— Вон, кухню видишь? Чай в ней или суп — один хрен, все не горит! Вот к ней и давай!
— Понял! — и еще десяток бойцов срываются к кухне.
Помню, как, обжигая руки, мы раскидывали горящие бревна и доски, вытаскивая из-под развалин дома оглушенных врачей и раненых — тут была операционная… Мужик в рваном, когда-то белом халате, на вороте гимнастерки петлицы — три шпалы, подполковник. Весь в саже, и только пронзительно-голубые глаза выделялись на закопченном лице…
Взглянув в эти глаза сейчас, я кивнул головой.
— Да, товарищ подполковник, я вспомнил. Вы были главврачом в госпитале. Тогда еще был налет, немцы бомбили деревню, и госпиталю здорово досталось. Мы тушили пожар. Вас вытащили из операционной. И девушку помню. Имени только не знаю. Помню, как ее из горящей палатки выносили. У нее еще одна нога в сапоге была, а вторая — так…
— А свое имя помните?
— Боец Леонов, Александр Павлович. 82-я отдельная армейская штрафная рота.
— А говорил — не помню!
Со стороны входа в палатку раздался восхищенный вздох. Медсестра, прижав к груди руки, смотрела на главврача.
— Пал Петрович! Как вы вот так?!
— Вот так! Удивлены? — посмотрел на меня подполковник смеющимися глазами.
— Да уж…
— Ничего удивительного. Я вас запомнил. Тогда, в деревне, вы были первым, кого я увидел, придя в себя. Лицо у меня было все в саже, я потом его долго отмывал. А вот глаза… Они у меня приметные. Если и запоминает кто, так именно их. Так сказать — якорь!
— Надо же… никогда бы не подумал…
— Э-э-э, батенька, я же по основному профилю именно что памятью и занимался в свое время… да… пришлось, знаете ли… Вот и помню, что да как в таких случаях говорить. Вас-то я сразу узнал. Да только, назови я ваше имя, вы, вполне возможно, что и не вспомнили бы ничего.
— Почему так?
— Человек должен сам все вспомнить, иначе мозг не разбудить! Извне это почти невозможно, только изнутри. Замыкается человек в себе, и мозг спит. Вы вот во сне много ли сделать можете?
— Не знаю. Наверное, немного.
— Почти ничего. В смысле — ничего сознательного. Да… Ладно, отдыхайте, вам еще дня два лежать надо.
Уже у выхода подполковник обернулся.
— Как, вы говорите, называется ваша часть?
— 82-я отдельная армейская штрафная рота.
— Думаю, что здесь вы ошибаетесь…
— Почему же? Я хорошо помню…
— Ваш командир говорил мне, что за дот он написал на вас представление. Об освобождении из штрафной роты. Так что… сами понимаете…
— Мой командир? Капитан Романов? Вы его видели?
— А что ж тут такого необычного? Ваша рота отсюда в двух километрах стоит. Видимся иногда…
Назавтра главврач зашел снова. Мне несколько получшело, голова уже не гудела как церковный колокол.
— Поправляетесь?
— Вашими стараниями…
— Да у вас и организм крепкий. Тренированный. Такие нагрузки должен переносить.
— А с чего вы взяли, что тренированный?
— Голубчик, я же врач! Уж и не знаю, кем вы там до штрафной роты были, но уж реакции тренированного спортсмена от реакций тракториста я всегда отличить сумею! А где тело здоровое, там и ум соответствующий.
— Хм… по-другому тоже бывает.
— Ну уж! Это вы, батенька, загнули!
— Загнул?
И я рассказал главврачу о немецких «выпускниках». А что? Никакой подписки я никому не давал, да и кто б здесь мог ее у меня отобрать? Рассказ мой потряс подполковника. Он сидел молча, только прикуривал папиросы. Одну за другой. Нервничал, ломал их крепкими пальцами. Снова закуривал. Временами начинал ходить по палатке.
— Это все?
— Все, что знаю лично я.
— Кошмар… Я лично знал многих немецких врачей, высококлассные специалисты, мастера своего дела… Но чтобы вот так… на живом человеке… Маурер, вы говорите?
— Да. Карл Фридрих фон Маурер. Профессор. У него своя клиника под Лейпцигом.
— Все так. Я его знал, но лично не встречались. Однако про его работы на мозге слышать приходилось. Вот, значит, куда его занесло… не ожидал… Эх, в Москву бы мне сейчас!
— Так в чем же дело? Вы ж не к теще на блины, как я понимаю, собрались?
— Какие уж тут блины… Там клиника есть, работают над случаями, аналогичными вашему. Только в более тяжелой форме. Маниакальный бред, навязчивые галлюцинации… ну и прочие радости… вы не специалист, не поймете, но есть, есть в ваших рассказах нечто важное… Да и сами вы…
— Я-то здесь при чем?
— Якорь! Помните! И в вашем случае, как и у этих… э-э-э… «выпускников», есть такая же зацепка в памяти. Надо только ее найти.
— И что же тогда произойдет?
— Мы разбудим мозг! Человек сможет чувствовать! Видеть и слышать! Понимать! Эх!
— Так напишите рапорт. Ну… что в таких случаях полагается писать у вас?
— Хоть десять напишу. Да толку?
— В смысле?
— Немцы утром прорвали фронт. Их танки у нас в тылу. Дороги на Москву для меня нет.
— И вы так спокойно об этом говорите?
— А что же я должен делать? Кричать «караул!» да бегать? У меня госпиталь! А не боевая часть! Здесь мой фронт!
— Так что же тогда я тут разлеживаюсь?
— Завтра! Это я вам как лечащий врач говорю! И чтоб ни-ни! Раньше я вас не выпущу!
Начальнику Особого отдела армии
gолковнику тов. Ладыгину В.К.
Исходя из требований ориентировки № 85/д, сообщаю Вам, что допрошенный мною гауптман Фридрих фон Краевски показал на допросе следующее.
— Пленение гауптмана было произведено в дерзкой форме, среди бела дня в городе, заполненном немецкими войсками.
— Пленивший его человек назвался старшим офицером специального подразделения Красной армии.
— Этот человек хорошо водит автомашину, танк. Стреляет из танковой пушки и пулемета.
— Уточненные мною обстоятельства боя у деревни Храмчихино в целом подтверждают показания Краевски.
— Местонахождение этого человека мною устанавливается. К сожалению, связи со 2-м батальоном в настоящий момент не имеется. Часть ведет бои в окружении. Поэтому опросить командира батальона более подробно не представляется возможности.
Поскольку указанные события могут иметь прямое либо косвенное отношение к лицу, указанному в ориентировке, прошу Вас проинформировать об этом инициатора запроса.
Оперуполномоченный Особого отдела … стрелковой дивизии капитан Лаптев М.С.
Утром ко мне зашла Маришка.
Принесла не новую, но тщательно отстиранную форму, ватник, мой рюкзак и сапоги.
— А оружие мое где?
— То, что в мешке было, там и лежит. Винтовка у старшины, вы к нему зайдите, надо расписываться.
— А за пистолеты — не надо?
— Так их и не видел никто. Только позавчера Павел Петрович в мешок заглянул, думал, что документы ваши там есть. А вместо них — пистолеты лежат…
Вытащив из мешка «Маузер XSC», я протянул его Маришке.
— Держи! Подарок тебе. Мне все равно не положено, в роте отберут.
— Ой! Спасибо…
— На вот, патроны к нему тоже есть. И кобура.
Довольная сестричка подбежала ко мне и чмокнула в щеку. Засмущалась и выскочила на улицу.
Получив у старшины СВТ (надо же! Не зажилили…) и патроны, я пошел искать подполковника. Отыскал его не сразу, он сидел у операционной палатки и курил. Увидев меня, бросил папиросу и поднялся.
— Уходишь уже?
— Пора, товарищ подполковник. Сами знаете…
— Знаю. Ну… удачи тебе. Не подворачивайся больше под снаряд. В следующий раз может и не повезти…
— Спасибо, товарищ подполковник.
— Да ладно! Долг платежом красен, а мы тут все у тебя в должниках ходим!
— Вот, возьмите, — я протянул ему «парабеллум» в кобуре. — На память.
Главврач подбросил в руке пистолет, поймал и повел им из стороны в сторону.
— Добрая машинка. Спасибо тебе, в хозяйстве пригодится. Ну, давай, мне на операцию идти пора. Авось увидимся вскорости, если вас куда не перебросят.
Мы обнялись, он похлопал меня по плечу и, не оборачиваясь, ушел в палатку.
Вот и еще один хороший человек встретился мне на долгом пути. Сколько их уже было? Севергин, артиллеристы со станции, дядька Хрисанф, девчонки-хохотушки, теперь вот и подполковник… Расстаюсь с ними, а у самого будто кусок из сердца кто-то вынимает. Понимаю, что иначе никак, а все равно…
Глава 36
До деревни, где стояла моя рота, идти было недалеко. Где-то, вне моей видимости, бухали разрывы, немцы вели беспокоящий огонь по площадям. Но сюда, слава богу, никто не стрелял.
Вот и крайние дома, виден одинокий часовой у забора. Нахохлился, будто петух под дождем.
Увидев меня, он проявил активность — вынул голову из воротника и тонким голосом прокричал: «Стой! Кто идет? Пароль?»
— Идет боец Леонов. Из госпиталя я. Пароля не знаю, кто там мне его скажет?