Значительно чаще, чем рак, в произведениях и письмах Чехова упоминается чахотка, туберкулез.
Умирает от туберкулеза постоянно покашливающий, бледный и худой студент Саша – из последнего чеховского рассказа «Невеста»; безуспешно лечится от туберкулеза жена главного героя пьесы «Иванов»; задыхаются в пароходном лазарете по пути с Дальнего Востока на родину солдаты, больные последней стадией чахотки (рассказ «Гусев»).
Гневно звучат слова доктора Чехова, вложенные им в уста одного из героев этой драматичной истории:
«…Как это вы, тяжело больные, вместо того, чтобы находиться в покое, очутились на пароходе, где и духота, и жар, и качка – все, одним словом, угрожает вам смертью… Ваши доктора сдали вас на пароход, чтобы отвязаться от вас… Для этого нужно только… не иметь совести и человеколюбия…» И действительно, солдаты не' выдерживают этого далекого перехода. Они умирают один за другим, и их хоронят в море, зашивая в саван из парусины.
Интерес Чехова к туберкулезу нельзя объяснить только тем, что сам писатель был смертельно болен этой болезнью. Вспомним погибшую от чахотки Марусю Приклонскую из рассказа «Цветы запоздалые», который он написал, будучи еще здоровым. Чахотка в то недалекое от нас время была самым распространенным заболеванием и занимала первое место среди причин смерти. Даже эпидемия холеры 1892 г., в ликвидации которой участвовал земский врач А. П. Чехов, унесшая в России около 300 000 жизней, наделала меньше бед, чем ежегодно приносил туберкулез. И когда в 1897 г. в России боялись эпидемии чумы, Чехов писал Суворину, что «и без чумы у нас из 1000 доживает до 5-летнего возраста едва 400, а в деревнях и городах на фабриках и в задних улицах не найдете ни одной здоровой женщины…»
Система противотуберкулезных государственных мероприятий в России только зарождалась: первая специализированная противотуберкулезная амбулатория в Москве была открыта лишь в 1904 году. Еще через 10 лет в стране функционировало всего 67 небольших амбулаторий и несколько санаториев, рассчитанных на неполные 2000 коек. Научно-исследовательские институты по борьбе с туберкулезом появились в России лишь после Великой Октябрьской социалистической революции.
Недоедание и голод в значительной степени способствуют распространению туберкулеза. И в рассказе «Устрицы» Антон Павлович дает великолепное описание «странной болезни», как он определяет голод, болезни, которой нет в учебниках, самой распространенной в то время, от которой и сегодня еще не застрахована половина населения земного шара. От того, что симптомы голода передаются через восприятие восьмилетнего ребенка, они излагаются чрезвычайно просто. Но именно это берет читателя за живое:
«…Боли нет никакой, но ноги мои подгибаются, слова останавливаются поперек горла, голова бессильно склоняется набок… По-видимому, я сейчас должен упасть и потерять сознание».
Не зря в письме секретарю редакции «Осколков» В. В. Билибину Антон Павлович пишет по поводу «Устриц», что в этом рассказе «пробовал себя, как medicus». И опять «медицинские мотивы» приобретают социальное звучание: на четырех страницах текста сошлись вместе смертельный голод и пища жирных – устрицы.
Социально-экономический прогресс и огромные достижения медицины в борьбе с инфекциями, детской смертностью и туберкулезом привели к тому, что люди стали жить гораздо дольше: в СССР средняя продолжительность жизни увеличилась в 2 с лишним раза по сравнению с концом прошлого века, когда жил А. П. Чехов. В настоящее время в Советском Союзе, как и в других странах Европы и в США, средняя продолжительность жизни составляет около 70 лет. По прогнозам демографов, она будет увеличиваться и к 2000 году превысит 73,5 года.
Наступление на инфекционные болезни велось путем охраны водоисточников, уничтожения насекомых – переносчиков заболеваний, распространения профилактических прививок, широкого применения антибиотиков.
Старшее поколение наших современников постепенно забывает, а младшее не знает такие болезни, как тиф, чума, холера, оспа, которые, по меткому выражению А. И. Герцена, были «домашними» в России.
Сегодня на авансцену вышли другие болезни. И другие врачи, вооруженные точнейшими знаниями биологии, оснащенные новейшей аппаратурой и медикаментозными средствами, пришли в клиники.
Но с замиранием сердца мы следим за развитием болезни доктора Дымова; до слез нас трогает судьба задыхающихся в корабельном лазарете бунтаря Павла Ивановича и тихого безропотного Гусева; нельзя спокойно читать об участи узников палаты № 6.
И даже когда вовсе исчезнут с лица земли болезни, описанные Чеховым, «чужая боль», выстраданная гениальным писателем, будет тревожить и возбуждать человеческие сердца.
Медицина не может упрекать меня в измене…
Если бы надо было предпослать этой главе эпиграф, я взял бы его из статьи Антона Павловича о H. M. Пржевальском.
«…Подвижники нужны как солнце, – писал Чехов. – …Их личности – это живые документы, указывающие обществу, что… есть еще люди подвига, веры и ясно сознанной цели. Если положительные типы, создаваемые литературою, составляют ценный воспитательный материал, то те же самые типы, даваемые самою жизнью, стоят вне всякой цены. В этом отношении такие люди, как Пржевальский, дороги особенно тем, что смысл их жизни, подвиги, цели и нравственная физиономия доступны пониманию даже ребенка… Понятно, чего ради Пржевальский лучшие годы своей жизни провел в Центральной Азии, понятен смысл тех опасностей и лишений, каким он подвергал себя, понятен весь ужас его смерти вдали от родины… Читая его биографию, никто не спросит: зачем? почему? какой тут смысл? Но всякий скажет: он прав».
Публикация эта появилась примерно за год до того, как в письмах А. П. Чехова зафиксированы первые упоминания о готовящейся поездке на Сахалин.
Поскольку Антон Павлович не афишировал предстоящую поездку, и для многих даже самых близких людей она явилась неожиданной, можно предположить, что он задумал ее раньше, чем можно считать, ориентируясь на его письма. По крайней мере, когда Антон Павлович писал очерк о Пржевальском, он был уже морально готов к опасностям и лишениям, которые выпадут на его долю.
Во времена Чехова о Сахалине сложили пословицу: «Кругом море, а посередине – горе».
Антон Павлович считает для себя необходимым окунуться в это горе, побывать на этом острове невыносимых человеческих страданий.
«…В места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки ездят в Мекку», – пишет он А. С. Суворину, высказавшему сомнение в целесообразности чеховской затеи.
Он словно заболел этим островом, только и думает о нем, определяя свое состояние как «Mania Sachalinosa». На протяжении нескольких месяцев. Антон Павлович тщательно готовится к путешествию. Изучает и реферирует уйму литературы очень широкого диапазона: от истории открытия и освоения острова («…Не далее, как 25–30 лет назад наши же русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека…») до статей по геологии, этнографии и уголовному праву. Вот где ему пригодился опыт работы с научной литературой, приобретенный еще в студенческие годы, когда он собирался писать диссертацию по истории врачебного дела в России.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});