Читать интересную книгу Я, Богдан (Исповедь во славе) - Павел Загребельный

- Да, каждому дорога. А для гетмана и жизнь ценится по-разному. Негоже так молвить, но приходится: я слишком тебя ценю, чтобы мог рисковать твоей головой.

- А может, я ищу смерть? - засмеялся Кривонос.

Он уже говорил мне об этом во время морских походов. Вслепую бросался всегда в самые когти смертельной битвы, но выходил невредимым. В самом деле, было за человеком что-то страшное, если он ни во что не ставил собственную жизнь, но разве об этом расспросишь? У казаков о прошлом не спрашивали ничего и никогда. Хочет - сам расскажет. Не хочет - все порастет травой, значение имеет только рыцарство, упорство и честность перед товариществом, перед богом и землей родной.

- Стоит ли смерть искать? Она сама нас найдет, - сказал я, лишь бы что-нибудь сказать, потому как и сам не верил этим словам.

- А еще: на ком шляхта увидит такие кармазины, как не на мне? отвлекая меня от мрачных мыслей, воскликнул Максим. - Привыкли, что казак круглый да голый, словно линь, а вот я угловатый да костистый, как расстегну жупан на своих мослах, будто хоругвь, а пан лишь взглянет на меня - и уже душа в пятках!

- Говоришь, будто в колокола звонишь, а все же прошу тебя, Максим, будь осторожным.

- Слово, гетман!

Мы обнялись, поцеловались, на том и конец разговору. Когда Самийло, проводив Кривоноса, возвратился в шатер, я прикрикнул на него:

- Почему молчал?

- А что я должен был говорить?

- Помог бы мне убедить.

- Нужно было звать отца Федора для уговоров. А я - только записываю все.

- Что твои атраменты, когда смерть пишет кровью!

- Иногда атраменты прочнее и самой крови, гетман.

Под вечер мы обменялись заложниками. На узеньком промежутке между двумя шанцами сошлись две живописные группы воинов - с нашей стороны Кривонос и Крыса с несколькими подпомощниками и вестовыми, с шляхетской - судья войсковой Стефан Чарнецкий и полковник Сапега, из рода литовских магнатов. Сапега, кажется, и по-польски не умел как следует разговаривать, поэтому нужно было с ним общаться по-латыни, зато пан Чарнецкий, имея маетности на Черниговщине, знал и украинский, хотя морщился от нашей речи, как от диких кислиц.

Но я не очень-то и обременял высокородное панство своей речью и своими требованиями: велел пригласить их в шатер, где уже был приготовлен стол с хорошими напитками и закусками, хотя и не пышными, зато сытными, так что даже унылый Чарнецкий не удержался:

- Богато живешь, пане Хмельницкий!

- Живем - как воюем, - ответил я.

Сапега молча бегал глазами по неказистой обстановке моего шатра, по простому столу, строганым деревянным скамьям, простой посуде, потом посмотрел на меня, но не зацепился оком ни на чем: не было на мне ни дорогой одежды, ни драгоценного оружия, - простой казак и никакой не гетман. Да я же понимал, что гетманом паны не назовут меня, даже если я буду весь в золоте, потому нарочно дразнил их своей будничностью. Чарнецкий снова не удержался от шпильки:

- Обычай ваш вроде бы воспрещает в походе употреблять крепкие напитки?

- Не вроде, пане Чарнецкий, а под угрозой казни: что в горло вольешь горлом и поплатишься!

- Так как же это? - указал он на столы с графинами и сулеями.

- А это уже не наше.

- Чье же?

- Панское, прошу пана полковника. Когда шляхетский обоз переехал к нам, тогда и привез все панское добро. Огневого припаса там малость, а уж питья всякого - хоть залейся!

- Это здрайцы! - взвизгнул Чарнецкий.

Я засмеялся.

- Гей, пане Чарнецкий, оставь свой гнев! Это учтивые люди, если заблаговременно позаботились, чтобы не драло у тебя в горле, когда окажешься у меня в гостях.

- Какие мы гости? Мы - заложники милитарные! - крикнул Чарнецкий.

- В моем шатре - гости. Так что прошу к столу, панове, да выпьем за здоровье его мосци короля Речи Посполитой Владислава, который всегда был благосклонен к казакам и под хоругвью которого мы выступаем.

- Пусть бы пан Хмельницкий не трогал королевских хоругвей, - подал голос Сапега.

- Так панство выпьет за здоровье его величества короля? - спросил я.

Пришлось пить, глотая обиду и гнев. Тогда я выпил за здоровье Чарнецкого и Сапеги, за каждого в отдельности. Когда же Чарнецкий, удивленный тем, почему я не веду речи о том, что их более всего тревожит, попытался начать переговоры, я перевел на свое, пригласив их выпить за здоровье канцлера Оссолинского, мужа мудрого и справедливого. Чарнецкий даже рот разинул, чтобы бросить какие-то презрительные слова по адресу ненавистного шляхте Оссолинского, но вовремя вспомнил, что здесь сидит магнат литовский, и молча опрокинул чарку, еще и добавил:

- Маловаты чарки у пана, запорожцы же из целых коряков пьют.

- А это потому, что мы сегодня должны пить за многих знатных людей, объяснил я, - может, еще и до самого папы римского допьемся.

- Пан, вы же схизмат!

- Ну и что? Разве достоинства зависят от веры? Я привык ценить их даже у врагов. Так же как за волю народа своего бьюсь под королевскими хоругвями.

- Пусть бы пан не трогал этих хоругвей!

- Почему же? Мне мало еще и тех, которые имею. Теперь хочу, чтобы панове региментари отдали мне все королевские хоругви.

- Никогда! - топнул ногой Чарнецкий. - До скончания века пан того не получит!

- Тогда панству тоже придется здесь сидеть до скончания века, спокойно сказал я. - Так что, выпьем, чтоб дома не журились?

- Какие же еще условия ставит нам пан? - сгорал от нетерпения Чарнецкий.

- Еще не слышал ваших.

- Мы требуем от всего вашего своевольства да гультяйства расступиться, чтобы мы спокойно возвратились в Крылов!

- А теперь хватит, пане добродей, пусть панство забудет о требованиях и домогательствах. Теперь все изменилось. Казаки вон смеются: "Скачи, враже, как Хмель скажет". Вот давайте лучше выпьем, да пусть панство отдохнет, а завтра я уже и скажу все, что надо.

- Разве пан уже не сказал про хоругви? - удивился Сапега.

- Хоругви - это лишь признак вашего поражения.

- Унижения! - крикнул Чарнецкий.

- Браво, пане полковник! Слово найдено. В самом деле: поражения и унижения. Разве я заставлял панство так упорно идти к своему поражению и унижению? А уж коли пришли и дошли, то надо дать убедительное доказательство. И самые неопровержимые доказательства - мертвые воины. Но я не хочу проливать кровь. Воины всегда невинны, а их вынуждают расплачиваться за чужие грехи. Не хочу такой платы.

- Чего же пан хочет? - спросил Чарнецкий.

- Отчасти сказал, остальное - скажу завтра, а теперь пусть панство отдохнет.

- Мы не смежим век, - медленно промолвил Сапега.

- Сожалею, но ничем не смогу помочь. Если уж говорить по совести, то казаки и избрали меня гетманом, чтобы сгонял сон с панских век. Спокойной ночи панству!..

На рассвете в лагере поднялась дикая суматоха, стучали копытами кони, раздавались выстрелы, крики, свист так, будто налетела орда. Я лежал на попонах, но не спал, лишь дремал. Однако все равно немало встревожился и позвал своих есаулов, но, не дозвавшись, злой как черт, схватив лук, выбежал из шатра. И грудь в грудь столкнулся с Кривоносом, которого за полы придерживали Демко и Иванец, видимо не пуская к гетману.

- Максим? - не поверил я собственным глазам. - Откуда ты взялся?

- Да вижу, что не спишь, гетман, а мы с Крысой тоже не спали. Такая тоска охватила нас! Слонялись из стороны в сторону по панскому лагерю, а потом я и говорю: давай, говорю, пане Крыса, пойдем проведаем нашего пана гетмана, а то он тревожится вельми. Ну, вот взяли там с собою кое-кого и, пока шляхта спохватилась, мы уже и здесь...

- Кого же ты привел?

- Драгунов триста или сколько их там было.

- Мог, вижу, и весь лагерь панский заодно перекапустить?

- Ты же не велел. Не мог я нарушать гетманское слово.

- Так уж ты и придерживаешься моего слова?

- А разве нет! А этих привел, потому что все наши. Как сказано: natione Roxolani, religione Graeci, habitu Germani*.

______________

* Народа русского, веры греческой, а по одежде - немцы (лат.).

Кто же был этот загадочный человек - Кривонос? Одни называли его моим земляком, казаком с Ольшаны, который с малых лет воспитывался во всех родах морской службы, был на труднейших местах Геллеспонта и Средиземного моря, знаком с океаном и всякими врагами. Другие считают его выходцем из острожских шляхтичей, а за какое-то, мол, преступление подвергнут был инфамии - лишению чести, скрывался то среди купцов, то среди казаков. А еще у других - простой кузнец из подданных пана Немирича, задушевного друга Адама Киселя, а кто-то выдумал, будто Кривонос вовсе не наш человек, а шотландский полковник Макс Кемпбелл, привезенный двадцать лет назад паном Степаном Немиричем с войны в Европе. Немирич, мол, познакомил этого Кемпбелла с украинской шляхтянкой Ганной Вовк, на которой тот и женился, прижив с нею сыновей - Юрия и Романа и дочь. Панна Вовк получила в Заславльском повете три села - Пузырьки, Федоровку и Рублянку, а поскольку там было еще село Перебейносы, то пан Кемпбелл стал называться от названия этого села Перебейносом, или Кривоносом: нос у него и вправду был выдающийся и изрядно искривленный, как стропило на хате. Чего только не выдумают о человеке, когда он сильно досадит кому-нибудь! Да пусть ломают головы ученые мужи, а нам с Максимом было не до ученостей в те времена, хотя и могли, когда нужно было, заговорить по-латыни и перед панством и перед своим казачеством.