– А ты с другими детьми не общаешься? – спросил я. – Здесь много наших ровесников.
– Мне четырнадцать, – сказала она, одарив меня чудесным, но абсолютно холодным синим взглядом.
– Мне стыдно, – сказал я.
– Бывает, – сказала она.
Я сказал:
– А Володе тринадцать, ты знаешь?
– Да ладно? – сказала она.
– Это правда, – сказал я.
Маргарита надула пузырь еще больше прежнего. Я вспомнил о своем кошмаре, и меня передернуло, когда Маргарита лопнула пузырь пальцем.
– Понятно, – сказала она.
Меня удивило, до чего же эта девочка царственна. Она жевала жвачку, говорила развязно, нагловато и очень подростково.
И в то же время подо всем: движениями, жестами, тоном я видел ее другую.
Я мог представить ее в багряном платке, расшитом золотом, наподобие римского пеплона, византийского мафория или русского покрова (название такой одежды, использовавшееся в червивые времена, мне неизвестно). Я мог представить ее в украшенной самоцветами диадеме с жемчужными катасистами.
Я мог представить ее в окружении подобострастных слуг, сильных воинов и знатных пленников.
Словом, я представлял ее такой, какой ее совершенно нельзя представлять. И, клянусь, такая эстетика мне не близка.
Но в Маргарите проглядывало что-то именно царственное.
Я так и смотрел на нее, а Маргарита смотрела на меня.
Потом она сказала:
– Что?
Ее ресницы колыхнулись, она сморгнула песчинку, принесенную ветром.
Я сказал:
– Прошу прощения.
Механически, до боли в спине резко, я развернулся и отправился, куда шел (к Алеше и Ванечке, мы собирались искать дом для щенков Найды).
Мне стало так стыдно, что я почти забыл, как мне больно.
Сегодня не мой день.
Запись 89: Это капец
Сука ты ссученная, Арлен. Кто тебя просил рот-то свой раскрывать?
Теперь не создастся новая социалистическая ячейка общества, не создастся.
Из-за тебя все.
Как же болит башка. Нереально.
Запись 90: Странное дело
Сегодня с нами произошло нечто настолько странное, что мне сложно это описать.
Однако я чувствую своим долгом попытаться донести этот опыт до тех, кто его лишен.
Жорж предупреждал нас об особой связи, которую поддерживают без нашего ведома черви, живущие внутри наших голов, но я никак не мог осознать до конца, как это работает.
Мне представлялась некоторая радиосвязь, голоса в голове, неясные образы и картинки, волна, на которую можно настроиться.
Я не думал, что все происходит настолько физиологически, настолько телесно.
Началось все с того, что Андрюша порезал пятку об острую ракушку.
– Ой, – сказал он, схватился за пятку, упал в воду, и все засмеялись.
А я почувствовал боль от пореза, боль от соли и решил, что тоже порезался об ракушку. Мне это было совершенно очевидно.
Мы с Андрюшей вышли из моря, его пятка сильно закровоточила, когда я аккуратно вытащил из нее осколок ракушки.
А моя пятка была в полном порядке!
И я бы, конечно, подумал, что мне показалось или меня укусил краб, но я все еще чувствовал боль.
Эта боль пугала меня, потому что не имела никакого логичного источника. Я ощупал свою пятку, а потом понял, что чувствую не только боль, а еще и горячую кровь, ощущение текущей крови, крови, покидающей рану.
Но никакой раны не было.
Я сказал Андрюше:
– Кажется, я развил свою эмпатию.
– Это хорошо, Арлен, – сказал Андрюша. – Эмпатия очень помогает нам в жизни.
– Нет, – сказал я. – Ты не понимаешь. Я чувствую, как тебе больно.
– Ты совсем эмпатичный. Я не такой эмпатичный.
– Физически, – сказал я. – Как будто я тоже поранил пятку.
Тогда Андрюша потянулся к своей ране и сильно надавил на нее пальцем.
– Чувствуешь? – спросил он.
Я чувствовал. Андрюша засовывал ноготь в рану и царапал, ощущение было невыносимое, мы оба сцепили зубы.
– Да.
– Да?
Наконец я сказал:
– Все, Андрюша, это лишнее.
Андрюша послушно убрал руку от пятки и принялся рассматривать красную каемку под ногтем, потом поднял ногу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Солнце ее обеззаразит.
Я сказал:
– У меня с собой зеленка.
И почувствовал солнечный жар на пятке, не жар горячего песка, а жар открытого солнца.
Я пошел к своей сумке, и чем дальше я отходил от Андрюши, тем слабее становилась боль. Словно натянутая между нами нить растягивалась, но все-таки не рвалась окончательно.
Эта нить была очень крепкая.
Когда я закончил обрабатывать ногу Андрюши (мы оба морщились от боли), то немедленно пошел к Максиму Сергеевичу, чтобы доложить о столь странном ощущении.
Максим Сергеевич сказал:
– Не разбираюсь в связи между симбионтами. Но звучит интересно, хотя и несколько неудобно.
Я сказал:
– Жорж и Эдуард Андреевич говорили нам, что такое может быть. Но что теперь делать? Так будет всегда? Я не понимаю.
– Все мы чего-то не понимаем и всю жизнь учимся, – сказал Максим Сергеевич. – Советую тебе обратиться к специалистам.
На обратном пути я хромал вместе с Андрюшей, а Володя и Боря над нами смеялись.
– Дрочер, ты теперь осторожнее со своим хобби!
– А то лишишь невинности бедняжку Арлена!
– Ему-то рука нужна только для того, чтобы пушку держать!
– Он страшно оскорбится!
– И такая большая, красивая и чистая дружба закончится!
Я сказал:
– Все, отстаньте!
– Или наоборот!
– Вдруг дружба от этого только укрепится!
– Станете ближе!
Тогда уже Фира сказала:
– Мальчики, ну что вы в самом деле к ним пристали? Не видите, им больно?
После обеда я подошел к Эдуарду Андреевичу со своей проблемой. Он сказал:
– Замечательный признак. Все идет хорошо. Это значит, что твой паразит настраивается на других паразитов, ищет их. Он активен, здоров и весел.
Потом Эдуард Андреевич помолчал, но в конечном итоге все-таки добавил:
– В отличие от тебя.
Я сказал:
– Я тоже активен, здоров и весел, насколько это возможно. Я теперь всегда буду чувствовать Андрюшу?
– Насколько я знаю, нет. Все пройдет через некоторое время, просто небольшая вспышка. Это не слишком-то удобно, но такое иногда происходит. Однако связь можно развивать и контролировать. Есть солдаты, специализирующиеся именно на этом.
Эдуард Андреевич сказал:
– Давай-ка, Жданов, подождем, пока еще чей-нибудь червь не изъявит желание пообщаться, и тогда устроим маленький эксперимент.
– Эксперимент? – переспросил я.
– Не пугайся, он безобидный. Просто игра в жмурки. Может быть, если мы обратим внимание на период построения вашей связи, она будет более продуктивной в дальнейшем.
Я согласился с тем, что потренироваться стоит.
– Ты можешь сейчас ощутить, что делает Андрюша?
Я задумался. Тут слишком легко было ошибиться, ведь я хорошо его знаю.
Я сказал:
– На самом деле, я мог бы угадать и убедить себя в том, что я почувствовал. Например, я знаю, что он сейчас с Дианой.
– А ты сосредоточься. Вы довольно далеко друг от друга, но через пару лет это расстояние ничего не будет для тебя значить. И даже куда большее расстояние ничего не будет для тебя значить.
Я закрыл глаза и постарался ощутить, что делает сейчас Андрюша, некоторое время все было темно и пусто, разве что приходили на ум обычные мысли: Андрюша лежит, Андрюша читает.
А потом я почувствовал холодную землю под руками, почувствовал совершенно ясно, будто это я прикасался к ней. Земля, не нагретая солнцем, мягкая, рыхлая.
Я сказал:
– Он копает.
– Да?
Я посмотрел на свои руки, ожидая, что они окажутся грязными. Руки были чистые.
– Да, – сказал я. – Наверное, они с Дианой ищут личинок.
– Удивительный молодой человек. Ты уверен, что ты почувствовал, а не угадал?
– Да, – сказал я. – Почувствовал.
Эдуард Андреевич похвалил меня и дал мне гематоген. А это, между прочим, не только единственная сладость, которую нам разрешают есть, но также и моя любимая сладость.