Три тысячи лет Хисах добывал газ из-под окраин пустыни и залива, без счета закачивая в скважины морскую воду. Тридцать веков опускался берег, лишенный опоры — весь старый порт ушел в волны. За это время под Хасирой собралось второе море, ничуть не спокойнее того, что бьет в волноломы Розовой бухты, из года в год испытывая творения разума…
Сочтя объяснения достаточными, а процедуру представления завершенной, Джума-сахисец коротко поклонился моим женам и компаньонке, галантно предлагая им пройти в ложу. Зато с наложницей его обмен приветствиями затянулся едва ли не настолько же, насколько со мной самим. Только совершался без слов — взглядами, улыбками, незаметными знаками наподобие вольнокаменщицких.
Не скажу, что это так уж удивило. А драконидке изрядно прибавило доверия в моих глазах. Боевой полковник человеческой крови и придворная танцовщица драконьей, к тому же пророчица своего народа — довольно странная пара, только если не принимать во внимание их общую напряженность в отношениях с верховной властью. Иначе с чего бы равного мне по званию приставлять к делу, для которого и последний мичман сгодится! Одним «уважением», желанием уязвить новопроизведенного офицера соседством с кадровым сей факт не объяснить. Будь так, с Музафара по злокозненности сталось бы и мушира-маршала приставить ко мне с пояснениями. Похоже все-таки, что для Джумы это такое же проявление опалы, как для Исэсс. Особенно если вспомнить его оговорку про получение внеочередного чина при прошлом Великом Визире.
Кажется, нынешний просто решил собрать всех змей в одну корзинку, чтобы они там друг другу лапы поотгрызали. Или чтобы спалить их разом было способнее.
Вот только тут он, похоже, просчитался…
Оркестр, все это время соревновавшийся в шумности с морем и ветром, внезапно затих. Понимая, что парад вот-вот начнется, я стремительно занял место в ложе, только волей Судьбы не оттоптав попутно ног никому из жен и свиты. Успел как раз к хисахскому гимну, который в любом случае из уважения полагалось прослушать стоя.
Исполнение его было отчаянно перегружено звоном гонгов и тарелок, уханьем барабанов и взревыванием всей духовой составляющей оркестра. При этом сама мелодия удивительным образом терялась, сносимая в море резкими порывами ветра.
Под сие невразумительное звукоизвержение открытая часть причала перед ложами и трибунами заполнялась уже успевшими примелькаться мне носителями лиловой униформы древнего образца. Не успел я вяло подивиться, от кого должно защитить зрителей столь несусветное количество неуклюжих стражников исключительно человеческой крови, как приставленный к нам бинбаши начал исполнять свою обязанность, объясняя происходящее.
— Парад открывают блистательнейшие из воинов Хасиры, Сводная Лиловая Стража Великого Визиря! — Фраза не выбивалась из оркестрового шума ни стилем, ни вразумительностью. — Доблесть и верность достойнейших из достойных не знают предела, слава их самумом гремит по пустыне и смерчами вьется над морем!!!
Может, мне показалось, но «самум» в пустыне значит то же самое, что «пурга» в Огротундре. Брехня, в общем, притом по определению невразумительная. Не знаю, как там со смерчами у моряцкого народа, но можно предположить, что смысл сходный. Нельзя было не заметить, что комментатор выдает все эти славословия с видом откровенно скучающим и в чем-то ехидным.
Заученно тарабанить превосходные степени в адрес личной гвардии Музафара бинбаши продолжал еще добрых пару минут, все время, пока лиловые нестройными рядами ползли мимо трибун из конца в конец причала, салютуя сайсами как Судьба на душу положит. Уловить смысл в бесконечном нагромождении «всепобеждающих», «наисовершеннейших» и прочих «столпов порядка и спокойствия» я и не пытался. Стражники они и есть стражники. В бою от них толку ноль, а главный враг любому — свой же, одной с ним земли уроженец.
Примерно так же оценивали прохождение Лиловой Стражи и зрители — все, кроме султанской ложи. В противовес вялым хлопкам трибун оттуда неслись надрывные аплодисменты и подбадривающие крики, среди которых явственно слышались истерические взвизги Великого Визиря и гнусавое мычание Верховного Главнокомандующего.
Что показательно, ложи Тесайра, Трэйра и Атины присоединились к этой горе-овации. Похвала врага боеспособности твоих солдат дорогого стоит, не так ли?
Наконец последний из блюстителей законности исчез в дальнем конце причала, едва не уронив сайсу. Оркестр выпутался из вариаций на тему гимна, из-за которых так и не удавалось уяснить, можно ли уже присесть или так и надо стоять столбом из соображений международного этикета.
Ветер, по крайней мере, над плац-причалом, на мгновение стих, а затем ровно и сильно задул вдоль над каменными плитами. Приобретенным после возведения в эльфийское достоинство аспектным чутьем я уловил, что со стихией поработал маг, и не один. Наметанный фронтовой взгляд тут же выхватил четверых — хисахские армейские заклинатели Ветра и Воды встали попарно по краям трибун, укрощая ветер в начале прохождения войск и отпуская на свободу в конце.
Кому понадобились столь странные условия для демонстрации своей выучки, стало ясно спустя полминуты. Не пескобуера, даже не пескокаты — двухколесные доски на ветровом ходу, легкие настолько, что могли нести лишь одного вооруженного человека или драконида.
Проход, змейка, разворот в последней четверти причала с опорой на ногу… Первые четверо сложили желтые шелковые паруса на скрепленных вперекрест, как ножницы, гиках, когда следующие только выехали на импровизированный плац. Когда и эта четверка остановилась, предыдущая уже закончила разбирать свой транспорт.
Крестовины колес заняли место на поясах солдат пустыни в качестве метательных звезд, широкие ободья стали элементами панциря. Сами доски превратились в узкие и длинные щиты, гики — сайса полегче полицейской и длинный лук — легли в крепления вдоль них, а паруса плащ-палатками упали с плеч четверых мужчин и женщин человеческой и драконьей крови.
— Шестьдесят Второй Желтый Ветрострелковый полк имени Харуды Хисахской! Носители традиций, в которых она воспитывала своего сына Халеда!!! — очень своевременно прокомментировал бинбаши преображение мобильной легкой пехоты.
Судя по облику части, над которой шефствовала легендарная мать Принца Хисахского, воспитывался он в правилах одновременно строгих и игривых и должен был приобрести равносильную склонность к стильности и аскетизму.
Ветер играл переплетенными желтым шелком фейками на головах людских пар и длинными лентами того же приборного цвета у драконидских. Форменные шорты и портупеи были отделаны тесьмой такого же оттенка, как и колчаны длинных тростниковых стрел с желтым оперением. Парадные бляхи и знаки различия на ремнях портупей сияли начищенным золотом, хотя весь остальной металлический прибор снаряжения был либо выкрашен светло-бурой матовой краской, как щиты, либо обшит форменной песочной тканью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});