели ему там понравится, он купит ее чуть ли не со всеми потрохами», да к тому же он юрист и «полисмен» — так Сюзи произносила слово «политик», — на заставе его величали «ваша честь» и «господин судья», и он может велеть «арестовать кого угодно», и всех зовет по имени; вот миссис Пейтон, которая слаба здоровьем и доктор предписал ей половину года жить на свежем воздухе «и не возвращаться в город, под крышу»; она решила удочерить Сюзи, как только ее муж договорится с родственниками девочки и выправит все бумаги! А «Гарри», оказывается, — Генри Бенем, брат миссис Пейтон и что-то вроде компаньона мистера Пейтона. А разведчика зовут Гас Гилдерслив, или «Белая ворона», и только благодаря его мужеству удалось избежать нападения на их караван. А еще есть «Билл», гуртовщик, и «Техасец Джим», вакеро[5], которому нет равных в искусстве верховой езды. Так они узнавали своих спутников, слушая, что говорят в караване, и наблюдая их собственными неопытными глазами. Все они казались детям замечательными и важными людьми. Но то ли в силу детского любопытства, то ли из страха, что его принимают не за того, кто он есть на самом деле, Кларенса особенно привлекали двое, которые уделяли ему меньше всего внимания, — миссис Пейтон и ее брат Гарри. Боюсь, что, подобно большинству детей, да и некоторым взрослым, он меньше ценил ровное и доброе отношение мистера Пейтона и других, чем скупой знак благосклонности со стороны Гарри или снисходительную вежливость его сестры. Порой он и сам с горечью сознавал это и вбил себе в голову, что если бы он мог заслужить хоть слово одобрения у Гарри или улыбку миссис Пейтон, он отомстил бы за себя потом, убежав от них. Трудно сказать, сделал бы он это или нет. Ведь речь идет всего-навсего о неразумном, впечатлительном одиннадцатилетнем мальчике, о чьих чувствах можно с определенностью сказать лишь одно — что они переменчивы.
Но тут у него появился новый кумир, занимавший в караване столь скромное и незаметное положение, что его никак нельзя было причислить к описанным выше людям. Внешностью, ростом, привычками и одеждой он не отличался от других погонщиков и поначалу не вызвал у Кларенса никакого расположения. Но оказалось, что ему всего шестнадцать лет; это был безнадежно испорченный подросток из Сент-Джозефа, чьи родители упросили Пейтона взять его с собой, чтобы убрать подальше от дурной компании и постепенно исправить. Кларенс узнал об этом не сразу, но не из-за недостатка откровенности со стороны юноши, так как впоследствии сей молодой джентльмен важно поведал ему, что убил трех человек в Сент-Луисе и двоих в Сент-Джо и теперь его разыскивает полиция. Впрочем, было очевидно, что, рано привыкнув пить, курить, жевать табак и играть в карты, этот переросток был к тому же сильно склонен к преувеличению. Недаром его прозвали «Брехун Джим Хукер», и его разнообразные способности представлялись Кларенсу загадкой, заманчивой и влекущей, сомнительной, но всегда полной очарования. Он говорил хриплым голосом, что свидетельствовало о ранней испорченности, но при этом имел круглое, совершенно добродушное лицо и нрав, не лишенный доброты, за исключением тех случаев, когда ему приходилось играть роль головореза, которую он сам себе навязал.
Всего через несколько дней после расправы над Силсби и его людьми, когда детей еще окружало мрачное любопытство, сменившееся боязливой сдержанностью, этот Джим Хукер в первый раз поразил воображение Кларенса. Свисая чуть не до земли с седла, высокий, худощавый, Джим вдруг начал сломя голову носиться на индейской лошадке взад и вперед по дороге, а потом вокруг фургона, в котором сидел Кларенс, при этом он изо всех сил дергал поводья и всячески старался показать, что лошадь понесла и он держится в седле только благодаря своему бесстрашию и искусству. Лошадь все кружила, седок то беспомощно повисал на одном стремени у самой земли, то снова выпрямлялся — как казалось Кларенсу — почти нечеловеческим усилием. Мальчик сидел, разинув рот от восхищения и ужаса, а некоторые из погонщиков почему-то посмеивались. Потом из окна фургона раздался спокойный голос мистера Пейтона:
— Ну вот что, Джим, хватит. Кончай!
Бешеная лошадь вместе со всадником мгновенно исчезла. Через несколько секунд пораженный Кларенс увидел, как лихой наездник преспокойно трусит рысцой в хвосте каравана, среди облака пыли, на том же горячем коне, который в этой прозаической обстановке удивительно походил на обычную рабочую лошадку. В тот же день он попросил Джима объяснить, что все это значит.
— Понимаешь, — мрачно сказал Джим, — среди этого сброда нет никого, кто знал бы настоящую цену моей лошади! А ежели кто и подозревает, так не смеет сказать! Кому охота, чтоб выплыло наружу, что у судьи есть мексиканский конь, который уже двоих угробил у старого хозяина и еще одного угробит как пить дать, прежде чем от него избавятся! Да всего за неделю перед тем, как вас нашли, эта лошадь унесла меня из лагеря! А потом как взовьется на дыбы да как сбросит меня, хорошо я удержал ногу в стремени — вот таким манером. Так и волокла меня мили две башкой вниз, знай только успевай отталкиваться от скал руками — вот так!